Капрал Уильямсон уже поджидал нас на улице. За спиной его как телохранители стояли два солдата, которых мы видели в бараке. Очень быстро весь этот конгломерат различных национальностей начал строиться. Мы волновались - это было наше первое построение. Я предложил показать, на что мы способны в строевой подготовке. Грудь вперед, подбородок приподнят - я был готов к движению. Голос толстяка Уильямсона прозвучал глухо и слабо. Это был скорее крик гражданского человека, пытающегося подражать командирскому голосу военных:
– Смирно!
Сразу же стало ясно, что этот тип из рекрутов, и притом из плохих… Он плохо говорил по-английски, не умел правильно стоять по команде "Смирно".
Я почувствовал, как краска залила мое лицо. Боковым зрением я видел со своего места стоящего в строю Сомоано, у которого напряглась синяя вена на шее - это был признак того, что он возмущен. Я понимал, что в те минуты все кубинцы чувствовали себя одинаково. Это началось, пожалуй, с самого прибытия сюда, хотя каждый из нас скрывал это. Остальные латиноамериканцы были тоже недовольны. Некоторые, стоя в строю, едва сдерживали смех…
На ломаном английском Уильямсон продолжал:
– Парни, вы теперь в американских военно-воздушных силах. Мы знаем, что вы прибыли из разных стран, у каждого из вас свои обычаи и привычки. Здесь вы должны забыть все это и быстро приспособиться к нашим условиям. Чем быстрее вы сделаете это, тем скорее почувствуете себя настоящими американскими курсантами и тем успешнее закончите летную школу. Вы должны знать, что здесь готовятся лучшие в мире летчики… Я понимаю, дисциплина - трудная штука… Но если вы приложите усилия, то добьетесь своего.
Это было уже слишком! Простой солдафон, без воинской выправки, не умеющий подать команду… К тому же плоскостопый (так мы его и прозвали с того момента, как он появился в казарме). Несколько минут назад мы узнали от мексиканцев, что капрал - бывший курсант, отчисленный за неуспеваемость. И этого человека назначили руководить нами с первых минут нашего пребывания в Соединенных Штатах, в их ВВС!… Это было первое столкновение с действительностью в длинной цепи событий, которые нам предстояло пережить.
Уильямсон продолжал:
– Парни! Сейчас мы поучимся самым элементарным приемам в строевой подготовке для того, чтобы вы хоть немного могли ходить по-военному.
Какой ужас! Учить нас тому, чем мы занимались три трудных года в училище! Нашел чему учить!
Внезапно из глубины строя, откуда-то из-за моей спины, раздался насмешливый голос. Я сразу его узнал: он принадлежал курсанту Монсону, самому молодому в нашей группе.
– Тот не кубинец, кто не уйдет из строя!…
Это было в высшей степени некорректно, даже походило на неповиновение. В моем воображении с головокружительной быстротой пронеслись возможные варианты последствий этого проступка… Шепот прошел по рядам… Среди кубинцев я был старшим по выслуге лет. Исключение составлял лейтенант Бальбоа, но его в расчет не принимали. Было предусмотрено, что при каких-либо чрезвычайных обстоятельствах в Соединенных Штатах я приму на себя командование кубинцами. Следовательно, на мне лежала серьезная ответственность. А если на Кубе узнают о том, что сейчас произошло?!
Гнев охватил меня. Этот американский рекрут не знает даже, как подавать команды! А уж об отношении к нам и говорить не приходится! Одно слово - Плоскостопый. Это же полное неуважение к кубинской группе! Так унижать людей!… Я немедленно повернулся кругом и повторил фразу, которая будет часто повторяться в течение всего периода нашей учебы:
– Тот не кубинец, кто не выйдет из строя…
Плоскостопый заорал: - Вы что, кубинцы, сумасшедшие?
Мы, все восемь кубинцев, возмущенные, ушли в барак. Мексиканцы пошли следом за нами. Оставшиеся в строю французы корчились от смеха. Однако бельгийцы, норвежцы и датчане с удивленными физиономиями по-прежнему стояли в строю, не произнося ни слова.
В бараке, где не смолкали смех и шумные веселые разговоры, де Кастро вполне серьезным голосом попросил у меня разрешения пойти к начальнику школы и попросить, чтобы его вернули на Кубу. Француз Жак Нигон, придерживая брюки, чтобы они не упали, когда он хохочет, сказал, комментируя случившееся, на ломаном полуфранцузском-полуанглийском языке:
– Слушайте, кубинцы, у нас во Франции мы говорим: "Лучше немецкая оккупация, чем американское освобождение!"
Нигон выглядел намного старше своих соотечественников, наверняка ему было больше двадцати шести лет - возраст, предельный для курсантов. В годы войны он пережил немецкую оккупацию в Париже.
Жан Нигон был человеком уникальным. По крайней мере мне известен единственный в своем роде случай, который произошел с ним. Однажды во время тренировочного полета на учебном биплане с американским инструктором Нигон, сидевший впереди, уснул и проспал до самой посадки. Можно себе представить состояние инструктора! Иногда мне казалось, что Жаку безразлично, будет ли он учиться или уедет во Францию. Своего желания он не высказывал, но, видимо, предпочел бы последнее.
Время проходило спокойно… Мы беседовали, обменивались фотографиями, шутили. Наш Плоскостопый со своими сопровождающими в этот день больше не появился. Они, по-видимому, пришли в замешательство, поняв, что нас не устраивает их слабая подготовка.
Однажды рано утром после подъема к нам прибыл американец, хорошо говоривший по-испански. Широко улыбаясь, он пригласил нас к восьми часам в кабинет лейтенанта Гаррисона, ответственного за группу ПВВП, проживавшую в нашем бараке. Мы успокоились, на наших лицах появились улыбки. Наконец-то справедливость восторжествует, решили мы. Каждый из нас с самого начала верил, что так и будет. Послышались высказывания, комментарии:
– Уверен, что это было недоразумение!
– Эти люди знают, что делают!
– Посмотрим, куда после разговора с этим Гаррисоном отправят Плоскостопого и его подручных!
– Сеньоры! - проговорил я с чувством некоторого превосходства, как и полагалось самому старшему из курсантов. - Я надеюсь, что не все такие глупые, как Плоскостопый. Он явно превышал свои полномочия. Но сейчас все выяснится и станет на свое место. Одно нужно иметь в виду - нам следует быть твердыми и не отступать от своих позиций в разговоре с лейтенантом.
Помещение было типичным для американских военных баз. Письменный стол серого цвета из какого-то пористого материала, в котором можно было развлечения ради проделывать отверстия карандашом. Над столом была прибита деревянная табличка с золотистыми буквами: "Лейтенант Гаррисон, ВВС США". Пол был покрыт серым линолеумом, а его специфический запах сразу чувствовался, когда входишь в комнату. На стенах, покрытых лакированными панелями из американской сосны, висели фотографии американских самолетов различных типов. В панелях отражался свет неоновых ламп, встроенных в потолок из звукоизолирующего пластика. Из мебели эдесь было несколько удобных вращающихся кресел на колесиках и стулья, расставленные вокруг стола. В помещении стоял специфический запах, к которому мы так и не смогли привыкнуть в течение двух лет пребывания на базе. Это была смесь запахов от линолеума, американских сигарет и различных дезодорантов. На столике стояла маленькая золоченая, чашечка, служившая одновременно и пепельницей. Это был традиционный для офицерских кабинетов в армии США предмет.
Несколько минут мы навытяжку стояли перед человеком, сидящим за столом, но никак не могли разглядеть его лица, поскольку он, закрывшись от нас журналом, читал или делал вид, что занят чтением. Наконец он отложил журнал и поднялся. Он оказался человеком высокого роста, худым и рыжеволосым. Было ему около шестидесяти. Я подумал: "Надо же, ну и карьера, почти шестьдесят, а он все еще второй лейтенант. Это кое о чем говорит!…"
Разговор он начал медленно, делая большие паузы. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Как мне стало известно, вчера кубинцы без разрешения покинули строй.
Сказав это, он замолчал, как бы ожидая нашего ответа. "Видимо, ждет нашей реакции, - подумал я. - Он понимает, что вчера мы были правы, и хочет извиниться перед нами".
Лейтенант терпеливо выслушал каждого из нас. Мы, сохраняя достоинство, попросили его войти в наше положение. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и было невозможно догадаться, о чем он думает. Я пришел к выводу, что он "стопроцентный американец". Суровый парень! Он ни разу не улыбнулся.
Когда мы замолчали, он сказал:
– Я понимаю. Дисциплина здесь жесткая, а вы не привыкли к этому. Но вы должны научиться быть настоящими солдатами, чтобы в будущем стать офицерами. - И все. Ни в какие подробности он не стал вдаваться. - Для вас есть одно дело, следуйте за мной!
"Это настоящий офицер, - подумал я, едва скрывая радость. - Наконец-то мы добились справедливости! По-другому и быть не могло. Как в американских фильмах, которые всегда кончаются хорошо. Перед героем открываются многие пути, его всегда оценят по справедливости и достоинству… Таков и лейтенант Гаррисон. Он прекрасно понял, что мы, обладая чувством собственного достоинства, не могли позволить подобные издевательства над нами…"
Однако к понимал и другое: по соображениям чисто формального характера он не станет извиняться перед нами. Мне показалось, что в его холодных голубых глазах промелькнула искра восхищения. "Это человек незаурядный… Сейчас он наверняка даст нам понять, что сожалеет о вчерашнем случае. Мы, без всякого сомнения, увидим подлинно добрые чувства, которые он питает к нам…"
Нетронутая белизна стен помещения казалась прозрачной… Мы увидели унитаз, в котором бурлила вода… Это была туалетная комната при кабинете лейтенанта Гаррисона. Кивнув в сторону унитаза, лейтенант без тони смущения проговорил:
– В этом здании десять таких туалетов. Есть и по-грязнее… Даю вам два часа. Привести все в порядок.
И это было вместо извинения!
Время шло медленно. В монотонной жизни нашего барака дни напряжения чередовались со спокойными днями. Среди нас было трое мексиканцев - Аламильо, Попе и Карранса. Они мечтали о полетах. Их поведение смущало нас. Они отличались оптимизмом и добродушно посмеивались над другими курсантами, в том числе и над американцами. Причем делали они то, на что мы никогда бы не отважились. Втайне и мы, кубинцы, и венесуэльцы завидовали им. Но теплых отношений между нами и мексиканцами не было.
Мне кажется, что я до сих пор слышу голос Аламильо, высокого, стройного, с тонкими чертами лица, в которых угадывалось его индейское происхождение.
– Послушай, кубинчик! Да вы не беспокойтесь. Эти гринго все сволочи. Перед этими белобрысыми нельзя опускать головы.
Однажды мы с грустью узнали, что наши мексиканцы, не сказав никому ни слова, уехали на родину… Мы слышали от американцев, что мексиканцы якобы прихватили с собой парашюты и кое-что из летных принадлежностей, но не верили этому.
В тот период нас даже близко не подпускали к самолетам. Как-то утром нас пригласили в кабинет лейтенанта Гаррисона, где объявили приказ всем собраться завтра в 8 часов утра в учебном классе, куда до сих пор пас не пускали. Лейтенант сказал, что начнутся занятия по курсу "ВВС США". Кодовое название учебной группы - 54-Q.
Услышав это, мы обрадовались: наконец-то начнутся настоящие занятия! А когда через два года мы закончим школу, то станем летчиками, офицерами и получим нагрудный знак летчика ВВС США. На минуту я забыл обо всех неприятностях и подумал, что, пожалуй, дела теперь пойдут хорошо.
И снова радость воцарилась среди нас. Народ в бараке воспрянул духом. Тито Родригес, темноволосый и тонкий, самый веселый из группы венесуэльцев, сидел в углу и что-то рассказывал, а Пинауд, Маркина и другие венесуэльцы смеялись.
Лейтенант Гарсиа, Асеро и Бермудес составляли ядро колумбийской группы. Они были простыми людьми.
Французы громко смеялись в другом углу барака. Они носили черную форму с золотистыми нашивками. Особенно ясно на черном фоне выделялся знак военно-воздушных сил Франции - серебряный веночек, на который крепилось тонкое позолоченное крыло со звездочкой на кончике.
Перекрывая гул и смех, в бараке, наполненном дымом сигарет, взлетела подхваченная десятками голосов старая французская песенка…
Размягченный под солнцем асфальт внутренних дорожек блестел в лучах раскаленного солнца, стоявшего в зените. Яркий свет попадал на здания, автомобили, редкую растительность и людей, находившихся под безоблачным небом.
Это был мир, пропахший бензином, сотрясаемый громом авиационных двигателей.
База ВВС США Лекланд представляет собой целый город, в котором вместе с местным населением проживает около шестидесяти тысяч человек. Находится база в штате Техас, неподалеку от Сан-Антонио, и связана с этим городом шоссейной дорогой. Климат здесь сухой и жаркий, и нам, кубинцам, было трудно привыкнуть к нему. Настолько велика была ее территория, что, даже пробыв здесь несколько месяцев, я плохо ориентировался на базе.
Здесь были огромные магазины, в которых можно было купить что угодно: от предметов домашнего обихода до экзотических товаров из Франции, Японии, Турции, Венесуэлы или Кубы.
Кафе, куда мы ходили в свободное время, располагалось в самом центре базы. Это был очаровательный уголок с кондиционерами. Стены, окрашепные в мягкие тона, успокаивали нервы. В оформлении преобладал голубой цвет, сияли многочисленные неоновые огни.
Придя впервые в это кафе, мы поразились: цены па самые изысканные фрукты из тропических стран - бананы из Центральной Америки, финики с Ближнего Востока, гаванские сигары с Кубы, кофе из Бразилии - были смехотворно низкими.
На территории базы располагались специализированные магазины, гаражи, парикмахерские, салоны для чистки обуви, площадки для игры в гольф и бейсбол, теннисные корты, плавательные бассейны и даже лечебницы для собак. По кольцевой дороге, которая опоясывала всю базу, ходили автобусы.
Бараки, в которых жили курсанты, соединялись между собой узкими тротуарами из камня или досок. Вдоль них были разбиты зеленые газоны, за которыми тщательно ухаживали чиканос и негры. Они занимались этим с поразительным упорством в течение восьми часов под жгучими лучами солнца техасской пустыни, где температура часто была выше сорока градусов. Всякий раз, проходя мимо этих людей, которые стоя на коленях обрабатывали газоны, я думал: "Какие же они трудолюбивые! Как много они работают и какие терпят лишения". Их можно было увидеть садовниками, прислугой в доме, уборщиками мусора в клубе. Многие американцы при встрече просто не замечали негров, глядели куда-то мимо них. Черные морщинистые лица, блестящие от пота, естественно, не шли ни в какое сравнение с розовощекими лицами светловолосых американцев… Однако какое мне до этого дело?…
Рядом с бараками для курсантов находилось здание, в котором размещались учебные классы. Это был обыкновенный деревянный дом в несколько этажей. Полы из линолеума, неоновые светильники…
Позднее, когда наш курс обучения близился к концу, мы узнали, что это была специальная зона, отведенная только для американцев. Ее постоянно охраняли два дюжих парня из военной полиции в белых касках и с дубинками в руках. От американских курсантов мы узнали, что в этой зоне им читали курс тактики действий авиации с применением самого современного оружия. Один раз в этой зоне побывали и мы, правда, со стороны американцев были приняты соответствующие меры предосторожности. Нас собрали в небольшой комнате, где старший офицер с широкой доверчивой улыбкой на лице ввел нас в курс событий на мировой арене.
В этой комнате висела огромная, во всю стену, рельефная карта в цветном исполнении. В самом центре ее было написано: "Россия и некоторые европейские страны". Этот небольшой район окружала широкая замкнутая красная полоса. Все остальное пространство было усеяно красными кружочками, обозначавшими военные и военно-воздушные базы.
Офицер уже в годах, глядя на нас сквозь темные очки в роговой оправе и предвкушая удовольствие от эффекта, который произведут на нас его слова, начал говорить, указывая на красную полосу на карте:
– Если Россия попытается расширить свое влияние даже на небольшую часть территории "свободного мира" за пределами красной черты… это будет означать начало третьей мировой войны и полное уничтожение коммунизма с помощью атомного оружия…
Шел 1952 год…
Церкви на базе решали задачи отправления религиозных культов, причем делали это виртуозно. Для этой цели в них были специально оборудованы вращающиеся алтари, как сцена в некоторых кабаре. На таком алтаре заранее готовилось соответствующее определенной религии оформление. Время службы было определено четко. Так, по окончании протестантской службы алтарь медленно поворачивался и под звуки органной музыки перед вами оказывалась часть алтаря, оборудованная для католической мессы.
Самолетные стоянки эскадрилий вытянулись вдоль покрытой гравием площадки примерно в пятидесяти метрах от бараков. Не было ни малейшего дуновения ветра. Стояла утренняя тишина, ярко светило солнце, и только слышался шорох тысяч ног по гравийному покрытию, да 500 синих погон проплывали в утреннем мареве, завершая весь этот спектакль.
Личный состав авиационного крыла, состоявшего иэ курсантов учебной группы 54- Q, впервые был построен по случаю начала занятий. Курс обучения был рассчитан на два года. Только теперь я понял, что иностранцев в необъятном море американских военнослужащих была горстка.
За несколько дней до начала занятий всем нам выдали обмундирование. Каждый получил также уставы, правила поведения, лекции по тактике, учебники.
Все иностранцы оказались разбросанными среди американцев. Так же поступили и с нами, кубинцами. На наши вопросы по этому поводу нам отвечали, что таким образом мы намного быстрее овладеем разговорным английским языком. А пока что старшекурсники объясняли нам все, что касалось обстановки на базе, расписания занятий, знакомили с основами курса обучения и другими особенностями жизни на базе. Книги, учебные пособия и уставы были в наших руках, и мы уже приступили к занятиям по ним, что повлекло за собой массу других задач, выполнение которых потребовало много времени. Но все было расписано по минутам.
Однако мы не могли понять некоторых аспектов, связанных с дисциплиной. С первых дней пребывания на базе я прилагал максимум усилий, чтобы попять психологию, внутренний мир американцев, о которых я кое-что знал, главным образом, по журналам, ковбойским фильмам, детективным романам и мультфильмам.
И вот теперь личный состав авиационного крыла стоял в строю на огромной площадке и прилегающих дорожках под еще мерцавшими в утреннем сумрачном небе почти бесцветными звездами. Сегодня официально начинался учебный год. Завтра с утра жизнь пойдет по расписанию и, естественно, вступит в силу известная нам система наказаний и поощрений. Я понимал, что в основе своей обучение в военном училище на Кубе в те годы было практически точной копией американской системы, за исключением незначительных нововведений чисто местного колорита.
– Группа, смирно!…
Эта команда быстро привела меня в чувство, заставила отогнать воспоминания.
– Направо! Шагом - марш!
Ботинки личного состава эскадрильи загрохотали по гравию, будто стадо животных устремилось вперед по булыжной мостовой. Легкое облако белой пыли поднялось над иссушенной зноем каменистой почвой вслед за проходившими длинным строем.