Еще больше его раздражали недостатки группового боя. Во взаимодействии между парами не было четкости, ведомые отрывались от ведущих, а те, увидев противника, забывали о подчиненных и сломя голову бросались на врага. Вон, уговорил Исаева разрешить вылет всем полком, и что?
– Неудачный вылет. Первый блин комом, – удрученно говорил он обступившим его летчикам после посадки.
– Почему неудачный? Нормальный, – пытался успокоить друга Фадеев.
– Хм, нормальный. Ненормальный! – с раздражением воскликнул Покрышкин. И пошел раскладывать все по полочкам: – Бомберов не встретили – раз, сбились в пчелиный рой, как бывало на "ишаках", – два. Разница только в том, что теперь рой был в вертикальной плоскости. И спрашивается, из-за чего, из-за двух паршивых пар "мессеров"… И все это из-за малой скорости патрулирования!
Проходивший мимо летчик из полка Дзусова Иван Бабак заинтересовался: о чем говорит капитан, раз летчики, вытянув шеи, так внимательно его слушают. Он подошел и тоже прислушался.
– Нет, надо было эшелонировать группу по высоте, тогда и толку было бы больше, – закончил свою мысль Покрышкин. Потом резко повернулся к невысокому белобрысому летчику: – А ты, Мочалов, что кричишь, панику в воздухе разводишь? Информировать о противнике надо коротко и ясно.
– Так они же в атаку пошли – тут некогда было рассуждать, – стал оправдываться Мочалов.
– Так ты же кнопку передатчика на целых пять минут нажал!
Последние слова капитана потонули в хохоте летчиков, но лицо Покрышкина оставалось серьезным.
– Скажете тоже – пять минут, – обиделся Мочалов, задетый их смехом за живое.
– Конечно, пять минут. Мне команду передать не дал – так я и пошел в полупереворот, а за мной вся группа, и пошло, и поехало: кто полный переворот делает, кто – полупереворот. Полная неразбериха! Ничего не скажешь, здорово мы летаем.
Летчики притихли.
Сашу ужасно угнетало, что никак не удается наладить взаимодействие пар в группе. Появится самолет противника, и все, за исключением Речкалова, Федорова и еще нескольких "стариков", скопом бросаются за ним, нарушая порядок, строго обусловленный разработанным на земле планом боя. Многие стремятся прежде всего атаковать истребителей, вместо того чтобы всей мощью огня обрушиться на бомбардировщики. В эфире хаос – все разом кричат, вместо того чтобы молча выслушать приказы ведущего и коротко доложить о противнике.
Надо продолжать тренировать и тренировать.
20 апреля, в день рождения Гитлера, немцы предприняли решительный штурм Малой Земли.
В небе творилось что-то невообразимое. Воздушные бои велись почти на всех высотах. В этой карусели трудно было разобрать, где свои, где чужие. С земли людям было страшно смотреть на то, что творилось в воздухе… Самолеты носились, словно разъяренные осы, которым порушили гнездо. Страшный гул, молниеносные сближения в лобовых атаках, какой-то душераздирающий вой и свист моторов, грохот от стрельбы пушек и пулеметов, стремительные наборы высоты и пикирования! Горят самолеты, летчики опускаются на парашютах… Как в аду.
В одиннадцать тридцать советские бомбардировщики произвели массированный налет и сорвали наступление противника. Еще около сотни самолетов атаковали позиции вермахта спустя пять часов. Командующий 17-й немецкой армией вынужден был срочно приступить к перегруппировке сил.
Восьмерка Покрышкина прикрывала штурмовиков во время этой вечерней атаки. Вылет не заладился: не успели подойти к месту штурмовки, как один из летчиков его восьмерки ввязался в бой со свалившимися сверху "мессершмиттами". Раздосадованный, комэск хотел было ругнуть пилота за своеволие, но, словно что-то почувствовав, оглянулся: желтое рыло трехпушечного "мессершмитта" висело метрах в пятидесяти над ним.
Руки и ноги сработали автоматически мгновенно – резко влево ручка, удар по правой педали с одновременным убиранием газа. В то же мгновение послышался сильный грохот. "Все! Амба!" – промелькнуло в голове. Но что это – машина как будто цела, хорошо слушается, а "мессер" уже промелькнул над ним своим закопченным пузом. Вот он уже впереди, виден, как на ладони. Прибавив газ, Саша бросился за ним.
А тот, уверенный, что "тринадцатая" подбита, решил приняться за другого русского, а когда спохватился, было уже поздно. Саша сидел у него на хвосте. Фриц махнул переворот – Саша за ним. Тогда немец спикировал, надеясь на скорость своей машины, но Саше только это и надо было. Когда немецкий пилот стал выводить свой самолет из пикирования у самой воды, он получил в хвост три очереди из пушки и пулеметов.
Позже Александр во всем разобрался. Оказалось, у него в полете отказал приемник – вот почему он не услышал предупреждение ведомого о появлении "мессершмитта". Интуитивно почувствовав немца у себя на хвосте, он мгновенно свалил свою машину в скольжение и вышел из него полупереворотом, на какое-то мгновение опередив начало стрельбы противника. "Месс" прошел так близко, что Саша услышал грохот его пушек, снаряды которых прошли мимо.
Подготовка советских войск к наступлению шла полным ходом. В 56-ю армию, наступающую на главном направлении, стали поступать артиллерия резерва Верховного Главнокомандующего, авиация с других фронтов, эшелоны с горючим, боеприпасами, необходимым снаряжением.
По приказу маршала Жукова авиация, начиная с 21 апреля, стала наносить массированные удары по обороне, базам снабжения и аэродромам противника. Авиация дальнего действия группами по пять-десять машин подвергла бомбардировке аэродромы 55-й эскадры люфтваффе в Саках и Сарабузе, а также 18 других аэродромов. Помогая малоземельцам, в воздух стали подыматься до двухсот самолетов, что сразу же сбило активность противника.
Командующий ВВС маршал Новиков быстро обнаружил, что дело страдает от распыления сил. Необходимо было срочно внести изменения в структуру управления авиацией Северо-Кавказского фронта. Маршал принимает решение о переводе управления 5-й воздушной армии в район Курской дуги в состав Степного фронта, с передачей трех ее авиационных дивизий 4-й воздушной армии. Был упразднен штаб ВВС фронта, а его командующий Вершинин возглавил 4-ю армию. Командовавший ею ранее генерал Науменко получил назначение на Курскую дугу. Теперь авиацией фронта командовал только один штаб.
Все решения Новикова были утверждены Жуковым. Указания последнего оформлялись начальником штаба Северо-Кавказского фронта генерал-лейтенантом Петровым. Все делалось быстро и четко. Крутой характер Георгия Константиновича Жукова был всем хорошо известен.
Вместе с представителем Генерального штаба генералом Штеменко маршал побывал во всех армиях и лично поставил задачи командующим, а в 56-й армии встретился с каждым командиром дивизии и разъяснил ему его конкретную задачу. Поскольку подготовку наступательной операции к 25-му завершить не удалось, Жуков приказал отложить наступление до 29-го – только к этому сроку все силы и средства фронта могли быть приведены в полную боевую готовность.
6
А воздушные бои продолжались. Начинались они рано утром и длились до захода солнца. Летчики выматывались до предела. Лишь Вадим Фадеев со своим богатырским здоровьем неизменно сохранял бодрость духа. Как только сонные, невыспавшиеся летчики усаживались в старенький, разбитый автобус, на котором их доставляли из станицы на аэродром, тотчас же раздавался его могучий бас. "Утро самодеятельности" объявлялось открытым, и по дороге до аэродрома он развлекал народ: рассказывал анекдоты, пел волжские песни, со всеми подробностями начинал излагать какую-нибудь невероятную историю из своей жизни, пересыпая ее такими красочными деталями, что от смеха невозможно было удержаться. Пока доезжали до аэродрома, сонливость у летчиков проходила.
Бывало, что к вечеру у них не хватало сил выбраться из кабины самолета и, извлеченные оттуда с помощью техников, они засыпали до очередного подъема тут же, на чехле, под плоскостью своей машины.
А утром все повторялось сначала. Едва локаторы обнаруживали, что фашистская авиация поднялась в воздух, со всех аэродромов без промедления взлетали советские истребители, и начиналось!
На всех высотах – от бреющего до 5-6 тысяч, в небе разгорались бои с участием истребителей всех марок. Вой моторов, стрельба из бортового оружия. Горели самолеты, другие, подбитые, тянули на свою территорию, оставляя за собой шлейф черного дыма. Повсюду парашюты. Разноцветный купол – фашист, белый – наш, советский летчик.
С утра пятерка Фадеева на пяти тысячах. Впереди – безмятежное синее небо. Желтая нить пляжей тянется с севера на юг, а посреди лежит Новороссийск – угрюмый, страшный, в дымах и пожарах. Над Станичкой, где обороняются моряки Куникова, сплошная черно-желтая пелена разрывов. С обеих сторон мигают бесчисленные вспышки пушечных залпов – орудия бьют прямой наводкой.
Со стороны Геленджика, на небольшой высоте, без прикрытия появились три бомбардировщика "Ю-88". "Странно, – подумал Андрей Труд. – Одинокая тройка бомбардировщиков и без прикрытия… Тут что-то не так". Он хотел поделиться своими сомнениями с комэском, но тут же в наушниках раздался могучий бас Фадеева:
– За мной, браточки!
С высоты пяти тысяч метров он устремился на бомбардировщики. Ведомый Труд со всей группой, как положено, за ним. В последний момент, по привычке, Андрей крутнул головой и… ахнул: со стороны Анапы несколькими волнами двигались "лапотники", а над ними комариной стаей вились "мессершмитты".
– Фадеев! Фадеев! – закричал Труд. – Смотри вправо! Смотри вправо!
Теперь все стало ясно: "юнкерсы" выпустили для отвлечения внимания русских истребителей.
– Понял, Труд, понял! – отозвался Фадеев. – Все за мной!
Шестерка резко развернулась и ушла в сторону с набором высоты. Прикрывающая пара Речкалова тоже полезла вверх.
Первая десятка "Ю-87" и девять "мессершмиттов" прикрытия подходили к Мысхако. Летчики чувствовали себя спокойно. Ведь три "юнкерса" свою задачу выполнили, небо над Станичкой было чистым.
В этот момент, со стороны солнца, покрышкинским "соколиным ударом" на них обрушилась шестерка красноносых "аэрокобр". Четверка с ходу атаковала бомбардировщики, пара завязала бой с истребителями. Речкалов с ведомым остались в засаде.
Фадеев с ходу поджег флагмана. Через прозрачный плексиглас кабины неуклюжего "лапотника" было видно искаженное яростью лицо пилота, что-то кричавшего своим по рации. Нетрудно было догадаться, о чем он кричит: атакуют русские асы, нужна помощь, срочная помощь, иначе всем "штукам" здесь будет конец. Его подчиненные в панике уже побросали бомбы в море и повернули на запад.
Четверка Фадеева, разбившись на пары, стремительно выбивала немцев. Не дремали и верхние – один за другим в воду упали два горящих "мессершмитта".
В этот момент подошла вторая волна бомбардировщиков, а с высоты шесть тысяч метров опустилась восьмерка "мессов", прибывшая на помощь. Фадеев подал команду: "Сомкнуть строй", и "кобры" стали в кольцо, прикрывая хвосты друг друга. Напряжение боя достигло кульминации.
У Труда пересохло в горле, все чаще темнело в глазах при резких маневрах. Собрав волю в кулак, Андрей неотступно следовал за Фадеевым, прикрывая своего командира от наседавших немцев.
Одному Вадиму все было нипочем. Казалось, он не знал, что такое перегрузки, усталость и страх. Его могучий бас постоянно слышался в наушниках: то он кого-то подбадривал, то хвалил, радостно комментируя каждую победу. И ребята держались, у них даже появилось второе дыхание.
На пятнадцатой минуте боя с моря подошла группа каких-то новых машин. "Фокке-Вульф-190", – догадался Андрей. С описанием этого самолета они знакомились еще на Каспии.
Искрин с ведомым Сутыриным развернулись было против вновь прибывших. "Ого! – невольно вырвалось у Николая, когда он увидел, как пилот "фоккера" стал живо перекладывать машину с одного виража на другой. – На скорости за ним не угонишься". Он решил поймать его на конструктивном недостатке – неожиданном сваливании "фоккера" в штопор при малой скорости. Резко убрав газ, они быстро подловили одного. "Есть почин! – раздался в эфире радостный голос Сутырина, с удовольствием отметившего, что горящий "Фокке-Вульф-190" врезался в море.
Но рано ребята радовались. Численное преимущество начало сказываться, и постепенно немцы стали прижимать шестерку Фадеева к воде. Вот когда пробил час Речкалова.
– Речкалов! Атакуй! – подал команду Фадеев. Первым же ударом сверху пара "аэрокобр" подожгла "мессершмитт". Остальные шарахнулись в стороны и ослабили кольцо.
– Фадеев! Фадеев! Я голодный! Я голодный!
Андрей Труд напомнил командиру, что горючее на исходе.
– Понятно! – отозвался Вадим. – Домой, браточки!
Резкий переворот и пикирование до бреющего. Андрей приготовился было повторить маневр командира, как тут, прямо перед носом его истребителя, возникло пятнистое, закопченное брюхо "мессершмитта". Недолго думая, он пальнул по нему из пушки и бросился догонять ведущего. Когда он выводил свою машину из пике, горящий "мессер" пронесся мимо и врезался в воду.
Труд осмотрелся. Следом шли пять машин, две вверху. Не хватало одной. Кого же? Оказалось – Дмитрия Сапунова. Все-таки подловили фашисты молодого пилота на вираже, когда он не удержался и отбился от своих, и сбили.
Во влажном небе Новороссийска еще видны были парные следы росчерков истребителей гвардейцев. "Сбили десять, потеряли Диму", – отрешенно думал Труд по дороге домой.
…В конце дня весь полк поднялся на прикрытие пикирующих бомбардировщиков "Пе-2", которые наносили удар по выявленному скоплению наземных войск противника. Две девятки "петляковых" прикрывала четверка Покрышкина.
Едва они отошли от аэродрома, как стал отставать его ведомый Василий Островский. Закапризничал мотор.
– Может, вернешься домой? – запросил по рации Александр.
– Нет, товарищ командир. Хочу драться. С машиной все будет в порядке.
Островский пока редко летал на такие важные задания и, понимая, что звену будет трудно без одного пилота, решил продолжать полет. Да и Александру не хотелось его возвращать: Вася так рвался в бой, так хотел отомстить гитлеровцам за смерть своих родителей, что он просто не смог запретить ему это сделать.
При подходе к линии фронта мотор у Островского задымил и Покрышкин, скрепя сердце, все-таки приказал ему вернуться.
Небо над Цемесской бухтой привычно кишело самолетами. На разных высотах сновали "Яки" и "кобры"; параллельно его группе, на той же высоте, шли другие эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков. Такое количество авиации он видел впервые. Саша не знал, что по решению Ставки Верховного Главнокомандования для восстановления равновесия сил на Кубань, помимо корпуса Савицкого, срочно передислоцировали 2-й бомбардировочный и 2-й смешанный авиационные корпуса.
Пора было начинать боевую работу. "Пе-2" вышли в заданный район и стали в круг. Первую попытку "мессершмиттов" помешать им прицельно отбомбиться по балке тройка "аэрокобр" сорвала довольно быстро.
Закончив бомбардировку, "петляковы" вышли на море для разворота, и вновь, как это бывало уже не раз, на них напали немецкие истребители. Первыми с ними сразилась пара Крюкова, потом пришла очередь Покрышкина. Он решил перехватить парочку "худых", направлявшихся к отставшему от своих "петлякову".
7
В 3-й группе 52-й эскадры люфтваффе стали вызывать особое беспокойство русские "аэрокобры" с красными обтекателями винтов и красной вертикальной чертой на киле, появившиеся в небе над Таманью в десятых числах апреля. Среди пилотов пошли разговоры, что это прибыло элитное подразделение, состоящее из асов, которые у русских называются "гвардейцами". Очень быстро немецкие пилоты выделили среди них Покрышкина, Фадеева, Крюкова. Их стали узнавать по почерку и номерам машин, написанным на фюзеляже крупными цифрами.
Особое опасение у немецких пилотов вызывал Покрышкин, летающий на "аэрокобре" под номером тринадцать. Атаки его групп были столь внезапны и стремительны, что немецкие пилоты совершенно не могли к ним приспособиться.
Часто со стороны казалось, что над линией фронта никакой единой группы самолетов нет. Так, отдельные пары проскакивают на противоположных или пересекающихся курсах. И вдруг откуда ни возьмись атаку производит группа и тут же вновь исчезает. Со своими пилотами Покрышкин разгромил уже несколько эскадрилий истребителей, не считая сбитых бомбардировщиков. Все отдавали себе отчет, что это только начало. Главные бои еще были впереди.
Всех пилотов предупреждали быть предельно внимательными в воздухе и сразу сообщать по рации, если будет замечена машина под номером тринадцать.
С другими было проще. Например, с Фадеевым, по мнению Вальтера Крупински, вполне можно было справиться. Фадеев, так же как и Даммерс или Цвернеманн, любил ввязываться в драки, крутить карусель. Рано или поздно его можно подловить.
Однажды он уже выследил Фадеева, когда тот возвращался с боевого задания на свой аэродром в Поповической. Крупински хотел провести атаку в момент посадки русского на аэродроме, но Фадеев почему-то раздумал садиться и стал крутить над Поповической восходящие бочки. Попытка атаковать его в мертвой точке оказалась безрезультатной. Заметив падающие на него сверху "мессершмитты", Фадеев резко бросил свою машину в сторону, и трассы прошли мимо. Задерживаться над вражеским аэродромом Крупински поостерегся, и его четверка с набором высоты ушла за линию фронта.
На исходе дня 24 апреля 7-я эскадрилья вылетела в четвертый раз за этот день. На подходе к цели они увидели одинокую "кобру" с красным обтекателем, которая возвращалась к себе на аэродром. Судя по дымному следу, у нее были какие-то неполадки в моторе. Пауль Россманн тут же предложил Крупински предоставить молодым возможность потренироваться на русском. Биркнер и Мерчад, по очереди, стали в упор расстреливать советский истребитель, а когда он загорелся и летчик выбросился с парашютом, Даммерс не отказал себе в удовольствии расстрелять и его. Одним советским асом будет меньше.
Довольные почином, они с набором высоты пошли к Новороссийску. В районе Цемесской бухты яблоку негде было упасть от летающих там самолетов. Присмотрев себе цель – пикирующие бомбардировщики "Пе-2", которые только что отбомбились и разворачивались над морем, направляясь домой, Крупински приказал своим пилотам атаковать их.
Едва пара Даммерса подвернула к бомбардировщикам, как навстречу ей тут же выскочила парочка "кобр" с красными носами, осуществлявшая, по-видимому, прикрытие "Пе-2". Завязался бой.
Крупински с Хартманном облюбовали себе одиночный бомбардировщик, приотставший от своих во время разворота над морем. Они еще только прикидывали, какую им следует занять позицию для атаки, как вдруг увидели решительно направляющуюся к ним одиночную "кобру", тоже с красным обтекателем.
Из предосторожности Крупински сразу же пошел на солнце. Хартманн за ним. И тут он услышал в наушниках:
– Мой бог! Буби, ты видишь, кто нас атакует?! Да это же тринадцатая "кобра"! И в одиночку! Редкий шанс, Буби! Я поднимусь вверх. Как только увидишь, что я пошел с ним в лобовую, подходи к нему снизу. Как понял?
– Понял, Круппи, понял тебя! Иду вниз! – ответил Хартманн.
Сначала по отношению к тринадцатой они держались по бокам, изредка стреляя из пулеметов. Набрав высоту, Крупински развернулся и, посылая длинные трассы, начал атаку со стороны солнца.
Хартманн зашел "кобре" в хвост и стал стремительно сближаться.
– Поближе подойди, Буби! Чтобы в яблочко, наверняка! – крикнул Крупински.