"Комов" был энтузиаст любого дела. Для меня он послужил моделью при попытке сформулировать критерии первичной оценки деловой личности. Были и другие знакомые коммерсанты и специалисты, но "Комов" особенно интересовал меня в этом отношении. Дело в том, что за основу деловых характеристик человека я брал ответственность в его отношении к делу. Она характеризовалась тремя параметрами: организованность, обстоятельность и обязательность. Каждый их этих параметров имел несколько признаков. Я назвал все это "системой "О"" плюс три "О": ответственность - это организованность, обстоятельность и обязательность. Сотни раз эта "формула" спасала меня от работы с людьми, неспособными решать серьезные вопросы, которые много говорили и мало могли сделать, не умели управлять временем или проникнуть в глубину вопроса.
Так вот, "Комов" был отличным "помощником", причем в лучшем смысле слова добровольным. Мы были с ним одногодки и быстро нашли общий язык на основе увлеченности работой во Внешторге.
Я уехал в Канаду, а "Комов" года через три - в одну из стран Европы. Я возвратился в "Теххимимпорт" в семьдесят втором, и почти сразу из командировки приехал "Комов", не пробыв за рубежом и двух лет: его досрочно отправили из страны наши "бдительные" контрразведчики.
Уже во Внешторге "Комов" рассказал мне: в той стране его обвинили во внеслужебных связях с местной гражданкой. Для сотрудника Внешторга это было равносильно "профессиональной смерти" - "Комов" стал невыездным, даже в соцстраны, и, конечно, не мог рассчитывать на служебный рост, хотя и окончил Академию внешней торговли.
Попытки помочь "Комову" через мои возможности в НТР не дали результатов - все отмахивались от вмешательства в дела контрразведчиков, а те отвечали, что заключение о неправильном поведении "Комова" за рубежом давали сотрудники НТР. Круг замкнулся. Я понимал, что разорвать его может только что-то необыкновенное.
Начальник архивного отдела КГБ, из недр которого идут сведения в ЦК КПСС в виде разрешения на выезд за рубеж, показал мне оперативное письмо из резидентуры, в котором говорилось, что "Комов" "имел внеслужебные связи с местной гражданкой русского происхождения". Добавил, что это вопиющая безграмотность в оценке поведения советского человека за рубежом, а приписка о том, что "Комов" якобы "проявил при разборе дела неискренность", говорила о вмешательстве партийных органов посольства.
Что означают "внеслужебные связи"? В лифте? В дружбе семьями? В постели?
Исповедуя принцип деликатного использования мощи госбезопасности в отношении наших граждан, я встал на защиту "Комова". Что греха таить, раньше я испытывал робость в борьбе с сильными мира сего. Но к этому времени уже двадцать пять лет как я в рядах госбезопасности - целая жизнь, пора выступать и в таких ситуациях с позиции здравого смысла.
Когда руководство НТР ответило окончательным отказом уточнить термин "внеслужебные связи", я вынужден был инспирировать "письма председателю КГБ". Его должен был написать "Комов".
Я знал историю "Комова" во всех деталях, верил ему, а не моим коллегам, которые, возможно, под воздействием "бдительных" контрразведчиков сломали жизнь толкового внешторговца и прекрасного "помощника". "Комов" поведал мне историю общения с дочерью русского эмигранта еще времен Гражданской войны. Ей было за пятьдесят, она держала продуктовую лавочку вблизи дома, где жил с семьей "Комов". Услугами лавочки пользовались многие советские граждане. "Эмигрантка" была весьма приветлива с такой клиентурой, контрразведка не препятствовала этому, внеся лавочку в список благонадежных объектов контрразведывательного наблюдения.
Скандал разразился неожиданно. Под Новый год в страну приехал новый сотрудник резидентуры. Он поселился в бывшей квартире "Комова", с которой тот только что съехал. В Рождество в нее пришла "Эмигрантка". Узнав, что семья "Комова" съехала, попросила нового жильца передать жене и дочери "Комова" простенький новогодний подарок. "Эмигрантка" назвалась другом семьи, с которой часто общалась.
Молодой разведчик, еще не остыв от многочисленных предупреждений о кознях эмигрантов, был "потрясен" фактом общения.
Дальше все завертелось по известному сценарию: молодой сотрудник доложил резиденту и представителю контрразведки, в дело вмешался партком посольства. "Комов", по натуре вспыльчивый человек, стал энергично протестовать, но после короткого "суда" ему приписали "внеслужебные связи" и "неискренность при разборе дела". А так как он не хотел каяться в не совершенных им грехах, его убрали из страны.
- Извини, друг, но я больше ничего сделать не могу, - сказал я "Комову" после очередной встречи с руководством НТР.
- Анатолий, я понимаю, ты столкнулся со стеной. Мне все это надоело, язва снова обострилась - уже две трети желудка вырезали. Уйду в промышленность, в Министерство химии. Но туда меня зовут в отдел внешних сношений, а это опять выезды за рубеж, которые мне запрещены твоей службой.
- Твой вопрос может разрешить только председатель КГБ, - осторожно стал я подводить "Комова" к мысли о письме в адрес руководства.
- Но как до него добраться? Не идти же на прием?
- Приемная находится на Кузнецком мосту, но идти не обязательно…
- Письмо? - выжидательно посмотрел на меня "Комов".
Я пожал плечами.
Через несколько дней "Комов" передал мне в двадцать страниц письмо Андропову. Это был крик души несправедливо обиженного человека. Особенно неприглядно выглядели в нем сцены разбирательства обстоятельств дела, в частности, сотрудниками резидентуры.
Я оставил письмо у себя, пообещав довести его до сведения адресата. Руководству НТР доложил, что видел письмо в адрес Председателя КГБ, в котором "Комов" решительно осуждает несправедливость. Сказал, что нахожусь в затруднительном положении, так как запретить "Комову" посылку письма в КГБ не могу - это чревато нарушением его гражданских прав.
Меня попросили получить это письмо. Я сказал руководству, что как чекист несу ответственность за судьбу привлеченного мною к работе человека и за облик КГБ в его глазах. Обещал предпринять кое-какие шаги по недопущению посылки письма.
Был шок, когда я передал письмо "Комова" руководству НТР. "Крик души" оскорбленного человека дошел до сознания чиновничьих голов. Они забеспокоились не столько за "Комова", сколько за свой престиж в глазах руководства КГБ. Машина "реабилитации" завертелась весьма стремительно. Потребовалась неделя, чтобы все уладилось. Письмо с обстоятельствами дела ушло в архив, вопрос был закрыт, через месяц "Комов" начал оформляться в короткую загранкомандировку, пока в соцстрану.
А мне было стыдно перед ним - несмотря на личную беду по вине КГБ, все время разбора "дела с эмигранткой" он помогал мне в оперативной работе.
Нас давно интересовала Норвегия. Ее, члена НАТО, вооруженные силы имели вооружение от ракет до систем противолодочной защиты. Не ахти какие масштабы торговли были между нашими странами, но все же двадцать объединений продавали наши товары в Норвегии и десять закупали у нее.
Доля "Теххимимпорта" в торговле с Норвегией отсутствовала. Но я знал, что дела с "Теххимимпортом" - мечта любой фирмы. К этому времени объединение закупало за рубежом товаров более чем на четыре миллиарда долларов ежегодно. Лакомый кусочек манил всех.
На одной из промышленных выставок в Москве я познакомился с норвежским бизнесменом - представителем фирмы-производителя машин для переработки полимерных материалов. "Пульс" отличался весьма нервной и быстрой реакцией. Он не страдал "комплексом щепетильности" при обсуждении любых деловых допросов: от официальных сделок до скрытых на основе конфиденциальных и фиктивных контрактов. Мы быстро поняли друг друга, и вскоре "Пульс" уже работал над закупкой и доставкой в Союз образцов по тематике эмбарго.
С ним мне пришлось решать две наиболее интересные проблемы по авиационной тематике и подводным лодкам. Тогда я еще не предполагал, что в недрах нашего Генерального штаба Вооруженных Сил вынашивается идея войны в Афганистане. Но когда она началась, я вспомнил "Пульса" и те материалы, которые он добыл по моей просьбе из Англии.
Задание НТР касалось защиты топливных баков вертолетов от пуль и осколков. Нужно было ноу-хау на изготовление пенистого полимера с заданными ячейками пенопласта. Я сообщил "Пульсу" название и адрес английской фирмы, фамилии нескольких сотрудников. Оговорили вознаграждение в размере 25 тысяч долларов. Договорились об условиях переписки телексом и при разговорах по телефону.
Прошло месяца три, и довольный "Пульс" привез обещанное ноу-хау, которое представило всего пятнадцать страничек текста. То есть чуть менее полутора тысяч за страницу. А наши вертолеты получили дополнительную защиту.
Можно, конечно, сказать: грязная работа, промышленный шпионаж! Да, по форме - он, а по справедливости? Это даже не недобросовестная конкуренция - ее в отношениях Запада и Востока просто не было. Игра шла в одни ворота: КОКОМ против Востока. Сколько жизней летчиков и пассажиров вертолетов мы потеряли бы, если бы не информация "шпиона" "Пульса". А речь шла всего-навсего о пенистом полимере для простой мебели.
Как-то "Пульс" показал мне маленький кусочек оранжевого цвета, похожий на резинку для стирания карандашного следа.
- Анатолий, тебя интересуют вопросы противолодочной защиты?
- Что-нибудь ценное? Откуда это?
- Образец покрытия подводной лодки от обнаружения локаторами. Кусочек материала был доставлен специалистам в закрытое бюро. Они подтвердили интерес к образцу. Бюро запросило ВПК добыть квадратный метр образца. Задание попало ко мне. Оно было ярко выраженной военной тематики. Как говорил один из генералов из Пентагона, "русские намереваются залезть под юбку в поисках секретов из кладовой военных".
"Пульс" начал работать над заданием, и вскоре условный телекс уведомил меня, что "груз с резиновыми изделиями отправлен в адрес "Теххимимпорта"". Так оно и случилось.
Вся эта работа по НТР проходила в условиях моей основной работы по операции "Турнир" - шло интенсивное обдумывание очередного хода в отношениях с канадцами.
Удачная неудача
В Москве было решено подготовить для Клиффа новую "информацию". Собирались задокументировать беседу, скрытно записав ее на магнитофон. Опертехнику мне должны были передать сотрудники резидентуры в день встречи с Клиффом. Пока я не знал, когда и в каком городе это произойдет.
Весной семьдесят шестого года я направился в Швейцарию на промышленную выставку, которая ежегодно проводилась в Базеле. Но путь начинался с Берна, где необходимо было посетить торгпредство. Там я получил суточные на проживание в гостинице и пропитание и встретился с сотрудником резидентуры - мы должны были оговорить план совместных действий.
Молодой оперработник, чуть более года находившийся в стране, передал предложение резидентуры: он готов ехать со мной в Базель, там передать и затем принять опертехнику. Все это он предполагал сделать в один день, скрытно, тщательно проверившись. На вопрос, знает ли он Базель, коллега ответил, что бывал там в прошлом году на подобной выставке.
Согласно стратегической задумке, мне следовало избегать официальных контактов с советскими людьми, особенно из числа сотрудников резидентуры. Наши учреждения посещать только при крайней необходимости и под хорошо понятной спецслужбам противника легендой. А тут предлагалось иметь контакт с разведчиком, да еще дважды в день! Такая активность не может быть не замеченной и станет предметом пристального анализа спецслужбы.
В ответ сотрудник предложил провести скрытную передачу где-нибудь на стенде советской организации. Это еще опаснее.
Мы обсуждали различные варианты, а в фойе торгпредства меня ожидал швейцарский коммерсант, чтобы отвезти меня в Базель. Времени было в обрез.
Пришлось на ходу искать решение. Теперь предлагал уже я. Наверняка на выставке есть большой гараж. Да, имеется, подтвердил коллега. Многоэтажный с выходом на крышу и четыре улицы. Подняться на этажи можно на лифте или по лестнице.
Договорились, что я в назначенное время поднимусь на крышу гаража якобы посмотреть панораму города, оценю обстановку и выйду на площадку лестницы одного из этажей, к дверям лифта. Коллега поднимется на лифте и, выйдя на площадку, передаст мне технику. Затем он пройдет к автомашине, заранее оставленной на этом этаже. Оговорили и возврат опертехники в тот же день.
Одним из условий работы с опертехникой было минимальное пребывание ее вне пределов резидентуры. Поэтому мне пришлось подать условный сигнал о дне встречи: техника нужна во второй его половине. Коллега съездил в посольство и вместе с раздражением шефа все же привез его согласие на разработанный нами план.
Операция по использованию опертехники сорвалась в самом начале - не сработал фактор времени, передать ее мне не удалось. В какой-то степени я даже был рад этому. Конечно, я понимал, как важно задокументировать беседу, но в душе опасался провала всей операции "Турнир" именно из-за этого. Мне представлялось, что обнаружение работающей у меня спецтехники не могло быть слишком трудным для противника. И предчувствие меня не обмануло…
В Базеле весна запаздывала. То и дело шел снег, с гор дул ледяной ветер, и пешие прогулки, столь любимые мной, были не столь приятны. Но на выставку я все же ходил пешком. На это уходило минут двадцать. Дорога проходила по экзотическому средневековью - Базель, не испытавший нашествия чужих войск почти двести лет, содержал старину в отличном состоянии.
Была и другая "корысть" в пешем передвижении - почувствовать "наружку".
По приезде в Базель позвонил в Оттаву и передал телефонистке условный текст: "Переговоры по машинам для уборки снега могут быть продолжены в Швейцарии на промышленной выставке с 24 апреля по 2 мая. Дзюба". Фирма "Дангарвин" "специализировалась" на уборке снега, это было отображено на полученной от Клиффа визитке.
Конкретное место в стране не оговаривалось, но существовала договоренность, что в случае вызова Клиффа на выставку за рубежом меня можно будет найти возле советского павильона или стенда.
Я заглядывал каждый день с утра на стенд "Интуриста" и на третий после отправления условной телефонограммы день увидел Клиффа. Он стоял у входа в павильон, промерзший и явно больной. Не подавая вида, я перебросился парой слов со стендистами - милыми девушками из "Интуриста", прошел по территории выставки и, выйдя за ее пределы, направился в старый город. В одном месте над тротуаром был целиком крытый дощатый коридор - защитное устройство у строящегося здания. Клифф шел сзади шагах в десяти-пятнадцати, но из этого коридора мы с ним вышли вместе.
Клифф действительно простудился, но дело есть дело. На набережной между нами возник спор. Клифф просил подготовить ответы на задание, переданное мне в США, и сделать это в письменном виде. Я "возмутился":
- Ничего не писал и писать не буду. Сообщить кое-что смогу. Много слов о безопасности, а требуете от меня письменное сообщение. Имея его на руках, вы быстро из меня сделаете "выжатый лимон" и выбросите. Я еще не уверен, есть ли счета в банках. Билл, вы должны еще помнить, что с моим письменным сообщением вам придется путешествовать через океан.
"Успокоившись", предложил продолжить беседу часа через два в ресторане "Базель". Это время мне было нужно, чтобы приготовиться к беседе, о характере которой я догадывался по некоторым репликам Клиффа.
Клифф опоздал минут на двадцать, чем помог мне опять показать "придирчивый характер". Выслушав "информацию", Клифф заметил, что это не совсем то, интерес к чему он проявляет:
- Этого недостаточно. Я принес вам очередной гонорар и новые вопросы. Я буду называть фамилии ваших товарищей по работе, а вы охарактеризуйте их. Особо прошу отметить увлечения, недостатки, пороки… А главное - принадлежность к русским спецслужбам.
Такой ход мы предвидели, и на прессинг Клиффа я ответил многословием. Наговорил ему столько, что он буквально увяз в моей "информации". Кое-какие данные, заготовленные в Москве, Клиффа заинтересовали. Он задал уточняющие вопросы.
Важно было выиграть время, протянуть разговор часа на полтора и завершить его под предлогом занятости. А она всегда соответствовала действительности - график работы в стране специально составлялся весьма плотным. И в этот день была назначена встреча с коммерсантом из Женевы, которого я, естественно, не мог заставить ждать. Встреча с коммерсантом была своеобразным "алиби" перед канадцами, если бы они проверяли мою искренность в отношениях с ними.
Клиффу я усиленно предлагал пить "перно" - анисовую водку, проверенное средство от простуды, пространно объяснял, как оно действует.
Клифф хотел передать мне деньги, но я, сославшись на совместное проживание с другими русскими, попросил его принести их на следующую встречу в гостинице "Три короны".
В день встречи, зайдя в гостиницу заранее, я узнал, что там в это время устраивает банкет Общество швейцарских часовщиков. Меня это устраивало: смена места затрудняла обстоятельную беседу, к которой Клифф, несомненно, тщательно готовился.
Рядом с гостиницей находился причал прогулочных пароходиков. Его красочная реклама предлагала совершить часовую прогулку по Рейну, на борту работал ресторан. Прогулка устраивала, ибо лимитировала время беседы.
На борту мы оказались одни, только на корме мерзла парочка. Место для беседы оказалось весьма неудобным - официант сидел совсем рядом, стояла тишина, нарушаемая стуком двигателя да вялыми фразами парочки на верхней палубе. Клифф задавал вопросы, я отвечал.
Нужна была зацепка, которая осложнила бы беседу, выбила бы Клиффа из колеи. И она была найдена. Клифф сказал, что приготовил за "информацию" пять тысяч долларов, но в швейцарской валюте. Я удивился - швейцарская хотя и наиболее надежная, но менее приемлемая в обиходе. Лучше иметь "всемирный вездеход" - американский доллар. Попросил Клиффа поменять швейцарские франки на доллары.
Клифф занервничал. И было отчего: когда пароходик причалит, до закрытия банков останется чуть более получаса. Успеет ли? Ведь рано утром завтра я должен выехать в Женеву…
Тут уж было не до беседы. С пристани Клифф стремглав бросился в ближайший банк. А потому, как быстро он вернулся, можно было предположить, что ему кто-то помогал. Минут через тридцать Клифф принес требуемую сумму.
Он заговорил о постоянных условиях связи, заметил: может случиться так, что он не сможет выйти на встречу, поэтому вместо него может прибыть господин Норман. Так, по крайней мере, он назовется. Норман предъявит фотографию Клиффа и личное удостоверение сотрудника КККП или службы другой страны. На мои возражения против участия в работе другой спецслужбы, кроме канадской, Клифф ответил, что этого требует безопасность. Убежденность в такой необходимости сквозила во всем его облике, и я согласился. Впрочем, подчеркнул Клифф, такая ситуация может случиться только в виде исключения.
О Нормане он сказал:
- С ним можете разговаривать открыто, как со мной. Главное - это компетентный и полномочный человек, опыт которого будет способствовать нашей общей работе.
Я, в свою очередь, обратил внимание Клиффа на то, что мои встречи с ним формально ничем не прикрыты. Я коммерсант, моя узкая специальность - пластмассы, поэтому и прикрытие сотрудника КККП, работающего со мной, должно быть близким к такой специальности, хотя бы формально.