Николай видел, как связной зашел в торговое заведение Штебенко, и последовал за ним.
В плохо освещенном помещении лавки вдоль стены на низких козлах выстроились в ряд большие сорокаведерные бочки с уксусом. За конторкой сидел худой человек с бледным одутловатым лицом - надо полагать, это был Аверьян Штебенко. Паренек, разливавший уксус по бутылкам, - точная копия Штебенко-старшего - такой же тощий и одутловатый, словно сильный уксусный дух, которым здесь все дышало, замариновал отца и сына.
Покупателей не было.
Связной выглянул из-за приоткрытой двери в глубине лавки и поманил Николая.
Он вошел в помещение, служившее подсобкой, помог бородачу сдвинуть с места большую дубовую бочку, под которой оказалась крышка люка. Держась за ступеньки руками, они начали спускаться вниз по отвесной лестнице. Николай насчитал двадцать ступеней, одна от другой сантиметров сорок. "Стало быть, восемь метров", - прикинул он.
Вышли на площадку. Бородач дернул за веревку, наверху отозвался звонок. Люк над их головой закрыли, и, судя по звуку, бочка вернулась на свое место. Связной чиркнул спичкой, приподнял стекло фонаря, висящего здесь же, и зажег фитиль. Снова поднят люк, и снова спуск по такой же лестнице на вторую площадку, а затем и на третью...
Они спустились в небольшую камеру, вырубленную прямо в ракушечнике, которая, уменьшаясь уступами, вела в узкий коридор...
- Пригнитесь, Николай Артурович! - предупредил его связной.
Они шли под уклон. С непривычки у Николая ныл затылок и дрожали колени. Воздух здесь был сырой и, казалось, подогретый. Дышать трудно, от пота намокла рубашка и прилипла к телу.
Понимая, что должен чувствовать человек, впервые спускающийся в катакомбы, связной сказал:
- Потерпите еще немного. Скоро главная штольня, там малость полегче.
"Где я видел этого человека? - неотвязно вертелась у Николая мысль. - И голос знакомый, и лицо, и фигура..."
- Послушайте, Борода, вы знаете, как меня зовут, и даже называете по отчеству, а себя не представили. Нехорошо! - сказал Николай, когда они остановились для краткого отдыха.
- Игнат Иванович Туленко. Меня больше величают Старшиной. Вот и вы так - Старшина.
- Далеко нам еще, Старшина? - спросил Николай.
- Нет, недалеко. Вот опаздываем мы, это плохо! - Он вытащил за брелок карманные часы на цепочке и посветил фонарем. - Пять минут первого, а товарищ Роман назначил в двенадцать ноль-ноль. Пошли, Николай Артурович!
Штольня расширилась, стала выше, идти было легче. В отсветах фонаря сверкали рыжеватые прожилки. Было так тихо, словно они находились в вакууме, нехватка воздуха усиливала это ощущение.
У каждой развилки штолен, а их здесь было множество, Старшина, подняв над головой фонарь, внимательно изучал условные отметки на камне, разные стрелки, буквы, какие-то иероглифы. Связной хорошо разбирался во всех этих знаках и безошибочно находил нужную дорогу.
- Сюда примыкают катакомбы Кривой Балки, а сбойку от уксусной лавки Штебенко мы делали сами. В бочках на фуре возили ракушечник к отвалу... Каторжная была работенка!..
Спустя несколько минут неожиданно, направив из темноты стволы автоматов, их остановила охрана.
- "Из тьмы к солнцу!" - назвал Старшина пароль.
- Проходи! - отозвался кто-то из глубины штольни.
Они ступили в широкий коридор, затем свернули в большой зал. В глубине ниши, вырубленной прямо в ракушечнике, стоял бюст Владимира Ильича Ленина. Посредине ровно опиленная глыба камня, накрыта кумачовой скатертью. На этом столе фонарь "летучая мышь". Сиденья из камня вокруг стола.
Навстречу им поднялся высокий человек, чубатый, с сильным, волевым лицом и цепким, внимательным взглядом серо-голубых глаз.
- А я начал беспокоиться! - сказал он, протянув руку Николаю, и представился: - Роман. Рад вас видеть, Николай Артурович! Хотя мы и в курсе того, что делается наверху, все же рады каждому новому человеку!
- Я могу идти, товарищ Роман? - спросил Старшина.
- Надо, чтобы ты присутствовал, Игнат Иванович!
- Есть присутствовать! - отозвался Старшина.
Они сели возле каменного стола, словно в кабинете секретаря райкома. Неровный свет фонаря подсвечивал снизу бюст в нише, и казалось, что Ильич, глядя на них своим мудрым, с лукавым прищуром взглядом, с интересом прислушивается.
- Нуждаемся в помощи, товарищ Роман... - сказал Николай и осекся.
Но товарищ Роман считал обращение к подпольному райкому чем-то обычным, само собой разумеющимся и сказал:
- Конкретнее.
- Нам необходимо передать по рации на Большую землю разведданные, разумеется шифром...
Товарищ Роман и Старшина переглянулись.
- Вам должно быть известно, что замурованы все выходы из катакомб, кроме того, сигуранца ведет круглосуточное наблюдение за эфиром. Нам каждый раз приходится искать новый выход, зачастую с большим риском для подпольщиков. Чтобы избежать радиопеленгации, мы не ведем по рации длительных передач.
- Как же быть? - спросил Николай. - Фронт приближается, а разведданные о береговой и противовоздушной обороне, важные сведения о немецком флоте лежат в тайнике...
- Срочно направляйте связного через линию фронта, - сказал Роман.
- Мы думали над этим, но не можем найти подходящего человека. Связная Покалюхина - способная разведчица, у нее отличная память, наблюдательность, она умеет логически мыслить, смелая, настойчивая девушка, но болезненна и вряд ли сможет вынести физические лишения, связанные с переходом.
- Быть может, кто-нибудь из подпольной группы на судоремонтном? - спросил Роман.
- Есть один, Мындра Иван Яковлевич. Осторожный человек, с хитрецой, умеет подходить к людям, исполнителен. Я о нем думал и отказался. Теперь, когда немцы подчистую выметают резервы, мужчине трудно перейти фронт. Могут принять за дезертира или, еще хуже, за перебежчика.
- Да, женщине было бы легче... - согласился секретарь.
- Порекомендуйте человека, товарищ Роман.
- А почему бы вам не послать Глашу Вагину?
- Кого? - переспросил Николай. Ему казалось, что он ослышался.
- Глафиру Вагину, - спокойно повторил секретарь.
Только теперь до сознания Николая дошло, что речь идет о Глаше с Коблевской, маленькой швее, простой скромной женщине... Пожалуй, лучше не придумаешь!
- Все, что мы можем для вас сделать, - сказал Роман, - это кратко передать в центр, что действуете вы успешно и ждете связного.
- Спасибо и за это. Передайте: "Золотников ждет связного". Они поймут. Что касается оценки нашей работы, думаю, время еще не пришло.
- Передадим этой же ночью, - пообещал секретарь. - Теперь о времени и оценке. Мне кажется, что всегда время и поддержать человека, и предостеречь. Тем более, что райком имеет на это право. Мы наблюдаем за вашей работой, поддерживаем и иногда поправляем... Как, например, было с провокатором сигуранцы Дегтяревым...
- Так это вы? - удивился Николай.
- Подпольный райком предупредил вас об опасности через Глафиру Вагину. Вся ваша деятельность проходит у нас на глазах, и мы вправе, как видите, давать оценки.
- Беру свои слова назад...
- У вас все? - спросил Роман.
- Крайне необходима взрывчатка.
- Взрывчатки нет, сами нуждаемся. Организуйте производство...
- Нужен специалист. Как вы думаете, можно привлечь профессора Лопатто?
- Лопатто остался в городе по заданию партии. Не хотелось бы подвергать профессора риску, которого можно избежать. Но в случае крайней необходимости поговорите с ним...
- Можно сослаться на вас?
- Скажите, что вас направил к нему товарищ Роман. У вас все?
- Да.
- Тогда у меня есть к вам вопрос: по мере того как фронт приближается к Одессе, должны обостряться противоречия между оккупантами, не так ли?
- Отношения между оккупантами никогда не были хорошими, а сейчас становятся особенно острыми. Гитлеровцы вытесняют своих союзников со всех командных постов. Ходят упорные слухи, что само название территории - "Транснистрия" - упраздняется...
- Помните: последними из Одессы будут уходить гитлеровцы, они приложат все усилия, чтобы от судоремонтного завода не оставить камня на камне. На вас ложится большая ответственность.
- Понимаю.
- И последнее: вы печатаете сводки Информбюро и расклеиваете в городе. У вас считается похвальной лихостью наклеить сводку под носом сигуранцы. Игра в прятки со смертью. Надо строго соблюдать законы конспирации. Расклейку листовок прекратите. Достаточно и того, что ваши люди регулярно слушают сводки, записывают их и размножают на машинке. Каждое воскресенье передавайте сводки товарищу Федору. Пароль тот же.
- Понимаю.
- На связь с Федором выделите специального человека, умного и достаточно опытного. Затем, есть у вас такой мастер... Да, Гнесианов! - вспомнил Роман. - Так вот, этот товарищ очень откровенно торгует бронзой и баббитом. Вырученные деньги идут на нужды группы?
- В основном да...
- От услуг этого товарища откажитесь. Мы к вам направим человека, его зовут Семен Шпак... Запомните: Семен Шпак! Он реализует вам цветные металлы по более высоким ценам и без ненужного риска. Ваше обращение-листовка к местным немцам вызвало живой интерес. Многие местные немцы призадумались, некоторые уклоняются от сдачи оккупантам хлеба, мяса и овощей. Через некоторое время вам следует обратиться к ним с новой листовкой. Вот, кажется, и все, что поручил мне передать вам районный комитет партии. В случае надобности можете связаться с нами минуя Федора, непосредственно через Туленко Игната Ивановича, или, как мы его привыкли звать, Старшину. Он работает подсобным рабочим материально-технического склада на судоремонтном. О деталях договоритесь с ним лично. - Товарищ Роман поднялся и протянул руку: - Желаю удачи! Не зарывайтесь. Поменьше азарта. А то у вас, Николай Артурович, есть эдакая рисовочка опасностью. Не надо.
- Ясно, товарищ Роман! Спасибо! От всей души спасибо...
- Игнат Иванович, - обратился Роман к Туленко, - проводи товарища до моста и возвращайся, надо поговорить.
Николай простился с Романом и вслед за Туленко вышел.
Обратный путь показался легче, быть может потому, что настроение у Николая было отличное. Сознание того, что ты не один, что за тобой испытанная, сильная организация, на которую можно в трудную минуту положиться, наполняло его радостным, приподнятым чувством.
Когда они, совершив два подъема по вертикальной шахте, позвонили, наверху долго стояла ничем не нарушаемая тишина.
- Очевидно, в лавке покупатели, - тихо пояснил Старшина.
- Что же, товарищ Роман совсем не выходит на поверхность? - так же тихо спросил Николай.
- Редко. Ему нельзя, знают его в лицо...
- Тяжело в катакомбах. Кажется, что вся эта толща земли давит на грудь, мешает дышать...
- Один румынский ученый с "научной" точки зрения совершенно точно доказал, - улыбнулся Туленко, - что партизаны долго под землей не выдержат. Во-первых, писал ученый, нехватка воздуха, во-вторых, человек не может жить без солнца, а в-третьих, без витаминов. Румыны успокоились и стали дожидаться, когда партизаны перемрут в катакомбах. А научный этот работник не учел того, что в подземелье Одессы - советские люди! Коммунисты! Большевики! Как видите, товарищ Роман живет и трудится!..
В это время наверху послышался грохот отодвигаемой бочки. Крышка откинулась, и сквозь тьму проступил бледный прямоугольник открытого люка.
Туленко задул фонарь, повесил его на прежнее место, и они начали подниматься по лестнице.
- Постойте маленько здесь, в подсобке, пока глаза привыкнут к дневному свету, - сказал Старшина. - Если я вам буду нужен, приходите на склад, покажитесь и уходите, где побезопаснее. Я приду. Ну как?
- С непривычки трудно... - сознался Николай Артурович.
- Сейчас пройдет.
Они постояли еще некоторое время и затем вышли из подсобки. В лавке не было никого. Штебенко, отец и сын, улыбнулись им из-за прилавка. Николай и Старшина пошли к площади.
- Идите, дальше я доберусь сам, - сказал Николай.
Но Старшина отрицательно покачал головой:
- Приказано до моста. У нас дисциплина железная.
Тут же за мостом Николай нанял извозчика и поехал к профессору Лопатто. На звонок ему открыл Эдуард Ксаверьевич:
- Марии Трофимовны нет дома! - громко сказал он и захлопнул дверь.
За то короткое время, что дверь была открыта, из кабинета потянуло табачным дымом. Лопатто не курил. Стало быть, у профессора кто-то был, встречу с кем он хотел предотвратить.
Николай поднялся этажом выше и, не выпуская из поля зрения дверь в квартиру Лопатто, приготовился ждать.
Прошло минут пятнадцать - двадцать, когда снова щелкнул замок двери и на площадку вышел, брезгливо выпятив нижнюю губу, профессор Хайлов.
- Ну и черт с тобой! - прошипел он, спускаясь по лестнице.
Громко хлопнула входная дверь.
Немного выждав, Николай спустился на второй этаж и позвонил.
- Я так и думал, что вы поймете... - сказал Лопатто, пропуская его в кабинет. - Был профессор Хайлов, и я почему-то решил, что вам встречаться не следует...
- Думаю, и у вас, Эдуард Ксаверьевич, с этим господином нет ничего общего, - улыбнулся Николай.
- Хайлов считает меня красным. Приближается фронт, и крысы бегут с корабля.
- В нашем доме крысы не обязательны, - заметил Николай.
- Да, конечно... Вас, очевидно, интересует завод...
- Я знаю, ваш проект принят и завод восстанавливается. Эдуард Ксаверьевич, меня к вам направил товарищ Роман.
- Наконец-то! Признаться, я думал, что обо мне забыли, - профессор улыбнулся, и его лицо приняло какое-то новое выражение.
- Вас не забыли. Просто не хотели подвергать ненужному риску...
- Мне это не совсем понятно. Когда я должен был эвакуироваться с институтом, меня вызвали в партийный комитет - было это, помню, как сейчас, двадцатого сентября - и предложили остаться в Одессе. Я знал, что меня ждет, но все же остался... Кстати, тогда в парткоме я и познакомился с товарищем Романом. Вы давно его видели?
- Сегодня.
- Чем я могу быть вам полезен?
- После того как наши войска захватили Армянск, группировка немецкой армии в Крыму отрезана. Снабжение Севастополя возможно только морем. Мы должны нанести чувствительный удар по немецкому флоту. Для успешной диверсии необходима взрывчатка, мины с тепловым взрывателем, замаскированные под каменный уголь...
Профессор Лопатто поднялся с кресла и, потирая подбородок, прошелся по кабинету. Он был озабочен.
- Если изготовление таких мин связано с большим риском, считайте, Эдуард Ксаверьевич, что с этой просьбой я к вам не обращался...
- Опять опека?! Скажите, почему я должен опасность обходить стороной? Чураться всякого риска?! Кто вам дал право устранять меня от участия в борьбе?!
- Вы меня не так поняли...
- Нет, это вы неверно истолковали мое раздумье... Я думал о трудностях... Отдельные компоненты придется изготовлять в университетской лаборатории, а собирать здесь, у меня в кабинете. Вы можете выточить металлический корпус и капсюль?
- Дайте чертеж, укажите размеры...
- Кроме того, подберите подходящий кусок угля и проточите в нем отверстие... Я сейчас набросаю вам... - Профессор сел за стол и пододвинул к себе лист бумаги.
В передней послышался звук открываемого замка. Перехватив настороженный взгляд Гефта, профессор сказал:
- Это Мария Трофимовна. Она "делала базар", как говорят в Одессе. - Эдуард Ксаверьевич улыбнулся. - При жене ни слова. Тоже опекун...
Приоткрыв дверь, Мария Трофимовна заглянула в кабинет и, без особого удовольствия, поздоровалась с Гефтом. Женщину беспокоили непонятные и, казалось, ненужные связи мужа с незнакомыми ей людьми.
- Вот чертеж. Размеры я проставил, - сказал профессор Лопатто. - Высокий класс точности не требуется.
Гефт внимательно посмотрел на чертеж, закрыв глаза, представил себе его во всех деталях и вернул Лопатто:
- Можете уничтожить. Завтра, Эдуард Ксаверьевич, я занесу вам первую заготовку и кусок угля...
- Вы действительно запомнили чертеж? - удивился профессор.
Гефт перевернул лист чистой стороной, быстро начертил корпус, капсюль взрывателя и проставил размеры:
- Проверяйте, профессор.
- Точно. А знаете, Николай Артурович, вы молодец! У вас верный глаз и отличная память. - Профессор сложил чертеж вчетверо, разорвал его и бросил в корзину.
- Так, Эдуард Ксаверьевич, нельзя... - Николай поднял корзину и стал выбирать обрывки чертежа.
- Юношеская романтика тайны, - с доброй усмешкой сказал Лопатто. - Кого может соблазнить содержимое моей мусорной корзинки?
- Есть такие "мусорщики"... Они добывают неплохую информацию...
Николай открыл печную дверцу, поджег клочки бумаги и бросил их на поддувало.
Лопатто смотрел на крупные, энергичные черты лица Николая, освещенные вспышками пламени, и откровенно ему завидовал. С первых же дней войны его дружески и в то же время решительно оберегали от непосредственного участия в борьбе. Когда в сентябре его вызвали в партком и предложили остаться в Одессе, он согласился не задумываясь. В состоянии крайнего напряжения он ждал, что вот придет к нему человек, назовет условное имя и потребует от него борьбы, сопряженной с риском, с опасностью... Но шли дни, недели, месяцы, а к нему никто не приходил. Целый год он жил в ожидании, но о нем словно забыли. Спустя год Эдуарда Ксаверьевича пригласили в университет. Изменились условия его жизни, семья перестала нуждаться, но он по-прежнему ждал человека, который придет к нему и потребует действия... И вот этот человек пришел. Конечно, он не так представлял себе участие в борьбе, но...
Николай поднял с пола тонкое полено, помешал им в печке и захлопнул дверцу. Пообещав завтра же к вечеру принести металлические заготовки, он ушел.
С Мясоедовской Николай свернул на Болгарскую, вышел проходным двором к дому Семашко и заглянул в подворотню - старики были во дворе. Только он прикоснулся к замку, как дверь открыла Зинаида:
- Я знала, что ты придешь, - здороваясь, сказала она. - Приемник уже включен.
Подняв творило, они спустились в подвал и надели наушники.
Который раз они слушали передачи Информбюро, и всегда с новым волнением, как сейчас...
Удары метронома затихли...
- Говорит Москва! От Советского информбюро, - послышался голос Левитана. - Войска 2-го Украинского фронта после трехдневных упорных боев 9 декабря овладели городом и железнодорожным узлом Знаменка!..