- Хорошо, - ответил я. - Попробую. Как насчет следующего: мы живем в мире, где умеют расшифровывать наши гены, где могут скопировать наши клетки, где могут от начала и до конца перекроить твое лицо. Да что там, хирургическим путем тебя из мужчины могут превратить в женщину. С помощью науки можно узнать о сотворении Земли, а с помощью космических кораблей люди изучают Вселенную. Солнце уже больше не загадка, так же как и Луна, которую люди когда-то обожествляли. Мы привезли ее частицы домой, верно?
- Продолжай, - сказал Рэб.
- Так вот, зачем нужно людям в мире, где все эти великие тайны уже разгаданы, верить в Бога, или Иисуса, или Аллаха, или любое другое божественное существо? Разве мы все это не переросли? Разве это не напоминает историю с Буратино? Разве, обнаружив, что он сам умеет ходить, не стал Буратино по-другому смотреть на Папу Карло?
- Ну и речь, - потерев ладони, проговорил Рэб.
- Вы же сказали "докажи".
- Ну да.
Рэб слегка наклонился вперед.
- Теперь моя очередь. Ты утверждаешь, что ученые в конце концов докажут, что Бога нет, а я на это смотрю по-другому. Не важно, до каких мелких частиц они доберутся, все равно будет что-то, чего они не смогут объяснить. Они не смогут объяснить, кто все это сотворил. И как бы они ни старались подобраться с другой стороны: манипулировать генами, клонировать то и это, продлевать жизнь до ста пятидесяти лет, - рано или поздно люди будут умирать. А что будет происходить потом? Когда жизнь подойдет к концу?
Я пожал плечами.
- Так что?
Он отклонился назад. Улыбнулся:
- Когда ты подходишь к концу, начинается Бог.
Многие великие умы пытались опровергнуть существование Бога. Порой они заканчивали тем, что приходили к абсолютно противоположному выводу. К. С. Льюис, так захватывающе писавший о вере, поначалу никак не мог примириться с самим понятием "Бог" и назвал себя самым унылым неверующим Англии. Великий ученый Луи Пастер пытался опровергнуть существование Бога своими исследованиями и полученными с их помощью результатами, однако, изучив "венец творения", он пришел к совсем иным выводам.
Множество современных книг провозгласили веру в Бога глупостью, мошенничеством, спасительным средством для слабых людей. Я думал, что Рэб находит это оскорбительным, - оказалось, вовсе нет. Он считал, что путь к вере не всегда прямой, не всегда легкий и даже не всегда логичный. Рэб относился с уважением к любому оппоненту, приводившему аргументы, основанные на знаниях, даже если он с этими аргументами не был согласен.
Лично меня интересовали известные писатели и разные другие знаменитости, которые громко заявляли о том, что Бога нет. Как правило, они это делали, когда были здоровы, пользовались популярностью, и люди к ним прислушивались. Но мне любопытно, что они думали, лежа в тиши последних минут своей жизни, когда они уже сходили со сцены, а мир по-прежнему продолжал свое существование. Возможно ли, что в предсмертные минуты страх, видения или запоздалое просветление неожиданно вселяли им веру в Бога? Кто знает?
Было ясно, что Рэб верил в Бога с самого начала, и тем не менее он не был в восторге от некоторых событий, которые Бог допустил на Земле. Много лет назад умерла его дочь, и это для него было страшным потрясением. И не только это. Возвращаясь домой после посещения прихожан своей синагоги, - в прошлом сильных, здоровых людей, которые теперь беспомощно лежали на больничных койках, - он нередко плакал.
- Кому нужно это страдание? - взывал он к небесам. - Возьми уж их к себе. Зачем им такая жизнь?
Однажды я задал Рэбу самый распространенный вопрос, связанный с верой: "Почему на долю хороших людей выпадают несчастья?" На этот вопрос люди отвечали бессчетное число раз самым различным образом. Отвечали в слезных объятиях, в книгах, в проповедях, на сайтах Интернета. "Бог призвал ее к себе…", "Он погиб на работе, которую любил…", "Она была даром небес…", "Это было испытание…".
Я помню, как сына одного из друзей нашей семьи поразила страшная болезнь. После этого во время любой религиозной церемонии - даже свадьбы - я видел, как его отец стоял в коридоре синагоги, отказываясь входить в комнату, где проходила служба.
"Я не могу больше слышать это", - говорил он.
Он перестал верить в Бога.
Когда я спросил Рэба, почему на долю хороших людей выпадают несчастья, его ответ не походил на все знакомые мне ответы. "Никто не знает", - тихо произнес он. Меня его ответ восхитил. Но когда я спросил его, поколебало ли это его веру в Бога, он твердо сказал "нет".
- Меня не поколеблешь, - сказал он.
- Почему же? Наверное, можно было бы, если б вы не верили во всемогущую силу.
- Как атеисты? - спросил он.
- Ну да.
- И тогда я мог бы объяснить, почему мои молитвы остались без ответа.
- Точно.
Он внимательно посмотрел на меня и глубоко вздохнул.
- У меня когда-то был врач-атеист. Я тебе о нем не рассказывал?
- Нет.
- Этот врач любил тыкать мне в нос моей верой. Он специально назначал мои визиты на субботу, чтобы мне приходилось звонить секретарше и объяснять ей, почему из-за своих религиозных убеждений я не могу прийти в этот день.
- "Славный" парень, - заметил я.
- Так вот, однажды я прочел в газете, что умер его брат. И я пошел к этому врачу домой выразить свое соболезнование.
- После того как он к вам относился?
- Людям моей профессии месть противопоказана, - сказал Рэб.
Я рассмеялся.
- И вот я прихожу к нему домой. Он видит меня, и я чувствую, что он очень расстроен. Я приношу ему соболезнования, а он, сердито глядя на меня, отвечает: "Я вам завидую". - "Почему вы мне завидуете?" - спрашиваю я. "Потому, что, когда вы теряете любимого человека, вы можете проклинать Господа Бога. Вы можете кричать на него. Можете Его во всем винить. Можете требовать ответа: почему такое случилось? Но я-то в Бога не верю. Я - врач. И я не смог помочь своему брату!" В глазах у него проступили слезы. "Кого мне винить?! - спрашивал он меня снова и снова. - Бога нет. Я могу винить только самого себя".
Лицо Рэба сморщилось, словно от боли.
- Это страшное самообвинение, - едва слышно проговорил он.
- Хуже безответной молитвы?
- О да. Намного утешительней считать, что Бог выслушал тебя и ответил "Нет", чем думать, что тебя и выслушать-то некому.
ЖИЗНЬ ГЕНРИ
Ему должно было вот-вот исполниться тридцать - наркоману, преступнику, человеку, лгавшему Богу. У него была жена. Но это его не останавливало. У него была дочь. Но и это его не останавливало. Денег у него больше не было. Приличной одежды тоже. Патлатые волосы торчали во все стороны. Но все это его больше не трогало.
Однажды субботним вечером Генри безумно захотелось накуриться, и он, взяв с собой двух приятелей, покатил в Куинс, в район "Джамайки", где жили те, у кого, насколько он знал, были и деньги, и "дурь", - торговцы наркотиками, прежние его боссы.
Он постучал в дверь. Ему открыли.
Генри вытащил пистолет.
- Ты что? - изумились они.
- Знакомая штука, а? - сказал Генри.
У этого пистолета не было даже курка. Но по счастью, боссы об этом не знали. "Пошли!" - взмахнув пистолетом, рявкнул Генри; и они отдали ему и деньги, и драгоценности, и наркотики.
Возвращаясь с приятелями домой, Генри отдал им и деньги, и драгоценности, - себе он оставил только "дурь". Его тело только ее одну и жаждало. Только о ней и были все его помыслы.
Позднее, ночью, после того как он накурился, нанюхался и к тому же напился, его одолела паранойя. Он вдруг осознал, какую идиотскую ошибку он совершил. Его жертвы прекрасно знали, кто он такой и где он живет. И они, конечно, ему отомстят.
И тогда Генри схватил дробовик, выбежал на улицу и спрятался за помойными баками. Жена, ничего не понимая, с ужасом наблюдала за ним.
- Что случилось? - плача, спросила она.
- Иди в дом и погаси свет! - крикнул ей Генри.
Он увидел, как в дверях появилась дочь.
- Немедля в дом! - заорал он.
Он сидел за баками и ждал. Его пробирала дрожь. У него было ощущение, что от бед ему больше не уйти, что в эту ночь ему придется расплатиться за все. Вот-вот появится машина, и его прошьет автоматная очередь.
И тогда он в последний раз обратился к Богу.
- Иисус, ты спасешь меня? - зашептал он. - Если я пообещаю служить тебе, ты сегодня спасешь меня?
Он задыхался. Он плакал. Если после всех его преступлений ему еще было дозволено молиться, то молился он, насколько мог, искренне.
- Иисус, услышь меня! Пожалуйста…
Он был трудным ребенком.
Подростком-преступником.
Взрослым преступником.
Но может, его еще можно было спасти?
Август
В этой жизни я приемлю единственного тирана - голос совести.
Махатма Ганди
ДЛЯ ЧЕГО НУЖНА ВОЙНА?
Лето промелькнуло незаметно. В газетах - почти все заголовки либо о войне в Ираке, либо о "сражении" в Алабаме - устанавливать табличку с Десятью заповедями перед зданием суда или нет. Я не только посещал Рэба, но и звонил ему между визитами. Тон голоса у него всегда был приподнятый.
"Говорит Детройт?" - спрашивал он обычно. Или: "Скорая помощь раввина Льюиса. Чем могу быть полезен?"
И мне становилось стыдно за то, как порой я отвечал тем, кто мне звонил, - торопливым "привет", да еще таким тоном, будто и это я выдавливал из себя через силу. За все время своего знакомства с Рэбом я не помню, чтобы он хоть раз сказал мне: "Можно я тебе перезвоню попозже?" Я им просто восхищался: человек, к которому имело доступ столько людей, умудрялся находить время для каждого.
Когда я приехал к Рэбу в конце августа, дверь мне открыла его жена Сара, умная, добрая женщина, прожившая с ним лет шестьдесят, не меньше. Она же провела меня к нему кабинет. Рэб уже сидел там, и, несмотря на летнюю жару, на нем была рубашка с длинными рукавами. Пушок его седых волос был аккуратно расчесан. На этот раз он почему-то не встал поздороваться, а лишь протянул ко мне руки, чтобы обнять меня.
- Вы здоровы? - спросил я.
Рэб взмахнул руками.
- Скажем так: сегодня я не так здоров, как вчера, но-о-о-о… Мне сегодня лучше, чем будет з-а-а-автра…
- Ох, уж это пение, - сказал я.
- А! - рассмеялся он. - Кто песню запоет, а кто ему и подпоет…
Я сел в кресло.
На письменном столе лежала развернутая газета. Рэб старался следить за новостями. Когда я спросил его, сколько времени, по его мнению, продлится война в Ираке, он пожал плечами.
- На вашем веку было немало войн, - сказал я.
- Да, было.
- В них есть хоть какой-то смысл?
- Нет.
Теперешние войны у нас обоих вызывали особую тревогу. Взрывы самоубийц. Спрятанная под одеждой взрывчатка.
- Все это не похоже на прежние войны, - сказал я, - когда танки одной воюющей стороны шли навстречу танкам другой.
- Но, знаешь, Митч, - заметил Рэб, - даже в этот новый век ужасов люди продолжают проявлять человеческую доброту. Я до сих пор не могу забыть, что однажды увидел, когда поехал навестить свою дочь в Израиле. Я сидел на балконе. Вдруг раздался взрыв. Я повернулся и увидел, что возле ближайших магазинчиков поднимается столб дыма. Это были… эти ужасные… Как их называют…
- Бомбы? В машину подложили бомбу?
- Точно, - сказал Рэб. - Я стремглав выбежал из квартиры, но не успел выйти из подъезда, как передо мной остановилась машина. Из нее выскочил молодой человек в желтом жилете. Я последовал за ним. Мы подошли к месту происшествия и увидели взорванную машину. Женщина ехала в прачечную. Она была одной из убитых.
Раввин сглотнул.
- А там, на улице… Там… на улице… люди подбирали части ее тела. Они собирали все. Очень аккуратно. Руку… Пальцы…
Рэб потупился.
- На них были перчатки, и они внимательно осматривали все вокруг: в одном месте - часть ноги, в другом - кусочек кожи. Они собирали даже кровь. Знаешь почему? По еврейскому религиозному закону все части тела надо захоронить. Эти люди возвышали жизнь над смертью, лаже перед лицом такой… жестокости… потому, что Бог дал нам жизнь. Так как же можно оставить там, на улице, частицу Его дара?
Я слышал об этой группе под названием ЗАКА - волонтерах в желтых жилетах, делавших все возможное, чтобы достойно похоронить погибших. Иногда они появлялись в местах взрыва даже раньше "скорой помощи".
- Когда я увидел это, я заплакал, - сказал Рэб. - Я просто заплакал. Какая доброта. И вера. Собирать останки погибших. В этом суть нашей веры. Нашей прекрасной веры.
Мы молча сидели с минуту-другую.
- Почему люди убивают друг друга? - наконец не выдержал я.
Рэб прижал пальцы к губам. А потом оттолкнулся и медленно покатился в кресле к книжным полкам.
- Давай-ка здесь поищем кое-что…
Альберт Льюис родился во время Первой мировой войны. В период Второй мировой войны он учился в духовной семинарии. В его конгрегации было множество ветеранов войны и людей, переживших Катастрофу, - некоторые из них были с татуированными номерами на руке.
На его глазах молодые ребята из его конгрегации уходили на Корейскую войну и на войну во Вьетнаме. Муж его дочери и его внуки служили в Израильской армии. Так что о войне он размышлял немало. И о ее последствиях тоже.
Однажды во время поездки в Израиль, после войны 1967 года, Рэб вместе с группой поехал в пограничный район на севере страны. Бродя среди покинутых домов, он обнаружил в руинах одного разрушенного дома на полу в пыли учебник на арабском языке. Перевернутая книжка, без обложки.
Он взял ее с собой.
Теперь она лежала у него на коленях. Именно ее он и искал. Учебник сорокалетней давности.
- Возьми. - Рэб протянул мне учебник. - Посмотри.
Книжка была потрепанная. Переплет ссохся. На последней странице, надорванной и загнутой, были нарисованы девочка, кошка и кролик, раскрашенные цветными карандашами. Учебник явно предназначался для маленьких детей. Он был на арабском, и я не мог понять в нем ни слова.
- Для чего вы его храните? - спросил я.
- Мне казалось, я должен был что-то сохранить.
Большинство религий не поощряет войну, и тем не менее на протяжении истории большинство войн затевалось из-за религии. Христиане убивали иудеев, иудеи убивали мусульман, мусульмане убивали индуистов, индуисты убивали буддистов, католики убивали протестантов, верующие фанатики убивали язычников, и этому списку нет конца. Войны никогда не прекращались; они лишь приостанавливались.
Я спросил Рэба, изменилось ли его отношение к войне и насилию с течением времени.
- Помнишь историю о Содоме и Гоморре? - спросил он.
- Ну да, эту историю я хорошо помню.
- Ты помнишь: Авраам знал, что люди в этих городах были порочны. Он знал, что они совершали злодеяния. И что же он делает? Он просит Бога не разрушать эти города. Он спрашивает Бога, готов ли тот пощадить эти города, если в каждом из них найдется хотя бы пятьдесят праведников. И Бог соглашается. Потом Авраам опускается до сорока, потом - до тридцати. Он знает, что хороших людей в этих городах немного. И только дойдя до десяти, он сдается.
- Но там не набралось и десяти, - сказал я.
- Да, там не набралось и десяти, - подтверждает Рэб. - Но понимаешь, Авраама вела верная интуиция. Первым делом мы должны выступать против войны, против разрушения и насилия, потому что все это ненормально.
- Но столько раз люди затевали войны во имя Бога!
- Митч, Бог не хочет, чтобы убийства продолжались.
- Тогда почему они продолжаются?
- Потому, что этого хотят люди.
Он, конечно, был прав. То и дело слышится барабанный призыв к войне. Люди жаждут мести. Над терпимостью смеются. Мне всегда объясняли, почему правда на нашей стороне. А в это время в другой стране моего ровесника убеждали в противоположном.
- Я не зря дал тебе эту книжку, - сказал Рэб.
- Какая же на то причина?
- Открой ее.
Я открыл.
- Полистай.
Я пролистал страницы, и из книги выпали три черно-белые поблекшие, в грязных пятнах фотографии.
На одной из них была пожилая черноволосая арабская женщина с видом матроны. На другой - усатый арабский мужчина помоложе, в костюме и галстуке. На последней фотографии рядом стояли двое детей - очевидно, брат и сестра.
- Кто это? - спросил я.
- Не знаю, - тихо ответил Рэб.
Он протянул руку, и я вложил к нее фотографию детей.
- Все эти годы я смотрю на этих детей, на мать, на сына. Поэтому я и не выбросил эту книжку. Мне казалось, что я должен каким-то образом поддерживать в них жизнь. Я думал: вдруг кто-то посмотрит на эти фотографии и скажет, что знает эту семью. И вернет им эти снимки. Но у меня уже почти не осталось времени.
Рэб вернул мне фотографию.
- Погодите, - сказал я. - Я вас что-то не понимаю. С вашей религиозной точки зрения, эти люди - враги.
- Враги-шмараги, - сердито сказал Рэб. - Это была семья.
ИЗ ПРОПОВЕДИ РЭБА, 1975 ГОД
"Человек пришел на ферму в поисках работы. Подает своему новому работодателю рекомендательное письмо. В письме всего одна фраза "Работник во время грозы спит".
Хозяину отчаянно нужен работник, и он нанимает этого человека.
Прошло несколько недель, и вдруг посреди ночи в долине разразилась сильнейшая гроза.
Разбуженный завыванием ветра и проливным дождем хозяин вскакивает с постели. Он зовет своего нового работника, а тот спит как убитый.
Хозяин бежит к хлеву и, к своему изумлению, видит, что у его скотины достаточно корма, она в полном порядке.
Он бежит в поле и видит, что пшеница связана в снопы, и они обернуты брезентом.
Он бежит к амбару. Двери его плотно закрыты; все зерно сухое.
И тут до него доходит смысл фразы "Работник во время грозы спит".
Друзья, если мы позаботимся о том, что для нас важно, если будем достойно вести себя с теми, кого любим, если будем соблюдать законы нашей веры, то мы избавим себя от мучительного проклятия незавершенности. Наши слова будут искренни, а объятия крепки. И мы не будем биться в агонии, повторяя: "я мог бы…", "я должен был…". Мы можем спокойно спать во время грозы.