Вспыхнула Вторая балканская война между Болгарией и её бывшими союзниками, к которым присоединились Румыния и Турция. Австро-Венгрии удалось расколоть Балканский союз: она смотрела на него как на орудие Антанты и особенно России. Болгары напали на греческие позиции в Македонии, а Румыния двинула войска на Софию. Нарушив Лондонское соглашение, Турция заняла Адрианополь. Болгарии пришлось сменить боевые знамёна на белые флаги сдачи. Она потеряла большую часть своих приобретений в Македонии и Фракии. Адрианополь остался за Турцией.
…В январе 1912 года Снесарев выступает в Пушкинском народном доме с лекцией "Пробуждение национализма в Азии". В Пушкинском доме отмечался в январе и день памяти великого поэта, и на вечере Андрей Евгеньевич не без вдохновения прочитал "Песнь о вещем Олеге", "Бородинскую годовщину" и отрывок из "Полтавы", а также исполнил романс на пушкинские слова "Я вас любил…", после чего в губернском городке его узнают и как замечательного певца.
Каменец-Подольск входил в Киевский военный округ, и Снесареву тем же месяцем приходится ехать в Киев на годовой доклад-отчёт.
В февральские дни в дивизии, как и во всей русской армии, был трёхдневный траур по Милютину, четыре года не дожившему до ста лет. Военный министр в продолжение двадцати лет (1861–1881) - его реформы: созданы военные округа, введена всеобщая воинская повинность, вместо двадцати пяти лет солдатской службы - шесть, отменены телесные наказания, стали обучать солдат грамоте. Осада Плевны - его успех. За свой труд "История войны России с Францией в царствование Императора Павла I" был избран членом-корреспондентом Российской академии наук.
В апреле 1912 года - Международный конгресс ориенталистов в Афинах. Во втором номере журнала "Мир Ислама" за 1912 год, в отделе хроники сообщается, что "Общество востоковедения принимало участие в XVI Международном конгрессе ориенталистов в лице почетной председательницы О.С. Лебедевой, проф. Ф.И. Кнауэра и действительного члена полк. А.Е. Снесарева". Конгресс проходил весной 1912 года, Снесареву предстояло выступить с докладами "Die Wiege der Geografie" - "Пути географии" и "Das heilige Buch des Bergfolkes" - "Современная книга горцев". Евгения Васильевна в своём дневнике от 14 марта 1912 года записывает: "Везде что-то неспокойно… Дарданеллы минированы. Боюсь за Андрюшину поездку в Афины, как бы не налетели на мину".
(Допуск: военный учёный осматривал Парфенон, готов был поговорить с античными историками, поэтами, героями, с Александром Македонском на древнегреческом языке, который хорошо изучил уже в гимназические годы и часто к нему возвращался. Думал о так ослабившем христианский мир разделении Церкви на восточную и западную, православную и католическую. Ещё думал о трагическом конце Византии, об исходе греческих учёных в города Западной Европы после падения под напором турок Константинополя, и более раннего исхода учёных, после штурма и разграбления ромейской столицы крестоносцами, так что вольно или невольно Византия - источник западноевропейского Возрождения. А папы и либералы выставили её как запредельный жупел. Разумеется, было немало ромейских лукавства и жестокости, но разве остальной европейский мир не знал ни кинжала, ни яда?)
В архиве дочери никаких сведений о конгрессе ориенталистов в Греции - ни проспектов, ни тезисов, ни иных свидетельств в виде, скажем, пригласительного билета - не сохранилось. Знавшая едва не каждый шаг отца, дочь о конгрессе в столице античного мира и об участии в нём отца ничего определённого сказать не могла. Скорее всего, дело обстояло так. Когда разразилась Первая мировая война и стали слышны неотдалённые звуки австрийских пушек, семья вынуждена была срочно оставить приграничный Каменец-Подольск и с великими хлопотами перебраться в Петербург. При спешных сборах старались взять самое необходимое. Тут было не до пригласительных билетов на миновавший и такой далёкий от нагрянувших грозных событий конгресс…
…О нём ещё в гимназические и университетские годы шла молва как о счастливце-языкознавце: дескать, постижение любого языка давалось ему за считаные недели. Снесарев знал древнегреческий и латынь, многие славянские языки (даже любил петь на украинском, белорусском, сербском), знал главные европейские языки, главные азиатские, так что часто употребляемая цифра 14 не является точной. Да и не в том суть, знал ли он на два-три языка больше или меньше, чем обычно указывается. За верное сказать, что Снесарев - полиглот, соединивший в своём языковом мире древность и современность, Европу и Азию. И где бы он ни был, на годы или на месяцы, он старался изучать местные языки, и без труда они ему давались, как было и с киргизским, и с русинским. Он и в языке, как и в политике, евразиец.
В апреле 1912 года потерпел крушение "Титаник", роскошный океанский лайнер, таких размеров, что в его чреве, верно, разместилась бы вся некогда грозная испанская Великая армада. К услугам богатейших пассажиров были веранды с пальмами, отменно подобранный оркестр, турецкие бани, изысканные вина и яства… Через три дня после отплытия от английского берега огромный корабль, ударясь об огромный айсберг, стал погружаться в океанские пучины и неотвратимо пошёл ко дну.
…И так же, как "Титаник", Европа погружалась в пучины, правда, ещё не всем видимые.
В августе 1912 года скончался Суворин, появилась ленинская статья о нём. Но до Суворина ли, тем более до Ленина, тогда ещё известного лишь в радикальном политическом круге.
В октябре 1912 года в воскресенье в Пушкинском доме Снесарев прочёл лекцию, пафос которой - "Отечественная война как величайший подвиг народа…". Лекция сопровождалась "туманными картинами" - диапозитивами - из серии картин Верещагина "Отечественная война 1812 года".
Евгения Васильевна вела подробные записи о детях. Дочь Женечка родилась в декабре 1912 года. Её братья подрастали и во всём отличались друг от друга. Евгений (в семье - Геня) смуглый, темноволосый, не умел себя занимать, ему всегда хотелось быть с кем-нибудь; ходил на гимнастику в группу "соколят". Кирилл (в семье - Кира) ковыльно-белый, любил игрушечных лошадок из дерева, из глины, из папье-маше. Счастлив был от одного вида живой лошади. Умел и любил играть в одиночку, и главными героями его игр, как когда-то и в детстве его отца, выступали кони, которым он придавал диковинные окрасы.
Позднее у детей появилась страсть к оловянным солдатикам (отец наблюдал, как они играют в солдатики, думал о великих битвах и великих полководцах, думал, как и в детстве своём, о том, что если бы заменить погибающих живых солдат на оловянных: погибает живой, но его заменяет оловянный, а погибший оживает).
В 1913 году летом детишек повезли в Анапу - на детский курорт. Няня трудно переносила качку, море ей было в страдание, она не чаяла дождаться, когда закончится путешествие из Одессы на кавказское побережье, из-за морской болезни её всю ломало-изламывало, а детишки расползались по пароходу - кто к матросам, кто на мостик к капитану, их-то морская болезнь не брала. Когда после приезда няня рассказала об этом, Андрей Евгеньевич от души посмеялся: мол, "снесарята" вообразили корабль островком родины средь враждебных волн и поспешили искать границы с четырёх сторон, чтобы в случае чего оборонять родные пределы и, разумеется, няню от враждебных нашествий.
Снесарев, председатель русского отдела Международной разграничительной комиссии на русско-австрийской границе, не раз выезжает в Вену.
В семье сохранилась грамота: "Божиею милостию мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем через сие всем и каждому, кому о том ведать надлежит, что показатель сего - Председатель русского отдела Международной комиссии по проверке Русско-Австрийской границы, полковник Генерального штаба Андрей Евгеньевич Снесарев, отправляется отсюда за границу с правом неоднократного переезда через оную в течение одного года и возвращается затем обратно в Россию. Того ради дружебно просим все высокие Области и приглашаем каждого, кому сие предъявляется. Нашим же воинским и гражданским управителям Всемилостивейше повелеваем - полковника Андрея Евгеньевича Снесарева не только свободно и без задержки везде пропускать и всякое благоволение и вспоможение ему оказывать. Во свидетельство того и для свободного проезда дан сей паспорт с приложением Нашей государственной печати в С.-Петербурге. Апреля, 22-го дня 1913 года. По указу Его Императорского величества товарищ Министра иностранных дел".
В феврале 1914 года в Вене проходили переговоры о пограничных картах, о подробностях работы топографов - русских и австрийских, о способах двухсторонней проверки пограничной линии. Протокол сохранился на немецком языке, перевод сделан Снесаревым, причём на самом протоколе его рукой сделаны пометки - до минут означенное время приезда: Вена - Львов - Подволочье - Волочиск.
Забавная, грустная картина. Великие монархии доживают свой век, подземные и наземные гулы сотрясают континенты, скоро и от Австро-Венгерской, и от Российской империй останутся лишь обгорелые головешки и лоскутья некогда славных знамён, а два умных полковника и даже целые две комиссии ведут тяжбу за какие-то километры, полоски земли, словно их страны за прежний век с четвертью не могли определить эти границы…
Снесарев был не новичок по части границы. Более того, он был редкостный мыслитель и деятель по оптимальной прокладке межгосударственного разделительного пояса. Он уже обустраивал серьёзный участок российской границы на Памире. Теперь - на прикарпатских землях. Для него граница являлась понятием не только географическим, государственным, но и психологическим. И философским. И даже онтологическим. Человек и человечество всё время у границы, в бреду пограничных ситуаций. Разумеется, граница защищает от видимых нападений, предупреждает их. Но - движение идей; движение эпидемий; движение землетрясений и не-ботрясений… для них границ не существует. Даже самых наисовершенных.
Но есть геополитики, военные мыслители разных стран. Среди русских - Хомяков, братья Киреевские, братья Аксаковы (их геополитика - прежде всего Святая Русь), Языков, Леонтьев, Данилевский, Милютин. Можно было назвать ещё дюжину имён, среди которых и он, меньше всего думающий о том, что он среди первых.
А из зарубежных - Фридрих Ратцель, его последователи Рудольф Челен (он и ввёл в обиход понятие-термин "геополитика"), Фридрих Науманн, ещё Карл Хаусхофер, немец, советник японцев, и Свен Ге-дин, швед, поклонник германизма (последние оба одних лет со Снесаревым), ещё фон Сект, немец, советник Чан Кай-ши, а из англичан - Хелфорд Макиндер. И как ни глубоки теоретически немцы и близкие им шведы, но практически англичане их "переигрывают". С какой стати, скажем, члену английского парламента сэру Макиндеру, профессору, автору знаменитой "Географической оси истории", появляться в 1919 году в захолустном Таганроге? Он что, поклонник Петра Первого, присмотревшего здешнюю бухту, или почитатель таланта Чехова? Вовсе нет! Здесь о ту пору - деникинские войска, здесь встреча с белыми верхами, которые вскоре начинают действовать не согласно ли наставлениям англичанина, организовавшего вовсе не бескорыстную британскую помощь пушками и пулемётами. Но это ещё впереди.
С австрийской стороны - за председателя полковник Салагар. Вместе с ним в Вене слушали "Реквием" Моцарта. Снесарев хотел разглядеть певших в хоре мужчин и женщин, пели они божественно, как посланцы Творца. Он думал, что эти звуки - высшее, что дано человечеству, он готов был закрыть глаза на часто внедуховно-мирской натиск католической церкви при утверждении власти не только над человеческими душами, но и странами, на папство и далеко не всегда праведных понтификов, на индульгенции… готов был благодарно поклониться за реквием; за орган, этот величавый, строго-торжественный музыкальный град, таящий и исторгающий божественные каскады скорби и надежды. Снесарев и Салагар подружились, их жёны тоже, передавали друг другу подарки, не только всякие сувенирные милые безделицы, но и банки с пахучим вареньем, ежевичным, вишнёвым, персиковым. С середины января до середины февраля 1914 года Снесарев и жена вместе: сначала в двухнедельной поездке в Вену, далее в путешествии по Венеции, Флоренции, Риму, Ницце, Парижу, Мюнхену, Цюриху (в Цюрихе и ему неизвестный Ленин), и снова вернулись в Вену. Впечатления многообразные, сложные.
В марте 1914 года Снесарев узнал о смерти Семёнова-Тян-Шанского. Это была большая утрата, и национальная, и личная, и он глубоко переживал. С обострённой болью и словно бы внове проглядывал он тома "Полного географического описания нашего Отечества - настольной и дорожной книги для русских людей". Полистал второй том, посвященный среднерусской чернозёмной полосе, нашёл и вслух прочёл о родной слободе: "Старая Калитва, имеющая 5400 жителей, волостное правление, школу, богадельню, лавки, 20 водяных и 44 ветряных мельницы и 4 ярмарки". Он читал о Воронеже, Острогожске, в других томах - о Новочеркасске, Каменец-Подольске, Ташкенте… Возникал из многотомника образ необъятной страны. Что-то с нею будет?
4
В то последнее мирное лето, совсем незадолго до войны, во время скачек, которые воспринимались в городке словно самый захватывающий праздник, одна лошадь сошла с дорожки, зацепила скамью. Скамья опрокинулась и сломала шестилетнему Кирилке ногу, что стало большим переживанием семьи, ещё не подозревающей, как жизнь со всеми обойдётся немилосердно, поломает их судьбы, судьбы родины и мира.
Сгущаются тучи на международных горизонтах. Люди живут вроде и обычной жизнью, но чувствуется тревога. Угроза неотвратимо приближается, как горящая степь. Что будет с Россией? Что будет с Европой? Что будет с миром, наконец?
1 апреля 1914 года в штабе Киевского военного округа Снесарев делает доклад: "К положению дел на франко-немецкой границе". А на его границе уже неспокойно. В конце июня Андрей Евгеньевич отправляется на манёвры. На столе лежат напоминания из "Военной энциклопедии" о присылке числящихся за ним статей… Он много писал для "Военной энциклопедии", первый том которой вышел в свет ещё в 1911 году (статьи "Герат", "Гильгит", "Голькар", "Индийские войны англичан", "Индийский вопрос").
В 1914 году издание прекратилось. Тогда многое прекратилось. И многое началось…
В конце июня пишет жене из Межибужского замка: ездил-де по горам, по лесам на своём Легкомысленном (имя лошади). Идут бригадные учения. Дни тёплые, ровные.
Письма, не дающие ясности. То обещает скоро возвратиться, то направляется к Городку, дабы произвести на кого-то впечатление (на кого?), то собирается в Вену на встречу с полковником Салагаром опять делить приграничные полоски. Какая там встреча! Не пройдёт и месяца, как Снесарев и Салагар будут стоять на противоположных прикарпатских холмах, и вверенные им солдаты будут стрелять друг в друга, и пушки с противолежащих холмов будут осыпать их раскалёнными осколками.
Семья срочно эвакуируется из Каменец-Подольска; у Кирилки ещё не совсем зажила нога, Женю палила сильная простуда. Переезд был тяжёлым, ехали через Киев в Петербург к дедушке Зайцеву.
При переезде из Каменец-Подольска в Петербург потеряна библиотека.
Есть фотография незадолго до войны 1914 года, словно бы на лестнице, по нисходящей. Куда? В скорогрядущий ад земной? Здесь - счастливая семья счастливой или, точнее говоря, ещё не порушенной России. В полковничьей форме Андрей Евгеньевич, молодая, ещё не увядшая в испытаниях Евгения Васильевна. Трое детей - народный прирост, об этом Снесарев беспокоился ещё до женитьбы. Будут и ещё дети, будут даже малые иные радости - но уже в другой России - словно бы и не России.
ХОЛМЫ ПОБЕД ОЗЁРА ПОРАЖЕНИЙ.
1914
"Все вооружённые пророки победили, а безоружные погибли" - эти слова Макиавелли вспоминал Снесарев не единожды. К началу Первой мировой войны, пусть по-разному, был вооружён едва не весь мир. Но будут сражаться не пророки и не во имя высших духовных начал, будут сражаться монополии из-за передела мира. Сражаться, разумеется, не свою кровь теряя.
1
И бесчисленные вокзалы Российской империи отправляли миллионы крестьян, одетых в солдатские шинели, на три года и ещё неизвестно на сколько вынужденных не косы и рубанки держать в руках, а винтовки, винтовки, винтовки… И оркестры вздымали скорбные, потрясающие и возносящие звуки "Прощания славянки" - марша, созданного жившим в Чернозёмном крае и здесь завершившим земную жизнь военным музыкантом Агапкиным; и вдохновенный марш уводил на поля сражений, в славу, в гибель полки, дивизии, корпуса. И сколько их, известных и никому не известных, отважных и робких, сильных и слабых, скоро падут на полях небывалых сражений!
Таков жребий России: война за войной, тысячи их со времён ранней Руси, но эта война по численности воюющих и по железной оснастке грозилась быть неслыханной и невиданной. И здесь даже не было традиционного натиска объединённой Европы на Россию, как в наполеоновском нашествии двунадесяти языков или в Крымской кампании, где католические, протестантские и мусульманские силы дружно и совокупно со всех сторон света набросились на русские имперские границы. Нет, здесь серединные страны, германский волк, себя не щадя, растягивая себя до хруста в костях, кинулся на разно-лежащие добычи или, точнее, редуты, твердыни, стены: и на Океан (Англия), и на Континент (Россия). Германским Генштабом или были забыты или отбрасывались как устаревшие предупреждения Наполеона о необходимости если не союза, то хотя бы мира, а не вражды с Россией. И совсем непростительно было обойдено не столь давнее предупреждение Бисмарка, создателя Германской империи: "Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведёт к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских… Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезаемого кусочка ртути. Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…"
Русские верхи, государственные и общественные, по своему пониманию России и её геополитического пути будто пребывали на двух берегах непереплываемой реки.
Одни приветствовали союз с Англией, словно позабыв умение последней создавать себеудобные, себевыгодные коалиции, воевать чужими штыками, загребать жар чужими руками; словно не она - повивальная бабушка пораженческой для России Крымской кампании, или не она устроительница противорусских Парижского, Берлинского, Лондонского конгрессов, или не она договорно, льготными кредитами и газетным криком поощряла и без обычной для неё утайки поддерживала японцев в не нужной России дальневосточной войне.