Точно так же, как годы хозяйствования на ферме обучают фермерскому мастерству, годы супружества научили Рэба понимать, что в семейной жизни важно, а что нет. Венчая молодые пары, он за свою жизнь побывал не менее чем на тысяче свадеб, - от самых скромных до самых пышных. Многие пары оказались счастливыми. Но некоторые распались.
- А вы могли предсказать, какой брак окажется удачным, а какой нет? - спросил я.
- Иногда мог, - ответил Рэб. - Если молодые умеют друг с другом общаться, скорее всего брак будет счастливым. Если у них сходные представления о жизни и одинаковые жизненные ценности, скорее всего брак будет прочным.
- А как насчет любви?
- Без нее никак не обойтись. Но с годами она меняется.
- В каком смысле меняется?
- Если любовь не более чем увлечение, - "Ах, он так хорош собой!", "О, она такая красивая!" - любовь недолговечна. Стоит молодым столкнуться с трудностями, ее и след простыл.
Совсем другое дело - истинная любовь, с годами она обычно становится глубже и сильнее. Вроде как в "Скрипаче на крыше". Помнишь, наверное, как Тевье поет "Ты любишь меня?".
Так я и знал. Во взглядах Рэба на жизнь, как мне кажется, "Скрипач на крыше" играл весьма важную роль. В нем и вопросы религии, и традиции, и община, и отношения мужа и жены - Тевье и Голды, доказавших свою любовь друг к другу делом, а не словами.
- Голда говорит ему: "Как ты можешь спрашивать, люблю я тебя или нет? Посмотри на все, что мы вместе с тобой сделали! Каким еще словом это можно назвать?" Такая вот любовь, которую вы на протяжении своей совместной жизни создали своими собственными руками, никуда не уходит.
Рэбу повезло, - у них с Сарой была именно такая любовь. Благодаря преданности и самоотверженности каждого из них она пережила трудности, с лихвой выпавшие на их долю. Рэб не раз повторял новобрачным: "Главная разница между браком и браком в том, какое значение ты вкладываешь в это слово".
И еще, когда приходилось к слову, Рэб любил рассказывать анекдот о человеке, который пожаловался своему врачу, что его жена, рассердившись, становится историчной. "Вы хотите сказать, истеричной", - поправил его доктор. "Нет, именно историчной, - сказал мужчина. - Она тут же перечисляет все истории из нашей совместной жизни, когда я сделал что-то не так!"
Рэб, разумеется, знал, что супружество - "организм" уязвимый и хрупкий. Случалось, что он венчал молодого человека и девушку, потом их брак распадался, и он уже венчал каждого из них с другим партнером.
- Мне кажется, в наше время люди ждут от супружества слишком многого, - говорил Рэб. - Они ожидают совершенства. Каждая минута их брака должна быть блаженством. Но это встречается только в кинофильмах или телешоу. В жизни все иначе. Сара верно сказала: "Двадцать минут здесь, сорок минут там", а вместе эти минуты выливаются в нечто прекрасное. Трюк заключается в том, чтобы не посылать все к черту, когда что-то не ладится. Нет ничего страшного ни в том, что супруги спорят, ни в том, что один другого беспокоит или понукает. В этом тоже проявляется их близость. Но радость, которую ты получаешь от этой самой близости, - то, что ты чувствуешь, когда смотришь на своих детей или, проснувшись утром, улыбаешься своей жене, и она улыбается тебе в ответ, - эта радость по нашей традиции и есть благословение. А люди об этом забывают.
- Почему же они об этом забывают?
- Потому, что фраза "взять на себя обязательство" приобрела совсем иное значение. Я помню еще те времена, когда ее употребляли в самом положительном смысле. Тем, кто выполнял свои обязательства, восхищались. Это был надежный и преданный человек. Теперь же обязательств стараются избегать. Зачем себя ими связывать? Между прочим, то же самое происходит и с верой. Зачем постоянно посещать службы или выполнять все правила? Это же стесняет. Зачем брать обязательства перед Богом? Мы будем обращаться к Нему, когда Он понадобится нам, или благодарить Его, когда у нас все хорошо. Но брать на себя обязательства? Это требует постоянства и преданности, - как в вере, так и в супружестве.
- А если не брать на себя обязательства? - спросил я.
- Можно и не брать. Но тогда и не получишь того, что к ним прилагается.
- А что к ним прилагается?
- А-а, - улыбнулся Рэб. - К ним прилагается счастье, которого в одиночку не найти.
Несколько минут спустя в комнату вошла Сара, одетая в пальто. Ей, как и мужу, было уже за восемьдесят. Она носила очки, у нее были густые с проседью волосы и обезоруживающая улыбка.
- Ал, я иду в магазин, - сказала она.
- Хорошо. Нам будет не хватать тебя. - Рэб сложил руки на животе, и они с минуту, улыбаясь, смотрели друг на друга.
Я подумал об их преданности друг другу, которой уже перевалило за шестьдесят. И еще о том, как часто ему теперь приходилось на нее полагаться. Я представил, как вечером они сидят на краю постели и держатся за руки. "Счастье, которого в одиночку не найти".
- Я хотел у тебя что-то спросить… - начал Рэб.
- Спрашивай.
- Ну… я уже забыл.
- Так, - рассмеялась она. - На ваш вопрос я отвечаю: "нет".
- А может быть, все-таки "да"?
- А может быть, и да.
Она подошла к нему и игриво пожала ему руку.
- Что ж, было очень приятно познакомиться.
Рэб рассмеялся:
- И мне тоже.
Они поцеловались.
Не знаю насчет сорока дней до рождения, но в эту минуту я не удивился бы, если бы с небес прокричали их имена.
Ребенком я был уверен, что никогда не женюсь на девушке другой веры.
Став взрослым, я именно так и сделал.
Поженились мы на Карибских островах. На закате солнца. Погода была теплая, ласковая. Ее родные прочли отрывки из Библии. Мой брат и моя сестра спели забавную величальную песню. Я разбил каблуком стакан. Поженила нас местная женщина-судья из магистрата: она произнесла над нами свое собственное благословение.
Исповедуя разные веры, мы пришли к полюбовному соглашению: мы будем поддерживать друг друга, и мы оба будем ходить и на ее, и на мои религиозные обряды и праздники. И хотя во время некоторых из моих молитв она не произносит ни слова, а я молча пережидаю некоторые из ее молитв, мы оба говорим: "Аминь".
И все же время от времени мне бывает не по себе. Когда она чем-то расстроена, то просит помощи у Иисуса Христа, а я слышу ее тихую молитву Ему, и в эти минуты я чувствую отчуждение. Когда женятся люди, исповедующие разные религии, то переплетаются их истории и традиции, а их рассказы о Святом причастии соседствуют с фотографиями, сделанными на бар-мицве. И хотя моя жена порой повторяет: "Я тоже верю в Ветхий Завет, - мы не такие уж и разные", на самом деле - мы разные.
- Вы сердитесь на меня за мою женитьбу? - спросил я Рэба.
- Почему я должен сердиться? - ответил он. - Разве гнев может чем-то помочь? Твоя жена - чудный человек. И, насколько я понимаю, вы друг друга любите.
- Но как это можно примирить с вашим служением?
- Ну, если бы ты однажды пришел ко мне и сказал: "А знаете, моя жена хочет перейти в иудаизм", я бы не расстроился. А пока что… - И Рэб запел: - А пока что все мы будем жить в согла-асии…
ЖИЗНЬ ГЕНРИ
Время от времени я невольно сравнивал Рэба и пастора Генри. Оба любили петь. Оба умели проповедовать. Пастор Генри, как и Рэб, всю свою карьеру был привязан к одной-единственной конгрегации и всю жизнь был женат на одной и той же женщине. И, как у Альберта и Сары Льюис, у Генри и Аннеты Ковингтон было две дочери и сын; и та, и другая пара потеряли ребенка.
Но на этом сходство между ними не заканчивалось.
Генри, к примеру, встретил свою жену вовсе не на собеседовании. Он впервые увидел Аннету, когда она играла в кости с его старшим братом.
- Эй, шестерка, давай! - выкрикнула она, бросая кости на ступеньку крыльца. - Шестерку! Хочу шестерку!
Аннете тогда было пятнадцать, ему шестнадцать, и он тут же влюбился в нее без памяти, - ну прямо как в мультфильмах, когда стрела амура со свистом пронзает твое сердце! Вы скорее всего сочтете, что игра в кости неромантична и что встретить свою единственную любовь при подобных обстоятельствах не очень-то подобает священнослужителю. Но когда Генри в девятнадцать лет уводили в тюрьму и он сказал Аннете: "Ты вовсе не обязана ждать меня семь лет", она ему ответила: "Даже если бы тебя забирали на двадцать пять, я все равно дождалась бы тебя".
Во время его тюремного заключения Аннета каждый выходной около полуночи садилась в автобус и шесть часов катила в нем на север штата Нью-Йорк. Она приезжала в тюрьму к восходу солнца, и как только начинались часы свиданий, она была рядом с Генри: держала его за руку, играла с ним в карты и беседовала до последней минуты дозволенного свидания. Несмотря на то что Аннета много работала, она почти не пропускала ни одного выходного. Генри ждал этих свиданий, и она знала, что только так может поддержать его дух. Однажды в тюрьме Генри получил письмо от матери, в котором она написала ему: "Если ты расстанешься с Аннетой, то скорее всего найдешь себе другую женщину, но жены тебе не найти никогда".
Когда Генри освободили, они поженились, - скромная церемония в церкви Морийя. В то время Генри был стройным, высоким и привлекательным, у Аннеты волосы были уложены в косички, и на свадебной фотографии она улыбается во весь рот. Сама свадьба проходила в ночном клубе "Созвездие Стрельца". Они провели выходной в гостинице в районе Гармент. А в понедельник Аннета уже вышла на работу.
Ей тогда было двадцать два. Генри - двадцать три. В течение следующего года у них умер ребенок, они потеряли работу, а зимой у них в квартире взорвался паровой котел, и вскоре с потолка уже свисали сосульки.
А потом начались настоящие беды.
Рэб говорил, что хороший брак не разрушат никакие невзгоды, и брак Генри с Аннетой они не разрушили. Но с самого начала этими невзгодами были наркомания и преступления. Все это не имело ничего общего с историей "Скрипача на крыше". И Генри, и Аннета употребляли наркотики, но когда Генри вышел из тюрьмы, оба бросили. Однако, после того как умер их ребенок, в их квартире взорвался паровой котел, Аннета потеряла работу, а Генри - без гроша в кармане - увидел в руках брата, торговца наркотиками, толстую пачку стодолларовых банкнот, они возвратились к прежней жизни и развернулись в ней на полную катушку. Генри продавал наркотики на вечеринках. Торговал ими у себя дома. Скоро покупателей было уже столько, что они ожидали своей очереди на улице за углом и приходили к нему домой поодиночке. Генри с Аннетой стали заядлыми пьяницами и наркоманами и жили в постоянном страхе и перед полицией, и перед своими конкурентами - другими торговцами наркотиками. Однажды вечером манхэттенские торговцы пригласили его прокатиться с ними. Генри был почти уверен, что они его прикончат, а Аннета, на случай если его убьют, приготовилась защищаться с пистолетом в руках.
В ту ночь, когда Генри прятался за мусорными баками, он понял, что докатился до дна не только он, но вместе с ним и Аннета.
- Что мешает тебе обратиться к Богу? - спросил ее Генри в то пасхальное утро.
- Ты, - призналась она.
В ту же неделю они с Аннетой избавились от оружия, наркотиков и всего прочего, что было связано с преступной торговлей. Они стали ходить в церковь, а по вечерам читать Библию. Они старались не поддаваться временным слабостям и помогали друг другу с ними справляться.
Но вот через несколько месяцев после начала их новой жизни, как-то утром, почти на рассвете, к ним в дверь постучали. За дверью послышался мужской голос: незнакомец говорил, что хочет купить "продукт".
Генри, не вставая с постели, крикнул, что он больше этим не торгует. Незнакомец не сдавался. Генри опять закричал: "Здесь ничего больше нет!" Незнакомец принялся колотить в дверь. Генри встал с постели и, завернувшись в простыню, подошел к двери.
- Я же сказал…
- Ни с места! - рявкнул голос.
Перед Генри стояли пятеро полицейских с оружием наготове.
- Посторонись, - приказал один из них.
Они ворвались в комнату. Велели Аннете не двигаться. И предупредили Генри и Аннету, что если у них в доме хранится хоть что-нибудь незаконное, то лучше в этом сразу признаться. Переворачивая все вверх дном, полицейские принялись обыскивать квартиру. Генри знал, что в доме ничего незаконного не осталось, и все же сердце его колотилось, как бешеное. А вдруг что-то да есть? Он оглядел комнату: тут ничего, там - ничего…
О Господи!
У него перехватило дыхание, будто в горле застрял бейсбольный мяч. На столике возле кровати одна на другой лежали две тетради в красных переплетах. В одной тетради были цитаты из "Книги притчей Соломоновых", которые он каждый вечер в нее выписывал. А во второй, более старой, - имена сотен торговцев наркотиками, их совместные сделки и суммы выплат.
Генри достал эту старую тетрадь, чтобы уничтожить ее. Теперь она вот-вот могла уничтожить его самого. Полицейский подошел к столику, взял в руки одну из тетрадей и открыл ее. У Генри подкосились ноги. Бешено застучало сердце. Полицейский все еще водил глазами по странице. Потом он бросил тетрадь на пол и двинулся дальше.
Притчи Соломона его явно не интересовали.
Через час, когда ушла полиция, Генри и Аннета схватили старую тетрадь, немедленно сожгли ее и долго благодарили Бога.
Как поступили бы вы, если бы услышали от вашего священнослужителя подобные истории? С одной стороны, я восхищался честностью Генри, а с другой - задавался вопросом: какое право имеет Генри быть пастором после всего, что он совершил? И тем не менее я уже не раз слышал, как Генри цитирует "Деяния апостолов", "Благословение", "Притчи Соломоновы", "Книгу Эстер" и Иисуса, говорившего своим ученикам: "Потерявший душу свою ради Меня сбережет ее". Молитвенные песнопения Генри захватывали и вдохновляли. И когда бы я ни пришел в церковь, он всегда был там: либо на втором этаже в своем кабинете - длинной узкой комнате со столом для заседаний, оставленным ему в наследство прежними жильцами, - либо в маленьком, тускло освещенном спортивном зале. Однажды я приехал без предупреждения, вошел в церковь и увидел, что Генри сидит с закрытыми глазами, скрестив руки, и молится.
До наступления холодов Генри время от времени жарил что-нибудь на стоявшем рядом с церковью гриле: то курицу, то креветок, - что прихожане пожертвуют, то он и жарил. А потом отдавал это тому, кто голоден. Иногда он даже читал проповеди, стоя на низкой железобетонной стене через дорогу от церкви.
- На этой стене я несу людям слово Божье ничуть не реже, чем в церкви, - заметил как-то раз Генри.
- В каком это смысле? - спросил я.
- Ну, некоторые люди не решаются войти в церковь. Может, чувствуют свою вину за какие-нибудь грехи. Вот я и выхожу на улицу - приношу им бутерброды.
- Вроде как визит на дому?
- Ну да. Только у большинства из них никакого дома нет.
- Среди них есть наркоманы?
- О да. Так же как и среди тех, которые приходят в церковь по воскресеньям.
- Не может быть! И они в таком виде приходят к вам на службу?
- Угу. Я смотрю им прямо в глаза. А голова у них туда-сюда, туда-сюда. И тогда я себе говорю: "Ну, эти приняли что-то крепкое".
- И вас это не смущает?
- Ни капли. Знаете, что я им говорю? Мне все равно, пьяные вы или наелись "колес", мне все это без разницы. Когда я заболеваю, то иду в "Скорую помощь". И если мне снова становится плохо, иду туда снова. Так вот, от чего бы вы ни страдали, приходите в эту церковь, как в "Скорую помощь". И не бросайте. Приходите, пока не поправитесь.
Я вгляделся в широкое с мягкими чертами лицо Генри.
- Можно вас кое о чем спросить? - сказал я.
- Спрашивай.
- Что вы украли в той синагоге?
Генри выдохнул и рассмеялся:
- Веришь или нет - конверты.
- Конверты?
- Ну да, конверты. Я тогда был подростком. Другие парни постарше вламывались туда и прежде и воровали всякое там ценное. А я нашел только коробку с конвертами. Я схватил ее и убежал.
- А вы помните, что вы с этими конвертами сделали?
- Нет, - ответил Генри. - Не помню.
Я внимательно посмотрел на него, окинул взглядом помещение церкви и подумал: интересно, может ли хоть один человек на свете до конца понять смысл того, что делает другой?
Я приношу домой коробку со старыми проповедями Рэба. Пролистываю их. Натыкаюсь на проповедь под названием "Цель синагоги", написанную в пятидесятые годы, и еще одну проповедь - шестидесятых годов под названием "Разрыв поколений".