Судьба начальника была трагичной. В начале семидесятых он с женой и сыном выехали на своей автомашине в Карелию отдохнуть на озерах. По пути туда остановились с ночевкой. Сидя у костра, начальник держал в руках пистолет и случайным выстрелом убил жену. Был снят с должности, переведен в рядовые сотрудники НТР, работал "под крышей". Умер, не дожив до пятидесяти лет. Последние годы он был очень одинок в нашем коллективе - люди не могли простить ему неуважение к труду рядовых разведчиков.
… И вот к этому грозному начальнику я явился на прием. Начало разговора не предвещало ничего хорошего. Казенное лицо, жесткий взгляд и резкая реплика:
- Говорите понятным русским языком! Что вы повторяете все время: "Офис, офис, офис…" Доложите, как вы понимаете отношения Канады и США?
Кратко я изложил характер контроля США над экономикой Канады, особо отметив засилье американского капитала, привел данные доклада парламентской комиссии, которые говорили, что в канадскую экономику американцы вкладывают ежегодно около сорока миллиардов долларов. Для Канады это 80 процентов всех иностранных капиталовложений и треть всех капиталовложений США за границей.
- Однобокости в развитии отраслей промышленности в стране не замечается, хотя в определенной степени Канада - сырьевой придаток США и находится в дискриминационном положении в отношении заработной платы, которая значительно ниже, чем в США…
- Зарплата и вербовочный контингент? - как бы сам себе задал вопрос начальник.
Уж не знаю, что случилось, но мрачность его вдруг исчезла, и он приветливо сообщил мне:
- Вернетесь в Москву, и чтобы через пару месяцев быть в Канаде снова…
Это окрыляло: речь шла о работе в течение трех-четырех лет. И я стал готовиться к оперативным делам с позиции Оттавы. Там находилась моя будущая "крыша": для советской стороны - торгпредство, а для канадской - коммерческое бюро при Посольстве СССР в Канаде.
Моим активом из полезных оперативных контактов были "Бимс", "Важан", "Турок". И - "Дрозд" - так в оперативной переписке был закодирован Джеффри.
Но остались еще контакты так называемого влияния, то есть канадские и американские бизнесмены высокого ранга. Я получил визитные карточки от крупных руководителей концернов "Дюпон", "Шелл", "Юнион карбайд", канадских национальных "Стелко", "Алкан" и "Петроканада", глав отраслевых ассоциаций - металлургической, нефтяной, химической и алюминиевой.
Эти люди посещали "Экспо", причем часто с семьями. Я договорился с одним из моих "помощников" - "Спецом", крупным советским специалистом в области нефти, чтобы он показывал павильон женам и родственникам крупных бизнесменов, а я брал на себя самих деловых людей.
"Спец" знал английский язык, работал в США, был умен, элегантен и галантен с женами высокопоставленных бонз делового мира. Все они признавали в нем блестящего гида и джентльмена.
Мои задачи были скромнее: по-деловому показать и рассказать занятым людям то, что им было особенно нужно в нашем павильоне. Некоторые из них прислали мне благодарственные письма, рукописно исполненные ими лично. Это считалось знаком высокого уважения к адресату.
Полученные таким образом визитки и письма сослужили мне в дальнейшем добрую службу. Их показ в отделениях компаний, фирм и организаций, расположенных в Монреале или Оттаве, имел магическое значение. Ведь в конце благодарственного письма имелась фраза: "…в случае необходимости обращайтесь ко мне", а иногда и добавление: "…или в наше отделение в Канаде".
Неприятный осадок оставили мои отношения с коллегой по резидентуре на "Экспо" Александром Ивановичем, который специализировался на вопросах контрразведки.
В конце июня он посетовал мне, что не может найти подхода к шефу полиции Монреаля. Речь шла об обеспечении безопасности павильона, который уже не раз пытались поджечь или подложить под него бомбу. Это действовали экстремистские силы антисоветски настроенных украинских и других общин Канады, да и Америки тоже.
Поджоги удавались. Сгорели картины, книги, национальные костюмы. У молодой женщины обгорели руки и лицо: при пожаре она спасала реквизиты со стенда. Канадские газеты возмущались варварскими методами антисоветчиков, но были не в силах противостоять им. Нужна была "жесткая рука" спецслужб, полиции.
Я предложил Александру Ивановичу использовать "Спеца". Вскоре нас вызвал руководитель резидентуры, и мы обсудили план установления контакта с шефом полиции Монреаля. Он предусматривал использования регулярных визитов жены шефа в советский павильон с ее знакомыми и родственниками, чиновниками полиции и их женами, представителями администрации города.
Неделю "Спец" был гидом этих групп и уже в ближайшую субботу получил от жены шефа полиции приглашение посетить их загородный дом. Приглашение было с благодарностью принято. Естественно, "Спец" оговорил право быть на вечернем рауте не одному. Вторым человеком оказался Александр Иванович. С этого момента наш павильон оказался под пристальным вниманием двух профессионалов: контрразведчика от советской стороны и шефа полиции - с канадской. Но если полицейский действовал официально, то Александр Иванович свою принадлежность к КГБ не афишировал. Дело спорилось - безопасность обеспечивалась.
Для Александра Ивановича я стал, кажется, самым приятным человеком. Он предложил мне поощрить "Спеца" деньгами, пообещав выдать ему за полезную работу 200 долларов. Перед закрытием павильона Александр Иванович сам сказал об этом "Спецу". Естественно, тот, готовясь к отъезду, рассчитывал на эту сумму. По тем временам она была значительной.
Через несколько месяцев, уже в Москве, я узнал, что обещанная сумма "Спецу" вручена не была. Александр Иванович приехал с последней группой. Я встретил его в коридоре штаб-квартиры на Дзержинке и увидел, что от былой радости при общении не осталось и следа. Он был сух, официален, как-то по-мелкому суетлив. Это меня насторожило. Через контрразведчиков я узнал, что Александр Иванович в отчете о работе по обеспечению безопасности павильона все заслуги по выходу на шефа полиции и дальнейшей работе с ним приписал лично себе.
Ну, что обо мне не сказал ни слова - Бог с ним: это моя работа. А вот умаление заслуг "Спеца"… Я обиделся. И даже не за него, а за службу, которая в лице Александра Ивановича выставила себя "трепачом" перед моим "помощником".
Я подготовил рапорт на денежное поощрение "Спеца" за работу по линии "X". По правилам рапорт должен быть завизирован у руководства управления КР. Таким образом, начальство Александра Ивановича узнало о причастности "Спеца" к делам в павильоне, и он был поощрен.
В первых числах ноября я вылетел в Москву и продолжил работу во Внешторге. Стал готовиться к выезду в долгосрочную командировку в Канаду, теперь уже в Оттаву, в торгпредство.
В то время по линии "X" в Канаде была всего одна должность и прикрытием ее служило торгпредство. В мои обязанности старшего инженера "по крыше" относилась экспортно-импортная работа по поручению нескольких торговых объединений Минвнешторга СССР, интересы которых я официально представлял в Канаде. Среди них были "Теххимимпорт" - нефтехимическое, химическое оборудование и процессы, "Союзхимэкспорт" - химическая продукция, в том числе парфюмерия. Особенно активно предполагалось использование официального поручения из "Лицензинторга".
Подготовка шла полным ходом, но все же я вылетел в Оттаву не так скоро, как требовал мой начальник по НТР.
Странные визитеры
Прошло полгода. В первых числах мая я, теперь уже с семьей, прибыл в Оттаву. Хорошо спланированный полутораэтажный город утопал в молодой весенней зелени, а его бульвары, скверы и улицы привлекали внимание прекрасно взращенными тюльпанами всех тонов и расцветок.
Удалось восстановить связи, заведенные на "Экспо", но не получившие развития из-за их проживания вне пределов Монреаля, в частности в Оттаве.
Небольшой город, политический центр страны, создавал определенные трудности для ведения оперативной работы. Интересующие разведку лица были представлены главным образом чиновниками правительственных учреждений, а из нужных НТР фирм - лоббистами при канадском парламенте.
Работа по заведению связей в основном строилась с использованием возможностей торгпредства. Были затруднения с подысканием мест встреч, которые бы не использовались ранее.
Довольно быстро почувствовал, что изучение меня спецслужбами Канады продолжается. В маленьком коллективе торгпредства из двенадцати человек, включая секретаршу и завхоза, каждый из сотрудников представлял несколько внешнеторговых объединений.
Казалось бы, все это удобно для меня при знакомстве с новыми полезными людьми. Но и канадской контрразведке облегчалась задача по подводу к сотрудникам торгпредства своих людей, например агентуры из числа специалистов и коммерсантов.
Однажды в торгпредстве появился Питер Паркин, президент крохотной посреднической фирмы из Монреаля. Торговое название ее претендовало на коммерцию в мировом масштабе: "Уорлд уайд пэтэнтс корпорейшн". Паркин, украинец канадского происхождения с весьма слабыми задатками коммерсанта, изо всех сил старался оправдать доверие правления фирмы (а может быть, и не только фирмы) и втянуть советскую сторону в деловые отношения при торговле лицензиями. Не имея достаточных средств, фирма привлекла в качестве основного пайщика некоего Жака Мозана.
Мозан был франко-канадцем лет пятидесяти, бывший архитектор с ярко выраженными аристократическими замашками, но по характеру добродушный и безобидный. Он занимал на фирме пост председателя правления, а потому время от времени предлагал торгпредству грандиозные проекты. В перерывах между активной деятельностью на фирме Мозан по два-три месяца лечился от шизофрении. Естественно, его болезнь тщательно скрывалась от торгпредства.
В прошлом в провинции Квебек Мозан был довольно модным архитектором. Его больное воображение иногда подсказывало ему интересные, но нереальные по выполнению замыслы. Например, он предлагал развернуть в Канаде массовое производство шампанского по советской лицензии, но на виноградном сырье, привозимом из Южной Америки. Это предложение напоминало идею "шахматной столицы" Остапа Бендера, ибо предусматривало вначале заполонить шампанским Канаду, затем - США и даже Латинскую Америку.
В противовес широко разрекламированной сети "Кентукки чикен", продающей жареных кур, Мозан предлагал создать мощную систему продажи русских пирожков, изготовляемых на советских автоматах.
Но наибольшее беспокойство Мозан принес сразу пяти советским учреждениям в Канаде - "Аэрофлоту", "Интуристу", "Морфлоту", торгпредству и посольству. Он предложил проект создания световой рекламы, которая даже днем могла быть видна с воздуха на расстоянии в сотню километров. За эту идею Мозан боролся со всей решимостью шизофреника.
Именно он первым из канадцев рассказал мне об интересе к моей личности со стороны канадской контрразведки. С возмущением говорил он о попытке привлечь его к сбору сведений "о его русском друге". Пользуясь случаем, я спросил Мозана, а не могли ли другие сотрудники его фирмы согласиться на такую работу с КККП? Мозан ответил, что в этом отношении его беспокоит лишь Паркин, который ранее имел какие-то контакты с полицией. И действительно, Паркин двумя годами позже сообщил мне о своих, как он выразился, "невинных" с ней связях.
Появление этого коммерсанта в стенах торгпредства не могло быть случайным. И канадские, и американские деловые круги ревниво относились к работе в их регионе новых конкурентов, тем более из Советского Союза, к которому, по известным причинам, они не питали особых симпатий. Тем более их настораживали наши попытки продвинуть на рынок передовую технологию и технику.
Это была целенаправленная кампания по блокированию Канадой и США продвижения советских товаров. Дальше продукции сувенирного характера деловой мир этих стран не хотел нас пускать.
Усилиями американцев была сорвана демонстрация самолета "ЯК-40" на ежегодном авиационном салоне в Канаде. Американо-канадская фирма "Фергюсон" много сделала для того, чтобы помешать нашему "Трактороэкспорту" поставлять фермерам этих двух стран отличный трактор "Беларусь", конкурентов которому на этом рынке не было - трактор средней мощности, в 65 лошадиных сил здесь не производился.
По тракторам и станкам советского производства возбуждались судебные дела. Нашу страну обвиняли в демпинговых ценах на стекло и турбины для гидроэлектростанций.
И все же мы продвигались на канадский рынок.
Фирме Паркина мы решили не мешать работать над нашими предложениями, а тем временем устанавливали прямые контакты с потенциальными покупателями наших лицензий на ноу-хау и различное оборудование.
Время показало, что такая тактика была оправданной. Паркин и Мозан ездили на переговоры в Москву, но серьезные компании не желали иметь дело с безвестным посредником между ними и "Лицензинторгом".
Тем временем переговоры напрямую позволили продать крупнейшим в стране фирмам-производителям стали и алюминия лицензии на передовую технологию. Компания "Стелко" ("Стил компани оф Канада") приобрела право на внедрение в свое производство высокоэффективной системы охлаждения доменных печей, а мировой концерн "Алкан" ("Алюминиум компани оф Канада") - на разливку алюминия в магнитном поле.
С оперативной точки зрения "невинные" связи Паркина с КККП меня устраивали - мне было известно, кто меня изучает и докладывает в эту спецслужбу.
Стала ли фирма во главе с Паркиным сдерживающим фактором в торговле советской стороны с Канадой? Нет и нет. Через нее не прошло ни одного контракта, однако регулярное пребывание людей фирмы в стенах торгпредства позволяло получать некоторую информацию об устремлениях "русских коммерсантов" на этом рынке. Прорабатывая отдельные поручения Минвнешторга, мы давали запросы и этой фирме. На что жила эта фирма, было не ясно, но, забегая вперед, можно предположить, что она приносила пользу спецслужбе Канады.
Сообщение Мозана о его беседе с представителем КККП в отношении меня могло носить для этой службы оперативно значимый характер. Она могла проверить мою реакцию на появление человека, имеющего связь с канадской контрразведкой. Не была ли эта попытка проторить дорожку от меня к людям спецслужбы на тот случай, когда сложится благоприятная обстановка в процессе разработки меня их силами?
В Оттаве произошли еще две встречи с людьми, значение которых в изучении меня спецслужбами Канады можно было оценить лишь позднее, да и то косвенно.
Дело в том, что история Канады внешне менее блистательна, чем у стран Старого Света. Европейцы, прибывая на вновь открытую землю, привносили в ее жизнь дух тех мест, выходцами из которых они были. Вот почему через сто лет после провозглашения канадского государства в стране преобладал, в частности в архитектуре церквей, европейский стиль двухсот-трехсотлетней давности. На улицах Оттавы, Монреаля, Торонто, городов центральных провинций страны и маленьких городков можно было видеть отличные копии "древних" церквей и соборов Европы, но построенных в довоенное и послевоенное время.
В Монреале я частенько заглядывал под прохладные своды кафедрального собора Нотр-Дам - "слепка" со знаменитого парижского. Весьма знаменательно, что во время работы "Экспо-67" чудесная его акустика и вместительное помещение на две тысячи человек привлекли внимание монреальской общественности как к месту, которое больше всего подходило для концерта донских казаков, выступавших в Канаде по культурной программе советского павильона.
А капелла знаменитого хора была оценена знатоками как выдающееся явление в "культурном наследии России". Примечательно и то, что в истории собора это был первый случай, когда нецерковному хору было разрешено выступать под сводами Нотр-Дама, главного храма провинции Квебек. А она, как известно, отличалась особым влиянием церкви на все стороны жизни. "Волшебная сила искусства" победила церковные условности.
Бывал я и в грандиозном храме Сент Джозеф, красиво вписавшемся в северный склон горы, от имени которой пошло название Монреаля. Строительство этого храма велось более тридцати лет, и его архитектура сочетала в себе черты всемирно известных соборов Петра и Павла в Лондоне и Святого Петра в Риме. Внутреннюю отделку храма завершали уже во время работы "Экспо-67".
Работа со связями требует от разведчика, по моему определению, создания "атмосферы комфортабельного общения". Действительно, гражданину любой страны приятно, если знакомый ему иностранец живо интересуется культурным прошлым и настоящим его страны и разбирается в этом.
Такой фон общения создает у интересующей нас связи чувство удовлетворения от встречи, а значит, желание продолжить их. В оперативном плане это означает развитие личных отношений, нейтральной средой которых может быть, например, архитектурное наследие страны пребывания. Замечено, что далеко не все канадцы увлекаются книгами или театральной жизнью страны. А вот памятниками, архитектурой, историческими местами - да. Это доступно каждому жителю Страны кленового листа.
Под легендой увлечения живописью я посещал укромные уголки Монреаля и его окрестностей. Навещал я такие местечки, где какую-либо другую легенду использовать было бы весьма затруднительно. Монреаль - это прекрасная и полноводная река Святой Лаврентий, ее набережные вдали от центра города, уголки патриархальной старины и заповедные места с кленовыми рощами и полянами с некошеной травой…
Зарисовки подкрепляли легенду. Наброски при желании можно было увидеть не только дома, но и в автомашине, на полях рабочего дневника. Такое "хобби" может быть серьезным подспорьем в изучении города, разработке проверочных маршрутов, подборе мест по операциям связи. В десятках стран легенда живописца отлично работала - и в Европе, и в Америке, и в Африке, и на Востоке.
Она позволяла посещать художественные салоны и выставки, мастерские художников и антикварные магазины. Любимыми разделами крупных универмагов стали те из них, где можно было посмотреть краски и кисти, карандаши и холсты, рамки… А в книжных магазинах - от серии дешевых пособий "Как рисовать" до мемуарных воспоминаний и альбомов с репродукциями, "Легенда живописца" напоминает модное платье, которое всяк может надеть, но не всякий в состоянии эффектно носить его.
В свободное время я делал зарисовки соборов, а во время проверок от наружного наблюдения осматривал внутреннее, весьма скромное в католических церквях, убранство, слушал органную музыку и церковный хор. В Оттаве зарисовку церквей продолжил, используя редкие выезды с семьей за город.
Видимо, в Монреале и затем в Оттаве канадская контрразведка обратила внимание на мое "тяготение" к церкви. Иначе чем можно объяснить появление вскоре после приезда в Оттаву нашей семьи "проповедника-на-общественных-началах".
Однажды в квартире раздался звонок. На пороге стоял худой, бледнолицый, лет сорока человек в темной одежде и с фанатическим блеском в глазах. С ним была такая же бледненькая и хрупкая девчушка лет десяти, которая застенчиво жалась к этому человеку. Тоненьким голоском девчушка пропела какой-то псалм, и проповедник начал говорить. По первым его словам было видно, что он из религиозной братии.
Его призывы были просты: в лоно Бога никогда не поздно вернуться, но чем скорее, тем лучше. В его рассуждениях фигурировали два основных тезиса: наука в лице дарвинизма не может доказать присутствие в эволюции человека существенного звена между обезьяной и "гомо сапиенсом", а это означает, что вмешалась божественная сила. И другой тезис: Бог простит любую заблудшую душу.