Николай пододвинул к себе карту и нашел Знаменку, узел железных дорог Черкассы - Первомайск, Кременчуг - Николаев...
"Фронт быстро продвигается на запад, надо спешить с посылкой связного, - думал он, двигая острием карандаша по карте. - Первомайск. Пропуск до Первомайска, а там несколько дней пересидеть в подвале и..." - Он глянул через плечо Зинаиды на запись:
"...подбили и уничтожили 122 немецких танка, - прочел он, - из них 92 в районе северо-восточнее Черняхова..."
Николай снова пододвинул к себе карту. Тяжелые танковые бои шли уже в ста километрах западнее Киева.
Зина выключила приемник и сняла наушники.
Когда они выбрались из подвала, Николай предупредил:
- Твои обязанности, Зина, ограничиваются прослушиванием сводок и передачей записи Покалюхиной. Расклейкой мы заниматься не будем...
- Что-нибудь случилось? - забеспокоилась она.
- Нет, но могло бы случиться.
- Что-то ты, Коля, сегодня сверкаешь, словно новенький гривенник! - пытливо вглядываясь в его лицо, сказала Зина.
На вопрос он не ответил, но почувствовал сам свою беспричинную улыбку, необычный подъем сил. И только четверть часа спустя, на Большой Арнаутской - он шел к Юле, - Николай подумал о том, что его так взволновало. Улыбка была не беспричинна. "Мы наблюдаем за вашей работой, поддерживаем, иногда направляем..." - сказал товарищ Роман. Исчезло ощущение одиночества, так угнетавшее его в последнее время. Теперь борьба приобретала новый характер, новые краски!..
ДВЕ ВСТРЕЧИ
Во двор дома на Коблевской Николай вошел, когда совсем стемнело. По его расчетам, Глашино окно было последнее налево. Сквозь узкую щель маскировки мерцал свет. Он приник к окну и увидел Глашу. Как и в первый раз, она была в полотняной рубашке с широкими бретельками, подчеркивавшими ее тонкие, словно девичьи, плечи. Чему-то улыбаясь, она шила на машине, подрубая длинным цветастым лоскутом некрашеный льняной холст.
Николай осторожно постучал. Женщина остановила машину и, глядя в окно, прислушалась. Он постучал вновь. Тогда Глаша погасила свет, подошла к окну и откинула светомаскировку. Николай зажег спичку и близко поднес к своему лицу. Видимо узнав его, Глаша постучала в ответ.
Он ждал, пока женщина привела себя в порядок и открыла дверь.
Хорошо ориентируясь, Николай пошел по коридору вперед.
В комнате был все тот же рабочий беспорядок. Глаша закрыла дверь, пододвинув табурет, села рядом с ним, сложила на коленях руки и доверчиво улыбнулась.
На лице Глаши можно было прочесть откровенное любопытство и самую искреннюю доброжелательность. Ее по-детски полные губы чуть приоткрыты в улыбке. С губами улыбаются и глаза, собирая в уголках множество мелких складочек.
Они не виделись с того самого вечера, когда Глаша подстерегла его возле дома, чтобы предупредить о провокаторе Дегтяреве. Прощаясь, он тогда сказал ей: "Прошу вас без очень большой нужды не искать со мной встречи". Но пришло время, и он ищет этой встречи:
- Меня привело к вам, Глаша, неотложное дело... - сказал он, преодолевая неловкость.
Сквозь глубокий вырез ее ситцевого платья был виден ворот полотняной рубахи с вколотыми иголками и цветными нитками. Сдерживая волнение, Глаша поднесла руку к вороту и стала разматывать с одной из иголок нитку и наматывать вновь...
А Николай молчал, остро ощутив опасность того, что собирался ей предложить. Он явственно представил себе Глашу на допросе в гитлеровской контрразведке, ее беспомощно вывернутые тонкие руки...
- Вы сказали, неотложное дело... - нарушила Глаша молчание.
- Помните, в июне, когда я пришел впервые, - начал Николай, - вы еще вышли ко мне на улицу...
- Помню, вы спрашивали мужа.
- К Якову Вагину у меня была явка. Он должен был остаться в городе для связи...
- Поначалу так оно и было. Яков перебрался квартировать к одному штурману на Пересыпи, установил связь... А десятого октября, рано утром, вот как вы, постучал в окно, простился...
- Трудно сейчас докопаться до истины, почему десятого октября Яков Вагин ушел на военном транспорте...
- Яша сказал - "приказ"...
- В суматохе эвакуации приказов было много, и разных. Со временем все станет ясным, что к чему, разберутся... Теперь же дело не ждет. Нет Вагина - нет рации. Нужно посылать человека через линию фронта. Мужчине трудно, схватят как дезертира, стало быть, женщина...
- Господи, да никак вы меня собираетесь посылать?! - она от удивления всплеснула руками.
- Вас, Глаша.
Улыбка сбежала с ее лица, Она встала, прошлась по комнате, зачем-то стряхнула и аккуратно сложила начатый коврик и, помедлив, сказала:
- Я должна подумать, дня три...
Он понял, что Глаша хочет связаться с подпольем, поэтому сказал:
- Мне рекомендовал вас товарищ Роман.
- Вы видели товарища Романа?
- Да, сегодня утром, Глаша, время не ждет. Наши войска с боями продвигаются к Одессе. Разведданные о гитлеровской обороне города должны быть переданы командованию...
- Раз товарищ Роман сказал, я не против. Сумею ли? Вы обо мне вон как думаете, а я такая, знаете, средняя... С памятью у меня плохо... Училась на тройки... Вся, как есть, нескладная я...
- Вы мне все это говорите, чтобы я от вас отступился?
- Зачем вы так? Я согласна. Не девочка, понимаю. Немного страшно, но это как в холодную воду - сперва обожжет, а обвыкнешь - ничего... Говорю так, чтобы знали, трудно будет со мной. Вам небось мнится смелая, сильная. А я... Ну, средняя, и все тут, яснее не скажешь.
- Знаете, Глаша, не верю я в средних людей. Самый простой, ничем не примечательный человек в дни испытаний может стать героем. Думается, в каждом дремлет до поры его внутренняя красота, что ли... Его способность к подвигу...
- А можно мне вас спросить?
- Да.
- Посылка от Якова и... Ну, всякое такое, на словах что велел передать... И что красивее меня нет на свете... И что любит, что вернется, только ждать его крепко велит... Это вы сами? От себя? Ну скажите мне правду, как на духу!
Глаша взяла его за руку и, глядя прямо в глаза строгим, изучающим взглядом, замерла в ожидании.
Николаю не было стыдно своего поступка. Передавая Глаше посылку, он думал об Анне и сыновьях. Ему казалось, что и там, в предгорье Алтая, найдется человек, который вспомнит о нем, передаст жене доброе слово. И, все же чувствуя неловкость, Николай признался:
- Помните, Глаша, при встрече, вы сказали: "Кто я теперь, солдатка, вдова..." Крепко запали мне в сердце слова эти... Хотел поддержать вас, чтобы выстояли, дождались...
- Я тогда еще поняла - пришел добрый человек, утешил душевным словом. Спасибо и на этом. Знаете, как вы меня поддержали. А Яков... Что ж Яков... Если бы он вас накануне встретил, передал бы все, что сказали мне вы... Простите меня, глупую, баба она баба и есть...
Глаша подошла к столику, открыла пудреницу, оклеенную ракушками, глядя в осколок зеркала, припудрила нос и, устроившись на табуретке, сложила руки ладошками.
- Где вы родились, Глаша? Росли, учились? - спросил Николай.
- В Балаклее, на реке Тясмин. Кончила начальную школу. Когда мама умерла, отец, он портновским делом занимался, переехал в Одессу...
- Балаклея на дороге Прилуки - Черкассы - Вапнярка?
- Я дальше Смелы не бывала. Что Черкассы недалеко, знаю.
- У вас кто-нибудь в Балаклее остался?
- Папина сестра, тетка Раиса. По мужу Голещук.
- Муж теткин чем занимается?
- Он по торговой части.
- Примет вас тетка, если вы к ней приедете?
- Не знаю... Много лет прошло... Тетка ко мне была ласкова. До войны приезжала она в Одессу, хоронить брата, отца моего. Звала в Балаклею. Мы, говорит, тебя за хорошего человека выдадим... А я тогда уже сердцем к Якову прилепилась. В прошлом году получила от нее письмо. Глебушка поторговывает. Живут они сытно. Раиса спрашивала, не могу ли я к ним приехать, привезти мануфактуры для "торгового оборота"... Только недавно письмо это на глаза попадалось...
- А вы вспомните, это важно.
Глаша выдвинула ящики машины, порылась в лоскутах, затем достала из-под кровати фанерный баул, перебрала в нем всякую мелочь. Долго стояла Глаша посреди комнаты, наморщив лоб, приложив палец к носу, пока не вспомнила: сложив конверт гармошкой, заложила им форточку, чтобы от сквозняка не хлопала!.. От такого обращения конверт пострадал, но письмо сохранилось. Николай внимательно прочел его и спросил:
- У вас, Глаша, какой район префектуры полиции?
- Греческая - угол Полицейского переулка.
- Завтра же утром отправляйтесь с этим письмом в префектуру и требуйте пропуск в Балаклею. Скажите, что по делам коммерции, продать мануфактуру и купить продукты...
- А у меня, кроме этих лоскутов, и нет ничего...
- Мануфактура, Глаша, будет. Требуйте пропуск. Нельзя терять ни одного дня: бои идут на ближних подступах к Черкассам!
- Вы думаете, дадут они пропуск?
- В префектурах полиции все покупается и продается. Предложите им взятку...
- Как же это?
- Идите прямо к комиссару полиции. Скажите: я, мол, человек коммерческий. Вы мне пропуск, господин комиссар, я вам марки. Вот задаток - сто марок, получу пропуск - еще двести! Дала бы больше, но, сами понимаете, деньги в товаре. Вернусь из Балаклеи, тогда пожалуйста - муки, манки, сахару!.. На обещания не скупитесь!
- У вас складно получается...
- Когда надо, Глаша, и у вас получается складно. Помните, с Дегтяревым...
- Так разве ж то я сама?
- Вы, Глаша, верующая? - неожиданно спросил Николай.
- Девчонкой была, бабка в церковь силком водила, а выросла, так... Яков-то у меня коммунист.
- Понимаю. Вот вам, Глаша, записная книжка и "Молитвослов". Вы в эту книжку выпишите молитвы на каждый случай. На первой странице вот отсюда. "Непрестанно молитеся. О всем благодарите: сия бо есть воля божия о Христе Иисусе в нас", - прочел он. - А потом я между строк впишу невидимыми чернилами данные разведки. Вы раздобудьте себе где-нибудь крест нательный, иконку небольшую, церковные свечи... По возможности оденьтесь во все черное, вроде монашки...
- Понимаю.
- Сейчас же после моего ухода садитесь, Глаша, и переписывайте. Ну, а на память придется все же кое-что выучить. Об этом завтра. Вот вам на расходы триста марок, - он отсчитал деньги и положил на швейную машину. - Скажите, удобно, если я приду завтра в это время?
- Да, конечно. Вы только в окно постучите. Бруна теперь здесь не живет...
- И не бывает?
- Приходила раз за вещами. Меня уговаривала на "легкую жизнь"... Говорит, живет богато и весело.
- Знаю я ее жизнь... - усмехнулся Николай.
- Врет?
- Пожалуй что и не врет.
- Бог ей судья...
- Зачем бог? Мы ее сами судить будем.
Открыв записную книжку, Глаша спросила:
- Расстояние между строчками оставлять побольше?
- Нет. Пишите так, как вы пишете всегда. Чернила у вас есть?
- Соседский мальчонка грамоте учится, все палочки выводит, кружочки... Так я у него возьму...
- Стало быть, завтра утром вы идете в полицию за пропуском. Желаю удачи! - Он пожал на прощание руку и направился к двери. - До завтра! Закройте за мной.
Николай быстро миновал длинный коридор. За ним громыхнула тяжелая задвижка.
Под аркой ворот Николай вынул из кармана кожаной куртки нарукавную повязку с имперским орлом, надел ее и вышел на улицу.
Сегодня, когда он вернулся с Большой Арнаутской, дома его ждала записка от Мавромати. Хозяин "Гамб-ринуса" приглашал его в цирк на матч Олега Загоруй-ченко. Программа, вложенная в конверт, обещала:
ОЛЕГ ЗАГОРУЙЧЕНКО
Бои с двумя противниками!
3 раунда по 3 минуты
против
РАТКЕВИЧА!
3 раунда по 3 минуты
против
ЛАПИНА!
Отказаться от предложения Мавромати было бы неразумно; в его ложе всегда бывали гитлеровские высокие чины и элита оккупационной администрации.
Цирк был на Коблевской, в двух кварталах от дома, где жила Глаша Вагина, и все же Николай опоздал, бой уже начался.
В ложе Мавромати помимо Аси Квак и Москетти, племянника итальянского консула, был сам оберфюрер Гофмайер, начальник оберверфштаба адмирал Цииб, баурат Загнер и руководитель "Фольксдейче миттельштелле" оберштурмфюрер Гербих. В ложе рядом - весь цвет румынской оккупационной власти во главе с губернатором профессором Алексяну и шефом дирекции культуры Трояном Херсени.
На ринге шел бой молодых боксеров клуба "Ринг". Был третий раунд. Бойцы выдохлись, часто переходили в клинч. Арбитр разнимал боксеров, делал замечания, стараясь показать зрителям, что не имеет никакого отношения к этим неопытным парням в боксерских перчатках.
Зрители, настроенные снисходительно, бросали реплики:
- Та я ж их знаю! Це ж хлопцы с Молдаванки!
- И что ты машешь руками? Что?
- Жора, дай ему плюшку! Дай!
И Жора при выходе из очередного клинча дал "плюшку", рассек партнеру губу. Хлынула кровь. Бой остановили. Судьи по очкам засчитали Жоре победу. На ринге появилась другая пара из того же клуба, такая же неопытная и неловкая.
Дожидаясь своего любимца Олега Загоруйченко, немцы не следили за ходом боя и вели неторопливый разговор.
Николай прислушался и понял, что речь идет о большом расточном станке механических мастерских, который румыны пытались демонтировать и вывезти с судоремонтного завода в Констанцу.
- Я этому хлыщу демонтаж запретил! Тогда он приказал шефу Купферу демонтировать станок в ночную смену. Я снова вызвал этого артиста, а он оправдывается тем, что получил специальную инструкцию за подписью начальника румынского генерального штаба Штефеля... - жаловался майор Загнер адмиралу Циибу. - Да вот и он, идет по проходу!
- Позовите его! - приказал адмирал.
Загнер поднялся и махнул рукой румынскому офицеру.
- Занимаемая должность? - спросил Цииб.
- Командир специального отряда "Зет-1"...
Распространяя запах крепких духов, румынский майор, нарядный и действительно хлыщеватый, поднялся в ложу, доложив:
- Майор Думитру Котя!
- Вам известно, майор, что судоремонтный завод выполняет заказы германского военного флота? - резко спросил Цииб.
- Известно, господин адмирал!
- Почему же вы приказали демонтировать расточный станок?
- Инструкция, господин адмирал...
- Идите вы с вашей инструкцией... - Цииб притянул его к себе за борт мундира и тихо закончил фразу. Адрес был понятен.
Румынский майор побледнел и качнулся назад, наступив на ногу Гофмайеру. Оберфюрер выругался и толкнул офицера в спину.
- Можете идти! - отпустил его адмирал.
В это время общее внимание привлек к себе Олег Загоруйченко. В элегантном халате, наброшенном на плечи, он нырнул под канат и оказался на ринге.
Немцы встретили боксера аплодисментами.
На противоположном углу ринга появился боксер Раткевич. Он казался выше своего партнера и шире в плечах.
Николай проследил за румынским майором, который спустился вниз и прошел за кулисы цирка.
В качестве арбитра на ринге выступал чемпион Одессы, президент клуба "Атлетика".
Загоруйченко сбросил халат на руки своего тренера. Он был в темно-синих трусах с белым пояском и изображением украинского трезубца. Самоуверенный, спокойный, боксер смотрел исподлобья на своего партнера, как мясник на быка. В фигуре Раткевича, в выражении его лица было действительно что-то грубое, скотское...
Арбитр объявил все спортивные титулы Загоруйченко, скромно представил Раткевича, его клуб и тренера.
Бой начался.
Раткевич был малоподвижен, но руки его таили в себе большую самобытную силу, он это знал и рассчитывал покончить с партнером одним решительным ударом.
Загоруйченко, словно совершая разминку, был подвижен, легкими и быстрыми ударами дразнил Раткевича, вызывая его на более решительные действия.
Раткевич нанес прямой удар, но Загоруйченко легко ушел назад, так же быстро перешел в наступление и ответил левой, точным и сильным ударом. Партнер с каким-то недоумением на лице коснулся спиной каната и потерял боевую стойку, чем воспользовался Загоруйченко и нанес серию быстрых ударов, встреченных общими криками и возгласами одобрения.
Кончился первый раунд.
Тяжело дыша, Раткевич упал на табурет и, скосив глаза, слушал наставления тренера.
Загоруйченко, держась за канат, принимал картинные позы, играл мускулами, обменивался взглядами и улыбками с публикой.
- Кстати, господин майор, как можно расшифровать "Зет-1"? - спросил баурата Гефт.
- Специальное соединение для захвата средств производства, культурных и художественных ценностей на оккупированной территории, - охотно ответил Загнер. - Организация по типу наших частей Риббентропа или батальона особого назначения войск СС доктора Нормана Ферснера. В соединение "Зет-1" входит саперная рота, шоферская, группы автогенщиков и специалисты по художественным ценностям.
Прозвучал гонг, и начался второй раунд.
Раткевич ушел в глухую защиту. Тяжело ступая по рингу, он ждал своего времени, но время работало против него. Легко, словно играя, Загоруйченко тревожил Раткевича частыми и довольно сильными ударами.
Зрители откровенно потешались над Раткевичем:
- Мясник!.. Увалень!.. Тумба!..
- Это тебе не тушу разделывать!
- Чемпион с Привоза!
И нервы Раткевича не выдержали: слепой от ярости, он пошел на соперника, нанес сокрушительный удар, увы, попавший в подставленную перчатку, но тотчас получил ответный прямой в солнечное сплетение. Раткевич упал на колено, вскочил и ринулся на противника. Загоруйченко при помощи нырков и уклонов легко уходил, успевая наносить сильные и точные удары в голову.
В перерыве между вторым и третьим раундом Раткевич с трудом восстанавливает дыхание. Он набирает воду, чтобы ополоснуть рот, и зрители слышат, как его зубы стучат о кружку. Тренер вытирает его, обмахивает полотенцем, шепчет ему на ухо.
Загоруйченко, опираясь о канат, сидит на табурете. Дыхание его ровное, спокойное. Он улыбается, наблюдая за противником.
- Как жаль, Николя, что нет с нами Берты Шрамм! - обратилась к Гефту Ася Квак. - Бедная, она так любила бокс...
Николай чувствует на себе пристальный взгляд Гофмайера.
"Конечно, - думает он, - начальник гестапо, услышав эту реплику, прежде всего задался мыслью: не я ли автор анонимки, разоблачившей Млановича?"
- Да, жаль, что Берты нет с нами! - собрав все силы, с эдаким светским, вежливым равнодушием отозвался Николай и, встретившись глазами с Гофмайером, пояснил: - Мы говорим, господин оберфюрер, о Берте Шрамм, так загадочно убитой три месяца назад...
- Современная следственная криминалистика не оставляет нам нерешенных загадок, герр Гефт! - медленно сказал Гофмайер, двигая челюстями, словно перекладывая за щекой жвачку.
Удар гонга. Начинается третий раунд.