По словам Шепилова, он написал текст на листах бумаги. При этом никаких особых материалов у него под рукой не было, только текст Поспелова. Рукопись отдал Хрущеву, а сам поехал на съезд. Когда он потом читал доклад, Шепилов находил в нем целые абзацы. Но текст кто-то перелопатил. Кто делал окончательный вариант? Сам Хрущев?… Тогда это были диктовки, ибо Никита Сергеевич сам никогда не писал: у него были трудности с орфографией, и он это знал. Шепилов вспомнил забавный эпизод: он видел всего одну его надпись на документе в таком варианте: "Азнакомица". Может быть, компоновали доклад помощники Хрущева - Лебедев, Шуйский? Неизвестно.
И хотя Шепилов скромно просил меня не делать его соавтором Хрущева, в архиве не удалось обнаружить ни рукописи Шепилова, ни даже машинописного текста.
Ушедшему в 1990 году в отставку с поста первого заместителя председателя КГБ СССР Ф. Д. Бобкову тоже часто вспоминалось то время. Вглядываясь в пятидесятые годы с высоты девяностых, осмысливая причинно-следственные связи бурных событий, свидетелем или участником которых он был, Филипп Денисович искал ответы на мучавшие его вопросы. Почему распался Советский Союз? В чем причина краха Коммунистической партии?
Бобков прекрасно понимал, какую внутреннюю борьбу пришлось выдержать Хрущеву, прежде чем он решился на низвержение божества, чего ему стоило выйти на трибуну ХХ съезда! Филипп Денисович в числе немногих сотрудников госбезопасности оказался в Колонном зале, когда там устанавливали гроб с телом Сталина. По прошествии времени забылось, были ли там все члены комиссии по организации похорон, но молодому лубянскому офицеру очень хорошо запомнился плачущий Хрущев. Плакали все, но Никита Сергеевич рыдал особенно безутешно.
Бобков верил в искренность тех слез так же, как верил и в его желание открыть народу всю правду о злодеяниях Сталина, снять с партии тяжелый груз прошлого и начать новую жизнь.
Не все тогда шло гладко. Идеи ХХ съезда с трудом пробивали дорогу. В одних кругах они находили широкую поддержку, в других встречали сопротивление, чаще всего скрытое, подспудное. Немало было руководителей во всех областях хозяйственной и политической жизни, не исключая ЦК партии и КГБ, которые не могли принять и не принимали критику Сталина. Это объяснимо. Сталин являлся символом величия государства для подавляющего большинства населения страны и далеко за ее пределами.
Понимая шаг Хрущева и одобряя его, Бобков вместе с тем полагает, что последующие действия необходимо было тщательно продумать, чтобы не вносить сумятицу в умы людей и не раскалывать общественное мнение.
Прежде всего из доклада не следовало делать тайну для советских людей. Он ведь так и не был обнародован в Советском Союзе, хотя неоднократно публиковался на Западе. Причины порождения культа, по сути, не подвергались серьезному анализу, развенчивание его ограничивалось констатацией самого явления, что, безусловно, не способствовало извлечению уроков и выработке мер, которые препятствовали бы созданию новых культов.
Еще до ХХ съезда началась реорганизация спецслужб, созданных при Сталине. В марте 1954 года был образован Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР. Его председателем назначили И. А. Серова, до того работавшего заместителем министра внутренних дел. Держался Серов очень уверенно, раскованно, по-хозяйски. И это не случайно: когда Хрущев был первым секретарем ЦК партии Украины, Серов возглавлял наркомат внутренних дел, там и началась их дружба.
Кстати, ни Хрущев, ни Серов в те годы не только не препятствовали репрессиям на Украине, а способствовали их усилению. С прибытием Хрущева в Киев сместили с должности наркома внутренних дел старого чекиста, делегата ХVII съезда ВКП(б) Балицкого, сдерживавшего репрессии. Возглавив НКВД, Серов взялся круто "поправлять" медлительность Балицкого. Репрессии на Украине приобрели массовый характер.
О том, как Хрущев задумал свой знаменитый доклад, он сам лучше кого бы то ни было рассказывает в своих воспоминаниях. Разумеется, он ни у кого ничего не подсмотрел, не позаимствовал - ни у Берии, ни у Маленкова. Впрочем, нет смысла повторять его версию. Она и так общеизвестна. Остановлюсь лишь на некоторых деталях, которые приводит его сын Сергей. Он подчеркивает, что эти проблемы родились не спонтанно, отец задумался над ними сразу же после смерти Сталина.
Едва новый Генеральный прокурор СССР Руденко занял свой пост, как Хрущев озадачил его непростым по тем дням вопросом: можно ли верить результатам открытых процессов 30-х годов. Главное, что не укладывалось у него в голове: действительно ли виновен Бухарин, к которому Хрущев испытывал особенно теплые чувства. Руденко ответил отрицательно. Тогда Хрущев замахнулся шире. Он поручил специальной комиссии во главе с секретарем ЦК П. Н. Поспеловым порыться в архивах, выяснить, откуда в 30-е годы вдруг выискалось такое количество "врагов народа". К началу 1956 года Хрущев получил записку с описанием сталинских преступлений. Это сейчас для прочитавших "Архипелаг Гулаг" первые разоблачения звучат лепетом. Тогда же, казалось, обрушились стены, заколебались основы. Хрущев разослал документ членам Президиума ЦК. У одних он вызвал страх разоблачения, у других ужас перед масштабом беззаконий. И те, и другие были едины: хранить эту информацию под семью замками.
Хрущев колебался. Рассказать обо всем? Замахнуться на Сталина? Такой поступок требовал недюжинной смелости. Промолчать? Попытаться выбраться из трясины беззакония и лжи, опираясь на новую ложь? Отец, по словам Сергея Хрущева, понимал - подобный шаг обречен на неудачу, сокрытие правды о чудовищности сталинского режима смерти подобно. Политической, безусловно. Во имя того, чтобы удержаться у власти, придется или творить такие же беззакония, запутываясь во все новых преступлениях, или ждать, когда во всем разберутся другие. Возможность первого варианта отец не мог себе даже представить. Второй не отвечал его деятельной натуре, он привык, не ожидая ударов судьбы, упреждать их. И тем не менее отец никак не мог решиться. Дни шли за днями. Записка Поспелова лежала в его папке, но раздел о репрессиях в готовящемся отчетном докладе ЦК съезду пока отсутствовал.
Итак, Н. С. Хрущев полностью отвергает чью-либо инициативу в подготовке антисталинского доклада ХХ съезду и всецело приписывает развенчание культа Сталина своим заслугам. По утверждению Хрущева, его коллеги по Президиуму ЦК, как могли, сопротивлялись, а он призывал их покаяться перед съездом в том, что они знали о сталинских преступлениях и были причастны к ним.
На самом деле с инициативой создания комиссии, которой поручили изучить материалы массовых репрессий в период с 1937 по 1940 год, выступил… Анастас Иванович Микоян.
Однако в своих мемуарах Хрущев предпочел "забыть" об этой инициативе Микояна и представил дело так, будто бы предложение о создании комиссии исходило лично от него. "Насколько я припоминаю, - говорится в хрущевских мемуарах, - Микоян не поддержал меня активно, но и не делал ничего, чтобы сорвать мое предложение".
Между тем из "надиктовок" А. И. Микояна, найденных среди "особой важности особых папок" в сейфе заведующего общим отделом ЦК КПСС, следует несколько иная интерпретация, нежели в исполнении Н. С. Хрущева и его сына.
Микоян рассказывал, что после смерти Сталина к нему стали поступать просьбы членов семей репрессированных о пересмотре их дел. Он отправлял эти просьбы Руденко. После проверки они полностью реабилитировались. Его удивляло: ни разу не было случая, чтобы из посланных им дел была отклонена реабилитация. Еще бы - дела направлял член Президиума ЦК КПСС!
Анастас Иванович пошел к Никите Сергеевичу и один на один стал ему рассказывать… Надо когда-нибудь, если не всей партии, то хотя бы делегатам первого съезда после смерти Сталина, доложить о том, что было. Если они этого не сделают сами на съезде, а когда-нибудь и кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда, - все будут иметь законное основание считать сталинских преемников полностью ответственными за прошлые преступления… Никита Сергеевич слушал внимательно…
Вот, оказывается, кто был подлинным инициатором расправы с мертвым Сталиным! Но и это свидетельство не окончательное. По имеющимся в моем распоряжении данным, атаку на недавнее божество повел и Берия - по своей чекистской линии. Об этом неоднократно заводил разговор В. Наумов, доктор исторических наук, профессор, нынешний начальник отдела по вопросам реабилитации жертв политических репрессий администрации Президента РФ.
Первые открытые сообщения о зверствах, которые творились в органах безопасности, появились еще весной 1953 года, уверял он меня во время нашей совместной работы на Старой площади. Инициатором публикаций был… Лаврентий Берия. После его ареста появилась информация о том, что и он несет прямую ответственность за политические репрессии 30-40-х годов. Более ранние дела стали рассматривать в середине 1955 года, и первые результаты этих рассмотрений были получены осенью 1955 года. С того времени резко изменилась позиция Никиты Сергеевича Хрущева.
Почему же Хрущев к осени 1955 года обрел решительность?
Это важный вопрос, и он еще требует исследования. Одна из главных причин: к тому времени у Хрущева появилась уверенность в том, что о его личной причастности к преступлениям сталинской эпохи не будет сказано ни слова. Как свидетельствовал Дмитрий Волкогонов, к тому времени по распоряжению Хрущева были уничтожены многие бумаги Берии, документы Сталина, других руководителей партии. Всего было уничтожено одиннадцать бумажных мешков. По личному распоряжению Хрущева тогдашний председатель КГБ генерал Иван Серов произвел большую чистку архивов. Хрущев был убежден, что лично себя он обезопасил от прямой ответственности за репрессии.
Официальная версия времен Хрущева по поводу того, почему недавние соратники подняли руку на Сталина, такова. Уже осенью 1955 года Хрущев предлагал сказать о преступлениях Сталина делегатам предстоявшего съезда партии. Против его предложения активно выступили Молотов, Маленков, Каганович. (Получается, что "антипартийная группа" сложилась уже в 1955 году?) Спешно подготовленный доклад о культе личности был поставлен на заключительное заседание. Хрущев предложил выступить на съезде тому, кто этот доклад готовил - Петру Поспелову, однако члены Президиума единодушно настояли на том, чтобы доклад сделал Хрущев.
В своих воспоминаниях Хрущев стремился представить себя единственным членом Президиума ЦК, который добивался постановки доклада о культе личности на съезде, призывал своих коллег покаяться перед съездом. Президиум ЦК он разделил на группы - в зависимости от вины каждого. Сам Хрущев, Булганин, Первухин и Сабуров не знали о фактах террора второй половины 30-х годов, отношения к ним не имели. Другая группа - Молотов, Ворошилов - знала все. Микоян и Каганович в целом знали, но детали им были неизвестны. Маленков не был инициатором массовых репрессий, но выступал послушным исполнителем.
Это сомнительная классификация, считает специалист по политическим репрессиям профессор В. Наумов. Документы показывают, что все было значительнее сложнее. Стараясь снять с себя персональную ответственность, Хрущев причислил себя к тем членам Президиума ЦК, которые вошли в состав высшего руководства партии и страны только после Отечественной войны. На самом деле он в этом составе находился со второй половины 30-х годов, именно он "наводил порядок" в те годы и в Москве, и на Украине.
5 ноября 1955 года состоялось заседание Президиума ЦК, на котором члены Президиума обсуждали вопрос о праздновании очередного юбилея Октябрьской революции. Был поднят вопрос о предстоявшем в конце декабря дне рождения Сталина. В предшествовавшие годы этот день отмечался торжественным заседанием. В пятьдесят пятом было решено заседания не проводить. Против торжеств в честь Сталина решительно выступил Л. Каганович. Ему возразил К. Ворошилов, утверждая, что "народом это решение будет воспринято нехорошо". Н. Булганин также высказался против торжеств. Уклончивую позицию занял А. Микоян, он был против заседания, но объяснял это не принципиальными соображениями, а тем, что два заседания близко друг от друга - 6 ноября и 21 декабря.
31 декабря 1955 года на заседании Президиума вновь состоялась острая дискуссия о репрессиях 30-х годов, в частности, был поднят вопрос об обстоятельствах убийства Кирова. Высказывались предположения о том, что к этому убийству приложили руку чекисты. Было решено посмотреть следственные дела бывших руководителей НКВД Ягоды, Ежова и Медведя - бывшего начальника Ленинградского областного управления НКВД. На этом же заседании обсуждалась судьба членов Центрального Комитета, избранного ХVII съездом, и его делегатов. В этой связи была создана комиссия во главе с П. Поспеловым. В ее состав вошли А. Аристов - секретарь ЦК, Н. Шверник - председатель ВЦСПС и П. Комаров - заместитель председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС.
1 февраля 1956 года на Президиуме снова обсуждался вопрос о репрессиях. Решили доставить в ЦК бывшего следователя по особо важным делам МГБ СССР Бориса Родоса, который за совершенные преступления находился в заключении. Его ответы поразили членов Президиума. Обсуждение продолжалось. Микоян, Поспелов и Серов приводили конкретные факты, как Сталин непосредственно руководил массовым террором, в города, области и республики давалась "разнарядка" на аресты, которая утверждалась лично Сталиным. В. Молотов тем не менее считал, что в докладе на съезде надо обязательно признать, что Сталин - великий продолжатель дела Ленина. Микоян против. Затем выступил М. Сабуров: "Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя". Г. Маленков признал, что вопрос о Сталине ставится правильно, об этом надо сказать партии. С этим согласились М. Первухин и Н. Булганин. В поддержку Молотова безоговорочно выступил только Ворошилов, с оговорками - Каганович. "Сталин, - сказал Хрущев в заключение, - был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил".
К началу февраля комиссия Поспелова закончила свою работу и представила в Президиум обширный доклад почти в 70 страниц машинописного текста. Его открывал раздел "Приказы НКВД СССР по проведению массовых репрессий". Комиссия привела наиболее важные документы, на основании которых во второй половине 30-х годов развернулись массовые репрессии. Комиссия сделала вывод: антисоветские организации, блоки и центры, якобы раскрытые НКВД, возникали на основании дел, сфабрикованных следователями с применением истязаний и пыток заключенных.
Комиссия отмечала, что фальсификации, пытки и истязания, зверское уничтожение партийного актива санкционировались Сталиным. "Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допроса арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Проводя массу необоснованных арестов, Ежов на совещаниях открыто заявлял, что он действует по указаниям сверху".
9 февраля Президиум ЦК заслушал сообщение комиссии.
О том, что такое обсуждение действительно проводилось, говорится и в "надиктовках" А. И. Микояна.
Докладчиком был Поспелов. Он тогда был и оставался просталински настроенным. Факты были настолько ужасающими, что в местах очень тяжелых у него на глазах появлялись слезы и дрожь в голосе. Все были поражены, хотя многое они знали, но всего того, что доложила комиссия, конечно, не подозревали. А теперь это все было проверено и подтверждено документами.
Но продолжу рассказ профессора В. Наумова.
После доклада Хрущев изложил свою позицию: "Несостоятельность Сталина как вождя раскрывается. Что за вождь, если всех уничтожил. Надо проявить мужество сказать правду". Он поставил вопрос, где сказать, и твердо ответил: на закрытом заседании съезда.
Молотов вновь попытался убедить членов Президиума в том, что в докладе должна быть формулировка "Сталин - продолжатель дела Ленина", и аргументировал это тем, что "тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой". Ему возражал Каганович: "Историю обманывать нельзя. Факты не выкинешь. Правильное предложение товарища Хрущева доклад заслушать… Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возражать". И далее Каганович рассказал о трагической судьбе своего брата Михаила. Вместе с тем в выступлении Кагановича прозвучала осторожная нота: он предложил информировать делегатов так, "чтобы нам не развязать стихию".
Георгий Маленков: "Никакой борьбой с врагами не объясним, что перебили кадры. "Вождь" действительно был "дорогой".
Аверкий Аристов: "Сказать: мы этого не знали - недостойно членов Политбюро…"
Дмитрий Шепилов: "Надо сказать партии, иначе нам не простят…"
В ходе дискуссии определенно выявились две противостоящие позиции. В конце концов Молотов, Ворошилов, Каганович выступили против постановки на съезде отдельного доклада о культе личности. Им противостояли остальные члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, которые поддерживали позицию Хрущева.
Хрущев постарался сгладить остроту дискуссии и даже сказал, что "не видит расхождений", все, мол, считают, что "съезду надо сказать правду…". И добавил: "Не смаковать".
За день до открытия съезда, за несколько часов до заседания Пленума ЦК, на Президиуме ЦК развернулась дискуссия о том, кто выступит с докладом о культе личности.
И здесь также легко увидеть, что Хрущев впоследствии лукавил. Микоян пишет, что он "предложил сделать доклад не Хрущеву, а Поспелову от комиссии". Хрущев не согласился: "Подумают, что секретарь ЦК уходит от ответственности, вместо того чтобы самому доложить о таком важном вопросе, докладчиком выступает другой".
На следующем заседании Президиума ЦК 13 февраля 1956 года было принято решение: "Внести на Пленум предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности. Утвердить докладчиком товарища Хрущева".
Существенно, что, хотя Президиум ЦК одобрил выводы комиссии Поспелова, не все они были упомянуты в докладе. Вывод комиссии о том, что все так называемые антисоветские "центры" и "блоки" были созданы следователями НКВД, недвусмысленно ставил вопрос о необходимости пересмотреть приговоры открытых процессов над лидерами бывшей оппозиции. Это мнение комиссии было проигнорировано, более того - и в отчетном докладе, и в докладе о культе личности в особую заслугу Сталину была поставлена борьба с оппозицией. Троцкисты и бухаринцы были вновь поименованы "врагами народа". Однако основная позиция доклада Поспелова о том, что культ личности Сталина явился следствием личных отрицательных качеств вождя, была усилена и развита в докладе.
Хотя Хрущев пишет в своих воспоминаниях, что решение заслушать доклад о культе личности было принято в последние дни съезда, на самом деле вопрос этот обсуждался до съезда. Членов Президиума ЦК беспокоило, что правда о преступлениях сталинского режима повлияет на голосование делегатов. Наиболее горячо и возбужденно по этому поводу выступал Ворошилов, он прямо предупреждал членов Президиума: после такого доклада при выборах в руководящие органы партии делегаты вряд ли проголосуют за членов Президиума ЦК. Тогда и было решено поставить доклад Хрущева 25 февраля 1956 года, после того, как пройдут выборы руководящих органов партии, а прения по докладу не открывать.