И вот мы в Сан-Диего. Этот город раскинулся на холмах. Аэропорт расположен на берегу моря и практически в черте города. Автострада номер 101 шла вдоль океанского берега. Океан был неспокоен. От самого горизонта катились огромные волны. Они со стоном набрасывались на берег, разбиваясь фонтанами брызг, и их соленые капли долетали на дорогу, попадая на ветровое стекло и даже внутрь нашей машины, смешиваясь с дымом четырех сигар, которые мы курили. Дым был крепким, и турки сильно кашляли от него, но улыбались и особенно не протестовали. Мы спрашивали у них: "Вам не мешает дым?", на что они так же любезно отвечали: "Нет". И все были довольны. Мимо проносились небольшие поселки с деревянными домами. В каждом населенном пункте обязательно была бензоколонка, на которой, как правило, работала девушка с рыжими волосами и веснушками. Иногда какой-нибудь старик в широких брюках на подтяжках, видя, что мы иностранцы, кричал улыбаясь:
– Привет, парни! Вы откуда? Вам здесь нравится?
Радио было включено на полную громкость и настроено на местную радиостанцию. Передавали музыку, затем шла реклама и голос диктора расхваливал всякие товары. И вновь играл оркестр, а солистка пела, причем на таком английском, что, сколько бы я ни ломал голову, понять ничего не мог.
Мы ехали все дальше на север. От широкой черной автострады ответвлялось множество дорог. Пейзаж изменился. Он уже не имел ничего общего с тем, что был за пять часов до этого. Автомобильное движение стало напряженным и намного более сложным. Люди куда-то торопились, и никому не было дела до других. Огромные дорогие лимузины, управляемые владельцами в темных очках, проносились мимо нас. Да, пейзаж изменился неузнаваемо. Здесь царило полное безразличие и жестокость, другими словами - цивилизация захлестнула эти места. Небольшие бензоколонки сменились шикарными автозаправочными станциями, сверкающими неоновыми огнями. Рыжеволосые веснушчатые девушки уступили место белокурым красоткам, а взгляд стариков стал недоверчивым и подозрительным…
Мы двигались все дальше, наматывая ленту асфальта на колеса нашей машины. Мимо нас проплыли Лагуна-Бич, Сансет-Бич и другие известные места отдыха. Солнце поднялось достаточно высоко. Утренний холод исчез. В открытые окна с шумом врывался встречный поток воздуха, заглушая наши голоса. Когда солнце начало клониться к горизонту, мы въехали л пригороды Лос-Анджелеса. У нас еще остался бензин в баке и половина коробки сигар, а желудки настоятельно требовали утолить голод. Впереди были Голливуд, Санта-Моника, фешенебельный пляж Малибу с его старинными деревянными постройками, киностудия, обсерватория Грифит и особенно сам город Лос-Анджелес.
В пути мы были уже несколько дней. Не все получалось так хорошо, как нам хотелось. Наши денежные резервы быстро сокращались. Первые ночи мы спали в дешевых мотелях. Нас было шестеро, но мы ухитрялись ночевать в одной комнате. Делалось это довольно просто: двое подъезжали к мотелю, снимали комнату и оставляли в ней багаж, затем возвращались на несколько кварталов назад, подбирали остальных и привозили в мотель. Спать укладывались кто на кроватях, а кто прямо на полу, положив матрацы.
И вот теперь, подсчитав финансы, мы с удивлением обнаружили, что денег нам хватит лишь на бензин, чтобы дотянуть до места назначения. Срочно собрали совет. На совете было единогласно решено, что отныне и до конца путешествия спать будем в автомобиле. Кроме того, мы договорились также использовать энзе. Вечером мы с трудом отыскали укромное местечко для скромного ужина, подальше от взглядов прохожих. Там мы и открыли первую банку с фасолью, которая и составила наш скромный ужин. Лица у всех были серые и вытянувшиеся. Турки что-то невнятно бормотали на своем языке.
Затем мы проехали к Гранд-каньону, с его величественной красотой и… тучами комаров. Было настоящей пыткой спать в этих ужасных условиях рядом с каньоном, вшестером в одном автомобиле. Тучи озверевших комаров атаковали нас. Мне казалось, что жало у них длиной не менее сантиметра. После этого моральный дух у некоторых путешественников заметно понизился.
Последний этап нашей поездки перед прибытием на базу был связан с городом Лас-Вегас, штат Невада. Лас-Вегас - центр азартных игр и развлечений. Пребывание в этом городе еще раз убедило нас в том, что он существует благодаря игорным заведениям. В городе много фешенебельных мотелей, а также огромных игорных заведений, расположенных практически рядом. Внутри этих зданий стоит шум, все пропитано табачным дымом. И такова обычная атмосфера этого города.
Лас-Вегас можно было сравнить со старым публичным домом. Днем были видны его старые болезни и морщины, картонные фасады домов и витрин, погашенные буквы реклам. Ночью все менялось. Город как бы наводил блеск, и все сверкало в разноцветном хороводе неоновых огней.
Кому-то из нашей группы пришла в голову идея попытать счастья с последним долларом, который оставался у нас. Был проведен "чрезвычайный военный совет", на котором после часовой дискуссии, где выдвигались доводы "за" и "против", четырьмя голосами против двух решили: играть до конца. Бросили жребий. Испытать судьбу выпало Фиаду, который должен был играть на автомате. Добрый час мы провели в салоне, изучая возможности и делая разные расчеты по игре одной из машин. Наконец, когда мы решили, что наступил удобный момент, Фиад с перекошенным от напряжения лицом опустил доллар в отверстие. Машина недовольно вздохнула своими металлическими легкими и, как бы поперхнувшись монетой, поменяла фигуры на картинках и затихла. Так мы потеряли свой последний доллар. Звук высыпающихся на пол монет заставил пас оглянуться. Какой-то пожилой господин, грустный и молчаливый, который наблюдал за нами, опустил одну долларовую монету и выиграл! Десятки долларов посыпались на пол, покатились в разные стороны. Выигравший господин спокойно, без спешки принялся собирать их один за другим.
Никто из пас не произнес ни слова до наступления темноты. Так вчетвером мы и просидели в салоне. У нас осталась лишь одежда - белая парадная форма с погонами военнослужащих ВВС Кубы.
Этот салон был одним из самых крупных и дорогих мотелей в Лас-Вегасе. Одновременно он выполнял и функции игорного дома. Его роскошь была типичной для таких заведений, в которых верховодила мафия: тяжелые дорогие портьеры, огромные зеркала.
За длинной стойкой, на которой стояли сотни бутылок и рюмок, отражающих свет канделябров с восточным орнамептом, сидели четыре курсанта, похожих на "высокопоставленных офицеров" - иностранцев, привлекающих всеобщее внимание. Зал был набит до отказа. Подавляющее большинство публики составляли продюсеры, директора студий, голливудские артисты - загорелые, в огромных темных очках, в вечерних смокингах, в разноцветных париках. Среди звона бокалов, взрывов смеха и музыки оркестра, исполнявшего блюз, кое-кто, наблюдая за нами, видимо, с гордостью подумал, что иностранные офицеры ослеплены "американским образом жизни". Им и в голову не могло прийти, что мы вчетвером не наберем денег даже на пачку сигарет. Компания за соседним столом привлекла мое внимание. Среди них я с удовольствием узнал певца Фрэнка Синатру, Джорджа Гафта, Глорию де Хэвен и других популярных актеров.
Фиад еще с вечера был вне себя оттого, что прошло больше двенадцати часов, а он не завоевал пи одного женского сердца. Именно теперь он и занимался этим - срочно искал объект приложения своих сил. Лицо его порозовело от возбуждения, глаза бешено вращались, готовые выйти из орбит. Я понял, что этого человека невозможно остановить. Нужно оставить его в покое. И когда он поднялся и направился прямо к сидевшей за столом компании, я не сделал ни малейшей попытки остановить его, потому что понимал: это ничего не даст. Фиад готов был пойти на все, только бы не уронить свой престиж и добиться поставленной цели. Пораженные, мы молчали, не решаясь что-либо сказать. Да и слишком поздно уже было. Высокая и статная фигура Фиада, белый парадный костюм, подчеркивающий его стройность, блестящие погоны, длинные черные бакенбарды… Его можно было принять за одного из южноамериканских генералов, щедро выкладывающих деньги военного министерства на подарки по случаю удачной покупки самолетов для своей страны. Знали бы они, что он всего лишь бедный курсант, у которого нет денег даже на пачку сигарет!…
Сидя за стойкой, мы видели, как Фиад, слегка пошевелив тщательно ухоженными усиками, обратился к сидевшим за столом, прервав их беседу. Голос его был громким, произношение - ужасным. Пожалуй, только этот акцент да белая форма спасли его. Как истинный рыцарь, с традиционной вежливостью, присущей жителям Марьанао, он сказал:
– Джентльмены! Простите, что помешал, но я хотел бы, чтобы эта прекрасная цветущая женщина, сидящая за вашим столом, приняла мое приглашение на танец.
Услышав эти слова, я подумал, что сейчас разверзнется земля. На мгновение Фрэнк Синатра и Джордж Рафт (я слышал, что они были связаны с мафией) застыли в полной тишине, воцарившейся за столом. Они оторопело посмотрели на Фиада снизу вверх, несколько растерянные и даже смущенные. Но Фиад не дал им времени на размышление. У Синатры во рту была сигарета, он собирался прикурить. Фиад, как воспитанный и учтивый человек, с очаровательной улыбкой быстро достал из кармана зажигалку и поднес огонь к его сигарете. Я заметил, как трое телохранителей с мрачными лицами подошли поближе к столу.
…Как глупо может закончиться наша поездка! Возникнет скандал, завяжется потасовка, появится полиция, и мы из-за этого донжуанства Фиада окажемся в глупейшем положении. Фиад резко, как боксер, повернулся. Он был быстр и элегантен, этот рыцарь, ставший капелланом ВВС. Обойдя стол, он подошел к Глории де Хэвен, сидевшей с Синатрой, и с очаровательной улыбкой, слегка наклонившись к ней, взял ее за руку. Если бы мне кто-либо рассказал об этом, я бы не поверил. Но все это мы видели своими собственными глазами. Глория встала слегка смущенная и еще колеблющаяся. Синатра и все остальные, сидевшие за столом, встали, освободили дорогу и, пытаясь изобразить на лицах подобие улыбки, сказали ему:
– Пожалуйста, с большим удовольствием…
Фиад танцевал с Глорией три танца подряд под музыку оркестра Гарри Джеймса. Когда они вернулись к столу, Глория обворожительно улыбалась ему, как будто спустилась из рая на землю. Все встали и вежливо уступили место "капеллану", сопровождавшему Глорию. На какое-то время Фиад стал кубинской кинозвездой в Голливуде, романтическим рыцарем и страстным танцором. Здесь, в Лас-Вегасе, за тысячи километров от Кубы, он выглядел пылким латиноамериканским возлюбленным, его можно было принять за сына кубинского плантатора - хозяина обширных земель. А военная карьера - это скорее его хобби или семейная традиция.
Через несколько минут к нам подошел бармен. Оказалось, что господа за соседним столом приглашают нас выпить с ними… Позже Фиад гордился своим "подвигом" и иногда читал нам письма, которые писала ему Глория.
Остаток пути прошел без каких-либо заметных осложнений. Фиад помог нам выйти из критической ситуации с финансами. Он с видом фокусника вытащил из кармана двадцатидолларовую банкноту, которая позволила нам избежать голода. В самом конце нашего путешествия Фиад чистосердечно рассказал нам, что произошло той ночью, когда он танцевал с Глорией. Он проводил ее в номер отеля, а часа через два ушел. Перед уходом она дала ему деньги, потому что он рассказал ей, что потерял свой портмоне. А деньги он взял, мотивируя тем, что сильно озабочен неблагоприятной финансовой ситуацией, сложившейся в связи с этим в его группе. Как бы там ни было, этих двадцати долларов нам хватило не на один десяток бутербродов.
Глава 15. ЛЕТЧИК РЕАКТИВНОЙ АВИАЦИИ
Мы летели с довольно большой скоростью, и меня удивляло, что мой новый инструктор лейтенант Траксел уже несколько минут молчит и не дает никаких указаний со своего места в задней кабине. Такое казалось просто невероятным. В наушниках слышались далекие голоса летчиков, выполняющих фигуры высшего пилотажа, их переговоры с наземными службами. И вдруг я почувствовал сильный удар по ручке управления.
– О'кэй, Прендес, - послышался в шлемофоне свистящий голос Траксела. - Скажи мне, ты будешь подчиняться моим указаниям или нет? Уже несколько минут я вызываю тебя и приказываю выполнить петлю.
Я поразился, услышав это. Невозможно было даже представить себе, что мой инструктор изберет такую подлую линию поведения.
– Или ты начинаешь петлю, или мы сейчас идем на посадку и на земле ты все объяснишь командиру эскадрильи.
Я дал полный газ, машина перешла в пикирование, и земля, хотя и далеко внизу - мы находились на высоте пятнадцати тысяч футов, - начала быстро приближаться. Скорость продолжала возрастать. Самолет вел себя так, будто по нему стучали гигантским молотом. Виной тому были потоки воздуха. От сильных ударов приборная доска содрогалась. Теперь к солнцу! Я потянул ручку управления на себя, и длинный острый нос самолета, похожий на гигантскую стрелу, начал медленно подниматься. Все мышцы мои застыли, и даже в противоперегрузочном костюме я почувствовал, как все тело валилось свинцовой тяжестью. Я попытался снять левую руку с рукоятки сектора газа, но не смог этого сделать - она точно приросла к ней намертво. Нос продолжал медленно подниматься. Шлем-маска обтянула лицо, меня вдавило в кресло. Как в тумане, я едва различал мигающие огоньки приборов. Быстро перевел взгляд на указатель перегрузок - плюс пять. Это означало, что мой вес стал в пять раз больше. Нагрузка на сердце тоже увеличилась в пять раз. Кровь, видимо, перестала поступать в мой мозг.
Траксел резко забарабанил по ручке управления и визгливо заорал в шлемофон:
– Свинья, что ты делаешь?
Разозленный, пытаясь сдержать себя (ведь петля получилась отлично!), я коротко ответил:
– Да, сэр.
Нос самолета, описав в воздухе первую полуокружность, вернулся в вертикальное положение. Это был очень ответственный момент. Самолету было необходимо умелое управление, чтобы машина не начала терять высоту и не вошла в штопор, ведь на Т-33 выполнение этой фигуры категорически запрещено ввиду крайней опасности. Я чувствовал, что кто-то удерживает ручку управления, в то время как ее необходимо было постепенно отпускать. Я понял, что Траксел нарочно делает это, и попытался воспротивиться, но он упорно продолжал тянуть ее на себя. Машина оказалась не в состоянии выносить перегрузки на такой малой скорости. Она как бы зависла в пространстве в самой верхней точке маневра. Двигатель начал работать с перебоями. Вначале появилась легкая вибрация, затем она стала сильнее. Корпус самолета начал вздрагивать. Скорость мы полностью потеряли. Машина начала быстро терять высоту, и я с усилием пытался выровнять ее, не дать самолету войти в штопор.
– Прендес, ты дерьмо! Ты хочешь, чтобы я разбился?
– Да, сэр. То есть нет, сэр!
И курсанты и инструкторы поняли, что во время нашего полета что-то произошло. Когда мы вернулись, Траксел постарался сделать все возможное, чтобы обвинить меня во всех смертных грехах.
– Этот проклятый кубинец только на первый взгляд хороший курсант! - громко говорил он в комнате предполетной подготовки эскадрильи. - Но на деле он просто тупица!… Эй, Прендес, -г- повернулся он ко мне, - почему ты не попросишь, чтобы тебе эаменили инструктора?
Улыбаясь, я ответил, глядя ему прямо в глаза!
– Сэр, мне нравится ваш метод работы. Я хотел бы продолжать летать с вами.
Его лицо вдруг сделалось мертвенно-бледным. Он собирался что-то сказать, но, посмотрев вокруг и поняв, что все с интересом ждут его ответа, замолчал. В душном помещении воцарилась тишина. Траксел еще некоторое время постоял, затем повернулся и, закуривая сигарету, направился к выходу.
Беспокойство овладело мною. Скрытая война между мной и инструктором разгоралась, только теперь она уже становилась явной. "Этот тип, - думал я, - будет прижимать меня и доведет до отчаяния. И стоит мне только выйти из себя, это и будет означать конец моей курсантской карьеры. Той самой карьеры, которая принесла мне немало горьких минут. Есть и другой путь - попросить замену инструктора. И каждый из нас останется при своем мнении, а Траксел, спокойно закуривая в кругу летчиков, насмешливо скажет: "Прендес неплохой парень, но, должен признать, с некоторых пор я стал чуточку суров с ним…" Американцы смехом ответят на эту шутку… Ну погоди, - решил я, - ты еще узнаешь, кто такой Прендес!"
Что-то шевельнулось у меня в груди. Быстро росла решимость. Напряженно работал мозг. В конце концов, все это не стоит и ломаного гроша! Я принял решение: как только мы с Тракселом будем выполнять маневр в воздухе, в критический момент я приму управление самолетом на себя и тогда нам придется катапультироваться! Погруженный в эти невеселые мысли, я не сразу заметил, что у меня вспотели руки, а лицо, видимо, стало бледным. Кселно, мой сосед по комнате, с улыбкой посмотрел на меня. Этот американец из штата Иллинойс относился к числу людей, которые никогда ни во что не вмешиваются. Но со мной Кселно иногда откровенничал. Как я понял, его главная цель состояла в том, чтобы поскорей закончить тренировочные полеты и вернуться домой. Он говорил, что никогда больше не сядет в самолет. Исключение, конечно, составят полеты в качестве пассажира на гражданских авиалайнерах. У нас с ним были диаметрально противоположные взгляды на жизнь. Он, к примеру, не понимал моего увлечения авиацией и называл это романтической глупостью. Я же не понимал его безграничного цинизма и не разделял его взглядов на жизнь и будущее. Но в целом мы жили с ним хорошо. Каждый из нас уважал независимость мышления и поведения другого. Мне даже иногда казалось, что он испытывает ко мне смешанное чувство симпатии и любопытства.
Солнце уже скрылось за горами, но в комнате было еще светло. Свет настольной лампы освещал учебники, тетради с расчетами полетов и белые простыни на койках. От сигареты, медленно пожираемой огнем, вился, поднимаясь вверх, к неоновым лампам, синий дым. Открытая бутылка виски с зеленой этикеткой выглядывала из-под кровати Кселно, хотя в течение рабочих дней недели нам категорически запрещалось употреблять спиртные напитки. Кселно налил виски в стакан й протянул мне, что-то бормоча под нос, как бы беседуя с самим собой. Затем, все еще думая о своем, он с улыбкой сказал:
– Эл, летчик реактивной авиации - очень высокая летная квалификация, которую получают немногие американцы. - Он посмотрел на меня внимательно и, подняв стакан, произнес решительным тоном: - Давай выпьем за настоящих летчиков.
– О'кэй, Кселно, до дна! Затем он предложил:
– Давай после отбоя выпьем еще. Я возразил ему:
– Не забывай, что завтра полетный день. А правило ты знаешь: за сутки до полета ни капли спиртного…