Раньше я никогда не думал, что мне удастся держать нужную дистанцию в парном полете, исполняя петлю, иммельман и свечу. Но сейчас мне это удалось. На обратном пути, когда мы шли к базе, я, учитывая хорошие погодные условия, стал приближаться к ведущему. Терять мне было нечего, все равно этот полет мог стать для меня последним. Я думал, что майор в задней кабине через наушники обругает меня, но он молчал. Я по-прежнему шел на сближение. Уже можно было разглядеть царапины на черных цифрах его хвоста, заклепки на металлической обшивке фюзеляжа. Я прекрасно понимал, что нарушаю правила полета, зная, что за моей спиной в кабине сидит командир эскадрильи, однако продолжал полет. Здесь надо было проявить особую бдительность, ведь слишком реальной была опасность. Малейшая ошибка, одно неверно рассчитанное движение и…
Майор не сказал ни слова.
После приземления я зашел в его кабинет, чтобы выслушать, как обычно, замечания по полету. В голову лезли самые неприятные мысли… Однако слабый проблеск надежды еще теплился в моей душе.
Говорили, что майор пошел на фронт добровольцем в начале второй мировой войны. Он участвовал в воздушных боях с немцами над Англией и сбил несколько самолетов. На его кителе справа был вышит знак королевских ВВС Англии.
Оторвавшись от бумаг, наваленных на столе, майор посмотрел на меня. Его взгляд был мрачным. Очертания губ еще резче проступали па побледневшем морщиипстом лице. Он воскликнул:
– Прендес! У меня куча докладных на вас! Все они прискорбные! Здесь и ваше личное дело, заведенное еще во время обучения на базе Лекланд. Я не буду зачитывать вам выдержки из него. Это пустая трата времени. К тому же устав это запрещает. - Тут он еще больше повысил голос: - Скажите, вам не правятся американцы?
Стало совсем тихо. В кабинете, кроме нас, никого не было, и я медленно ответил:
– Мне не нравятся… некоторые американцы. Мне не нравятся некоторые нормы морали, существующие здесь.
Командир эскадрильи резко вскочил и внимательно посмотрел на меня. Мне показалось, что в его светлых глазах промелькнули искры смущения. Он тут же отвернулся и некоторое время смотрел в окно, на длинные ряды самолетов на аэродроме. Вдруг он снова повернулся, и мне показалось, что его лицо побледнело еще больше, когда он громким голосом, переходящим на крик, произнес:
– Мистер Прендес, ради бога!… Чего вы хотите - изменить мир? Воспринимайте его таким, каким он есть на самом деле! Вы идеалист и романтик! - Он сделал паузу, потом со странным блеском в глазах продолжил: - Но я-то теперь знаю: вы разумный человек!
Меня удивили его слова, я замер.
– Ну ладно, - продолжал он, - не будем создавать новых проблем. Черт возьми, я не вижу причины отчислять вас! С завтрашнего дня я заменю вам инструктора. Будете летать с лейтенантом Митчеллом. Можете идти… Стойте! - закричал он снова. - Если я узнаю, что, летая в строю, будете так приближаться к ведущему, то заверяю вас, что вы не окончите учебу. Что касается сегодняшнего дня, это… была особая обстановка, - произнес он, понизив голос, как бы подыскивая слова.
В то утро я проснулся с таким чувством, которое испытываешь в детстве, когда у тебя, например, день рождения и тебя ожидает радость. Уже почти полностью была забыта драма минувшей ночи, которая, как черная тень, могла омрачить мою жизнь. А может, я сознательно заставлял себя не думать о ней, чтобы вырвать из памяти чудовищное зрелище и заменить его приятными мыслями о тех минутах, которые ждали нас в связи с тем, что через несколько часов я стану летчиком и офицером - вторым лейтенантом. Я никак не мог поверить в это, но еще труднее было не думать о том, что произошло ночью…
Длинная вереница машин тянулась справа от нас по направлению к мотелю. Наступила ночь. Огни фар, гудки машин, зовущие девушек, обслуживавших мотель. Я попросил пива, и мне принесли банку. Мой взгляд растерянно блуждал по жестяной банке, и ее золотистый цвет на моих глазах постепенно превращался в красный! Мне показалось, что банка воспламенилась. Все покрылось красным отблеском - стекла автомобилей, бокалы и лица людей. Ужасной силы взрыв потряс все вокруг. Задрожала земля. Душераздирающие вопли наполнили мотель. Люди бросились куда-то бежать. Истерично закричали женщины. Страшное это зрелище - паникой охваченная толпа.
В черном ночном небе два огромных огненных шара спиралью падали вниз на расстоянии примерно мили от нас. Это в воздухе столкнулись два самолета с базы, совершавшие обычные полеты. База находилась вблизи той части населенного пункта, где был мотель. Все четыре летчика сгорели. У них даже не было времени, чтобы воспользоваться парашютом…
Последний день в курсантской казарме. Да, этот барак был свидетелем моих и горестей, и надежд. Я готовился к церемонии, которая начиналась с парада на плацу, а затем продолжалась в актовом зале. Завершит ее вручение нам значков летчика и офицерских погон. Для участия в церемонии с Кубы прибыл полковник Фелипе Катасус - один из лучших летчиков-инструкторов и доверенное лицо командующего ВВС Кубы полковника Карлоса Табернильи. Одеваясь, я читал приглашение, в котором говорилось: "Церемония по случаю выпуски курсантов группы 54-Q 3560-го авиакрыла состоится 31 августа 1954 года в 14:00 в Элиз-холле. Вступительное слово - командир базы полковник Фред Дайн. Обращение - капеллан майор Чарльз Фикс. Приветственное слово - Хардлей Сади, сенатор 24-го округа, штат Техас. Приведение к присяге - майор юридической службы Джон Томас. Вручение знаков об окончании училища и дипломов - полковник Фред Дайн. Исполнение национального гимна - оркестр ВВС. Благословение - майор Чарльз Фикс".
В списке выпускников значилась и моя фамилия. Самое интересное нас ждало потом - выпускной бал в офицерском клубе. После присвоения нам офицерских званий мы с полным правом могли посещать офицерский клуб, а также переехать в гостиницу для холостых офицеров.
Все мероприятия шли по намеченной программе. Как только закончилась церемония в актовом зале, я направился к себе в казарму. Да, в наш старый барак, в котором мы провели не один месяц… Я собрал чемодан, надел новую габардиновую офицерскую форму, которую приобрел накануне. На моих погонах поблескивали знаки различия второго лейтенанта, а на груди, чуть выше карманов, летные знаки: слева - кубинский, справа - американский.
Иаконец-то я добился того, о чем мечтал, и теперь го и дело взглядывал на себя в зеркало, чтобы удостовериться, что это не сон, а явь - я стал офицером, стал летчиком.
Офицерская гостиница поправилась мне: уютная, комфортабельная. По сравнению с курсантскими бараками здесь было просто шикарно. На окнах шторы, в каждой комнате всего по две кровати, ванная, радиоприемник к телевизор. Повсюду было тихо и спокойно. Целая армия официантов-негров, одетых в белое, была готова выполнить все наши желания. Они приходили по вызову - чуть боязливо наклоненная голова, обязательное "сэр", с тем чтобы завоевать наши симпатии… Лежа на кровати, я вспоминал беседу с командиром базы полковником Данном во время обеда в офицерском клубе, первого в нашей жизни. Он подошел к нашему столу в сопровождении майора Терзияна, остановился, поздравил всех и, обращаясь ко мне, сказал:
– Вы, лейтенант, будете хорошим офицером! - И с улыбкой добавил: - В конце концов вы своего добились!…
Ночь стояла темная и влажная. Это была наша последняя ночь на авиабазе Уэб…
По склону горы, сейчас покрытому туманом, проходила старая, давно заброшенная гравийная дорога, напоминающая спираль, вьющуюся к грубо высеченной в скале смотровой площадке. Говорят, все это было построено очень давно руками индейцев из какого-то кочевого племени. В одной легенде сказано, что в такую вот темную безлунную ночь старый индейский воин без головы появляется среди гигантских камней. С высоты были видны выжженные тысячелетним огнем тропы пустыни.
Дул свежий ветерок, но он не мог разогнать желтоватого тумана, скрывавшего от нас огни городка. Я не знаю, почему в последний момент мне пришла в голову идея совершить вместе с Рутой прощальную поездку на гору… Смотровая площадка оказалась пуста. Не было ни людей, ни машин. В воздухе стояла какая-то необъяснимая напряженность. Я поглядывал на себя в зеркало заднего вида, пока мы спускались на матине по узкому и скользкому гравийному покрытию.
Вдруг прямо перед нами возник поворот, но было уже поздно. Судьба устроила нам ловушку. Мы уже ничего не могли изменить. Рута, лицо которой я видел в это мгновение, даже не успела крикнуть. Глухо заскрежетали тормоза, я резко повернул руль влево и… огни фар падающего кверху колесами автомобиля на доли секунды осветили пропасть. Затем я ощутил сильный удар.
К счастью, мы были лишь ранены и всего неделю провели в госпитале.
Глава 16. ЛЕТЧИК-ИСТРЕБИТЕЛЬ
На лицах присутствующих плясали красные блики. Время от времени, когда на музыкальном автомате, стоявшем в углу, у самого конца длинной стойки бара, менялась пластинка, изменялось и освещение, и тогда салон, рюмки и лица людей становились красными, синими, зелеными и золотистыми. Но включался желтый тон, и люди превращались в мертвецов. Издали все это напоминало меняющиеся фрески.
Летчик успел передать по рации только одно: "Двигатель заглох!" Его Т-33 спикировал вниз, и летчик постарался направить самолет в центр взлетно-посадочной полосы, похожей на длинную ленту, окаймленную с обеих сторон вереницами желтоватых огней. Шанс спастись был один из ста. Но ему удалось сделать это. Реактивная машина ударилась о твердый бетон. В воздух взметнулись красные искры, осветив все вокруг. Затем Локильо нажал на тормоз. Шины сразу лопнули, но самолет со скоростью курьерского поезда по инерции продолжал нестись вперед, раскачиваясь и напоминая разъяренного быка, издающего бешеный рев. Уже практически без колес, сбив заграждение в конце бетонной полосы, самолет в полной темноте пересек пшеничное поле и остановился посреди дороги, проходившей неподалеку от базы. Из исковерканного фюзеляжа торчал лишь остаток крыла. Все было покрыто пылью и дымом, в воздухе пахло обгоревшим металлом. Локильо, чудом оставшийся в живых, сидел в кабине, пристегнутый ремнями безопасности. Потом он рассказывал: "В это время ко мне подъехала пожилая женщина на мотоцикле. Я вынужден был слушать, как она ругала меня, потом она прочитала мне лекцию о правилах дорожного движения и даже пригрозила вызвать полицию. "Здесь не место для стоянки самолетов да еще с выключенными огнями!" - заявила она.
Вечером мы навестили его в госпитале. Врачи, как всегда бывает после аварий с самолетами, если, конечно, кто-либо остается в живых, задавали ему свои традиционные вопросы: "Сколько сигарет вы выкуриваете в день, половину или всю пачку? Пили ли спиртное в ночь перед полетом? Может, у вас что-либо не в порядке дома, в семье или есть какие-то другие проблемы?" В ту ночь ни Локильо, ни мы еще не знали, что с этой минуты начался отсчет его жизни, которая завершится четыре года спустя на Кубе, в Камагуэе.
Мы сидели в офицерском клубе, всего в 30 милях от Феникса, штат Аризона. Лук - это огромная база ВВС США, где мы должны были ежедневно летать на реактивных машинах. Это была наиболее распространенная машина, состоявшая на вооружении в армии США и Принимавшая участие в войне в Корее. После пребывания на этой базе нам предстояло возвратиться на Кубу.
Звон бокалов сливался с шумом многочисленных голосов и гулом миксеров, сбивавших коктейли. У стойки бара, наслаждаясь прохладным воздухом, струящимся от кондиционера, сидел самый жизнерадостный и общительный из группы летчик де Кастро. Когда зал наполнялся красным светом, па его лице четко проступали пятна, и следы перенесенной в детстве оспы. Рядом с ним сидел Сингаго с тонко подстриженными усиками, затем Куэльяр, улыбающийся своей загадочной улыбкой. По другую сторону расположился младший лейтенант ВМФ Фернандо де Оливера. Говорили, что он якобы племянник португальского диктатора Салазара. Рядом с ним сидел второй португальский офицер с такой же фамилией, как у меня, а также наши турецкие друзья - Тастан и Созер. Созер, как всегда, говорил негромко. Он вообще по характеру был робок, однако на его губах всегда играла улыбка. Часто он пытался шутить, правда, у него это не получалось, тем не менее все мы относились к нему с симпатией. Созеру, турецкому парню с детским лицом и улыбкой на губах, оставалось жить всего шестнадцать часов…
Распахнулись двери столовой клуба. Отсюда, из-за стойки бара, можно было видеть длинный ряд столов, накрытых белыми скатертями. Мерцающие огоньки свечей делали ресторан похожим на маленький городок, затерявшийся в ночи.
Неподалеку от стойки за столом сидели люди, которых мы часто видели в баре. Среди их голосов выделялся один - принадлежавший генералу Роджеру, командиру базы. Злые языки называли Роджера любимцем Пентагона. Ему было лет тридцать восемь - возраст относительно молодой для генерала. Всякий раз, сталкиваясь с иностранным офицером, генерал останавливался и, похлопывая офицера по плечу, приглашал его выпить. Говорили, что генерал уже не летал, поскольку с назначением на должность командира базы у него появилось много других обязанностей.
Конечно, приятно было сидеть за столиком в офицерском клубе, где тебе прислуживали официанты, готовые выполнить любую твою просьбу. Выпив для аппетита два-три глотка шотландского виски, я украдкой поглядывал на офицерские погоны, и мне казалось, что мир лежит у моих ног. Я без колебаний относил себя к избранному обществу, к сильным мира сего.
Назавтра мне предстоял трудный, очень трудный день - полеты. Три боевые задачи я должен выполнить вместе с Дакотой, моим новым инструктором, или, точнее говоря, моим командиром эскадрильи. И это уже не было школой или училищем. Здесь проводились занятия с боевой стрельбой для молодых офицеров - выпускников. Первое, на что я обратил внимание в предполетной комнате звена, была странная панель с тремя разноцветными огнями, висевшая на стене. Огни были трех цветов - красный, желтый и зеленый. В этот момент горела красная лампочка. Я с любопытством спросил молодого человека, находившегося в кабинете, что означают эти огни.
Парень в форме военно-воздушных сил остановился и удивленно посмотрел на меня, однако, сообразив, что перед ним иностранец, ответил мне с иронической усмешкой:
– Эти огни, лейтенант, указывают воздушную обстановку на базе. - И, решив, по-видимому, смягчить иронию, любезнее добавил: - Парни называют их "кладбищенскими огнями". Вот зеленый означает, к примеру, что на базе не произошло никакого инцидента. Если горит лампочка желтого цвета, значит, случилась авария, но без жертв, а красная - произошла катастрофа с человеческими жертвами. - Он посмотрел на меня и, зевнув, продолжал с хмурой улыбкой на лице: - Клянусь, лейтенант, что здесь уже давненько преобладают красный и желтый цвета.
Не могу не признать: его слова встревожили меня. Но, сохраняя спокойствие, я спросил:
– А почему сегодня горит красная лампочка?
– Вчера в воздухе взорвался один из самолетов спортивной команды воздушных акробатов. Пилот погиб.
Было почти 7 часов, и я вовремя успел в инструкторскую на мой первый инструктаж перед вылетом на выполнение задания. Авторитетный и суховатый командир моей эскадрильи Дакота, который, стоя у доски, начал объяснять задачи сегодняшнего дня, привлек мое внимание. Это был человек выше среднего роста, с голубыми глазами и черными бровями. Его голос казался глухим, как будто командир страдал хронической хрипотой. Через всю левую щеку его тянулся шрам, спускавшийся к подбородку, - Дакота был ранен во время войны.
– Я полечу первым номером, ведущим, - сказал командир. - Вторым номером пойдет де Кастро, третьим - Мэйзон и четвертым - Прендес. Позывной будет прежний - "Дакота". Задача номер один - стрельба по воздушной цели. Запуск двигателей в 8.00 по моему сигналу. Самолеты на прежней стоянке. Держите постоянную связь со мной. Нигде не задерживаться. Ровно через сорок минут встреча с целью. Нас будут ждать в воздухе всего пять минут. Вылет в 8.15. Все проверки - в ходе выруливания и побыстрее. Взлет, как всегда, парами. Набор высоты с левым разворотом. Вы должны идти за мной. Строй - обычный. Как только войдем в зону вероятной встречи с противником, я делаю вам знак - покачивание - и вы немедленно строитесь в боевой порядок. Каждый действует так, как его учили. Я надеюсь, вы помните, что должны бдительно следить за своим сектором. Постоянно посматривайте вокруг, вертите головой, с вашими шеями ничего не случится.
Вход в зону полигона я покажу покачиванием крыльев. Затем снова перестраиваемся и переходим на канал связи для управления боевой стрельбой. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас отставал, в противном случае ему придется натерпеться страху. После сигнала к построению в боевой порядок каждый из вас проверяет работу фотокамер, спаренных с пушками. Будьте осторожны, не перепутайте выключатель фотокамеры с кнопкой открытия огня - взлетит в воздух идущий впереди. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас замешкался и всадил мне в спину очередь. Ясно?
Как только кто-либо из вас заметит цель, а это будет Т-33 с буксируемой мишенью, немедленно доложите мне: "Дакота Первый, цель вижу, время такое-то". Всем ясно? А пока в канале связи должен быть режим радиомолчания. Я атакую первым, а затем соответственно вы - второй, третий и четвертый. Огонь открывать после выхода на прямую с расстояния не более 1500 футов, а прекращать не ближе чем за 600 футов. Если попытаетесь преследовать дальше, то можете столкнуться с целью, что, естественно, крайне нежелательно. Все поняли? Стрельбу по цели вести под углом не менее 15 градусов. Если угол будет меньше, ваша очередь попадет в Т-33 и в ведущих его летчиков. В прошлом году один курсант именно из-за этого попал в Т-33. Вот так!
После выполнения упражнения быстро собираемся вместе и немедленно возвращаемся, так как топлива останется крайне мало. Того, кто замешкается, ожидать не буду. Наш курс - на базу. Усвоили? Здесь каждый должен заботиться о собственной шкуре. Если же случится непредвиденное чрезвычайное происшествие, не следует терять ни секунды. Сразу же катапультироваться! При скорости полета 800-900 километров в час у вас далее на это времени не остается. Но пусть лучше люди скажут: "Здесь живет трусоватый парень", чем: "Здесь лежит герой". Вы меня поняли?…
Двигатель заводится и, пока холодный, работает с перебоями, а затем постепенно набирает обороты. Я делаю знак механику отключить привод. Жара ужасная. Капли пота стекают по лицу, попадают внутрь кислородной маски, проскальзывают в комбинезон и стекают по телу.