Встреча была назначена в церкви святой Марии Магдалины во время панихиды по случаю двадцатипятилетия со дня казни в Екатеринбурге последнего русского венценосца Николая II и его семьи.
Направляясь на встречу, Гефт понимал всю шутовскую сущность этой панихиды. Он встретил людей, убеленных сединами, бывших офицеров царской армии, на их лицах была вежливая скорбь и сознание особой ответственности, возложенной на них историей. Особенно "прыгал в глаза" бывший подполковник Пустовойтов. В советской Одессе он служил дворником одного из коммунальных домов. Теперь господин Пустовойтов вылез как таракан из щели и расправил усы. Не один он, много их, таких же бывших...
Панихиду служили четыре священника во главе с настоятелем храма. Высоким, заливистым тенорком он тянул:
- ...со святыми упокой, Христе, душу раба твоего... государя императора Николая Александровича, государыню Александру Федоровну, наследника цесаревича Алексея Николаевича, великих княжон Ольгу, Татьяну, Марию и Анастасию... Вечная им память...
И хор церковных певчих низкими испитыми голосами подхватил:
- Вечная память... Вечная память... Ве-е-ечна-ая па-а-мять!..
Александр Красноперов тронул его за руку. Они отошли немного в сторону, чтобы поговорить, не привлекая внимания.
- Как тебе нравится эта скорбь по царе-батюшке? - спросил его Красноперов. - Здесь весь цвет "Союза бывших офицеров царской армии", власовские подонки и, даже, деникинские контрразведчики в прошлом, теперь сотрудники сигуранцы и гестапо!.. Что, Николай, у тебя?
- Нужна до зарезу рация. Вся надежда на вас, "молодоженов".
- Должен тебя огорчить, рации нет.
- Как нет?! Я же сам видел...
- Приземлились, выкопали три ямы в меже, заросшей бурьяном, и закопали рацию, запасной комплект питания и оружие. Некоторое время спустя, это я позже узнал, крестьяне пололи кукурузу пропашными плугами и наткнулись на рацию. Потом на этом месте две недели была жандармская засада. Ездила за рацией Наталия, так еле унесла ноги.
- Что же вы думаете делать?
- Мы уже посылали за линию фронта одну женщину, но... перейти Буг ей не удалось, и она вернулась.
- Плохо. Если у вас появятся какие-нибудь возможности, дайте знать. Я ухожу.
Николай вышел из церкви, увидел на противоположной стороне улицы Юлю, перешел дорогу и ускорил шаг. У трамвайной остановки они расстались. Николай поехал в центр, слез на Вокзальной площади, пешком добрался до Дерибасовской и вдруг почти у ворот своего дома увидел Глашу Вагину.
- Что вы здесь делаете? - с беспокойством спросил он.
- Жду вас...
- Пройдите вперед, к спуску Кангуна!
Он осмотрелся, не заметив ничего подозрительного, пошел вперед и свернул за угол.
- Что случилось, Глаша? Откуда вы узнали мой адрес?
- Два дня назад я случайно встретила вас с Аркадием Дегтяревым.
- Дегтяревым? - удивился он, но фамилия показалась знакомой.
- Я подумала, что вам угрожает опасность, пошла за вами, видела, как вы вошли в этот дом...
- Постойте, Глаша, о какой опасности вы говорите?
- Вы шли с Дегтяревым, шутили и улыбались, а он работает в сигуранце...
- Откуда вам это известно?
- Аркадий вырос на Коблевской, в доме рядом со мной. Я хорошо помню его отца, профессора, его все знали на нашей улице, он был горбатый. Когда в тридцать третьем старик Дегтярев умер и гроб положили на дроги, Аркадий сел рядом и играл в кремешки на крышке гроба. Он всегда, еще мальчишкой, был злым и жестоким. Когда пришли оккупанты, Аркадий предал коммунистку Никитину и ее двух сыновей, беженцев из Львова, они жили в том же доме... У него руки в крови. Я увидела вас с Аркадием и подумала, что вы его не знаете, что надо вас предупредить.
- Спасибо, Глаша. Но прошу вас без очень большой нужды не искать со мной встречи. - Он пожал ее руку и, еще раз поблагодарив, ушел.
"Откуда взялся этот Дегтярев?" - подумал он и вспомнил: Аркадия привел к нему в кабинет Петелин и сказал: "Мальчик из хорошей семьи. К сожалению, недоучка, но имеет склонность к технике. Не найдете ли возможность, Николай Артурович, использовать мальчика в отделе главного механика?" Это был конец рабочего дня, Николай собирался домой, на Дерибасовскую, и Аркадий вызвался его проводить. По дороге, разговаривая, он намекал на какие-то свои связи с подпольщиками в катакомбах. Разумеется, Николай на эту приманку не клюнул и высмеял его...
"По какому поводу была последняя стычка с Петелиным в кабинете майора Загнера? - пытался он вспомнить. - Да! Я приказал Рябошапченко укрупнить бригады слесарей на монтажных работах. Петелин опротестовал это распоряжение. Тогда я пожаловался майору, сказав, что Петелин снимает рабочих с немецких объектов на румынские коммерческие суда. Загнер разнес главного инженера в пух и прах! Теперь понятно - после этой стычки Петелин решил избавиться от меня при помощи провокатора Дегтярева".
- Хорошо, Борис Васильевич, вы бросили мне перчатку... - невольно вслух сказал Николай.
ПЕРЧАТКА ПОДНЯТА
На утренней "говорильне" у баурата отсутствовал шеф завода Купфер, его заменяли инженеры Сакотта и Петелин, но майор Загнер к ним и не обращался. Безоговорочно доверяя Гефту, все заказы стройуправления баурат направлял на завод через него.
- Завтра с утра в заводской ковш придут сторожевые катера "Д-9", "Д-10" и военный буксир "Ваграин". Заказ на переливку рамовых и мотылевых подшипников. Срок исполнения - десять дней. Инженер Гефт, напишите заявление на выдачу вам под отчет трех тысяч марок на баббит и бронзу, - распорядился Загнер.
Гефт здесь же на листке из блокнота написал заявление, и баурат наложил резолюцию.
По тому, как майор, сбычившись, водил головой, словно хотел выдернуть шею из тугого воротничка, можно было предположить, что у него скверное настроение.
"Проигрался в покер, не сварил желудок или неважные сводки с Восточного фронта?" - гадал Гефт.
- Получена телеграмма из Сулина с борта быстроходного эсминца "П-187"... - после длительного молчания сказал Загнер.
"Так вот оно что! Быстроходный эсминец! Будет гром из тучи!" - подумал Гефт.
И гром не замедлил:
- Инженер Петелин, акт подписывали вы?
- Я, господин баурат.
- Когда эсминец вышел из ремонта?
- Приблизительно неделю назад...
- Точнее!
- Десятого июля, - подсказал Гефт.
- Так что же, позвольте вас спросить, подшипники не выдерживают одной недели эксплуатации?! - Загнер уже не сдерживал своего раздражения. - Вот! - он швырнул Петелину бумагу. - Примите рекламацию! Эсминец будет доставлен на перезаливку подшипников портовым буксиром. Какой позор! Немецкий военный корабль на буксире, как баржа, как... Как черт знает что! - бугристое лицо Загнера потемнело от гнева.
- Совершенно очевидно, что баббит низкого качества! - подлил масла в огонь Вагнер.
- Я сам видел баббит... - начал оправдываться Петелин.
- Чем же, позвольте вас спросить, можно объяснить эту телеграмму!? - перебил его баурат.
Когда совещание закончилось, Сакотта выжидательно задержался в дверях - они приехали на машине Купфера.
- К сожалению, я должен еще получить деньги, - сказал Гефт. - Доберусь на попутной, в крайнем случае пешком...
Как-то Вагнер проговорился, что майор Загнер в дружеских отношениях с начальником гестапо.
- Герр майор, - начал Гефт, как только они остались втроем, - интересный случай...
- Да, я вас слушаю, - Загнер снял очки и, протирая стекла, уставился на Гефта.
- Несколько дней тому назад главный инженер Петелин рекомендовал мне, как мальчика из хорошей семьи, некоего Дегтярева. Петелин просил использовать его на работе в отделе главного механика. В тот же день я беседовал с этим "мальчиком из хорошей семьи". Дегтярев признался в своих близких связях с партизанами и предложил мне сотрудничество...
- Что? Что?! - Загнер надел очки и даже поднялся с кресла.
- Он сказал: "Вы, как старший инженер-механик, пользующийся доверием немцев, могли бы быть полезны нашим друзьям в катакомбах..."
- Как вы сказали фамилия этого... - Загнер взял карандаш и листок бумаги.
- Дегтярев Аркадий...
- Он придет к вам?
- Да. Я сделал вид, что заинтересовался предложением, и назначил ему свидание на сегодня в шестнадцать ноль-ноль.
- Очень хорошо! По этому вопросу к вам заглянет наш человек... Идите получайте деньги. Вы можете воспользоваться моей машиной, - он подошел к окну. - Она стоит у подъезда.
День только начинался, а дела было невпроворот. Сегодня чуть свет приходила Зинаида и сказала, что в двенадцать по радио будет передано важное сообщение Совинформбюро. Надо к этому времени обязательно быть на Малороссийской. Затем началась тонкая и сложная игра с начальником медницкого цеха Василием Васильевичем Гнесиановым. Прошлый раз он дал ему деньги на баббит. Гнесианов баббит купил в добрых, еще советских слитках. Николай все слитки тайно переметил и отдал в цех. Кроме того, сегодня должна состояться встреча с Иваном Александровичем Рябошапченко, откладывать ее больше нельзя.
Получив под отчет три тысячи марок, Гефт в машине баурата поехал на завод и вызвал к себе Гнесианова.
Начальник медницкого цеха вошел в кабинет и робко поздоровался. Пригласив его садиться, Гефт сделал вид, что заканчивает деловую записку, но в блокноте писал первые пришедшие на память строки:
Он пел, озирая
Родные края:
Гренада, Гренада,
Гренада моя!
Гнесианов уже немолод. Невысокий худощавый шатен, с пробивающейся сединой, черными кустистыми бровями и тонкогубым ртом. Он близорук и носит очки. В одну из встреч Полтавский дал очень меткую характеристику Гнесианову. "Хапуга! - сказал он. - Все мы считаем, что так и надо, не на свою власть работаем, но он, Гнесианов... Из хапуг хапуга! При всем том, веришь мне или нет, ждет не дождется, когда это нашествие кончится. Вроде он видит тяжелый сон и во сне думает, как бы ему проснуться!" Все это Николай припомнил, обдумывая тактику, которой надо держаться, и сказал:
- Ну вот. Простите, Василий Васильевич, что задержал. В прошлый раз на заливку мотылевых и рамовых подшипников быстроходного эсминца "П-187" мы израсходовали весь наличный запас баббита. Если мне память не изменяет, баббит покупали вы?
- Да, я. Вы мне давали деньги, подписывали акт. Я вам, Николай Артурович, показывал все слитки.
- Да, да, помню. Отличный был баббит. Так вот, завтра у нашего пирса ошвартуются два сторожевых катера и один буксир. У всех перезаливка подшипников. Вот три тысячи марок, Василий Васильевич, купите баббит.
- Расписку написать? - спросил Гнесианов, деловито пересчитывая оккупационные марки, или "рейхскредиткассеншейн", или РККС, как попросту называли кредитки, выпущенные немцами для территории между Днестром и Бугом.
- Зачем же мне расписку? - усмехнулся Гефт. - Разве мы не доверяем друг другу?
- Баббит вам показать?
- Порядок этого требует... Можете прямо сейчас поехать за баббитом...
- Спасибо, мне в цех надо...
- Как вам угодно, но чтобы баббит сегодня же был на заводе.
Озабоченный, Гнесианов вышел, а Гефт следом отправился на поиски Полтавского и нашел его с бригадой все на той же шаланде. Двигатель был установлен, и механик готовился к ходовым испытаниям.
Вызвав Полтавского на верхнюю палубу, Гефт сказал:
- Давно дожидается обещанная бутылка. Как смотришь, Андрей Архипович, если сегодня, к вечеру? Вино знатное, крепкое, венгерское бренди. На закуску есть баночка бычков...
- До чего заманчиво! - Полтавский проглотил слюну. - А дислокация?
- Знаешь что, пригласи еще Ивана Александровича Рябошапченко! Посидим втроем у него в конторке. Не возражаешь?
- Дело хозяйское! Стало быть, в шесть у Ивана Александровича в конторке. Будет передано!
Увидев возле эллинга инженера Сакотту, Гефт пошел к нему просить машину: надо было срочно поехать "за материалом".
Сакотта разрешил, но потребовал, чтобы к двум часам дня машина заехала за Купфером - он на совещании в дирекции порта у Дорина Попеску.
"Ну что ж, - подумал Гефт, - важное сообщение в двенадцать, к двум машина будет свободна".
Ровно в одиннадцать сорок пять Гефт остановил машину на Болгарской улице возле дома с проходным двором и приказал шоферу ждать. Через второй двор он вышел на Малороссийскую и условно постучал в дверь квартиры Семашко.
Зинаида работала на железной дороге, но в этот день, сказавшись больной, осталась дома и ждала Николая.
Кроме них, в квартире никого не было, но, соблюдая предосторожность, они спустились в подвал и закрыли за собой творило.
Николай зажег лампу, включил радиоприемник. Наушники они поделили, блокноты и карандаши были у каждого.
Наступила томительная пауза.
Боясь пошевельнуться, они вслушивались в наушники, в их тихо шелестящий звук, словно шум морской раковины. Но вот лампы нагрелись, послышался мелодичный звон, легкое комариное пение, затем все явственнее, все слышнее проступал в наушниках отсчет метронома... Тик-так... Тик-так... Тик-так... Тик-так... Эти позывные станции, этот счет времени вызывал ответный взволнованный стук сердца.
Николай посмотрел на часы: было без пяти двенадцать.
Вдруг они услышали звонкий хлопок, точно где-то там, в штурманской рубке страны, сняли с переговорной трубы крышку... И долгожданно и неожиданно прозвучал взволнованный голос Левитана:
- В двенадцать часов по московскому времени слушайте важное сообщение Советского информбюро!..
Придерживая левой рукой наушник, правой Зина прижимала карандаш острием к бумаге, чтобы унять в руке дрожь ожидания.
Николай видел ее состояние, но и он не мог совладать со своими нервами, сердце билось учащенно и тревожно.
- В двенадцать часов по московскому времени слушайте важное сообщение Советского информбюро! - снова, как и в первый раз, прозвучал голос Левитана, но казалось, что сказано это было по-новому, с какой-то особой, захватывающей значительностью...
И снова звучит метроном, настойчиво, неумолимо, как часы, ведущие время к неизбежному взрыву победы.
Стрелка часов на руке Гефта приближается к двенадцати...
В подвале душно, или душит волнение, пот заливает глаза.
В наушники врываются звуки кремлевской площади, неясный говор, гудки автомобилей, рокот моторов и шелест шин по брусчатке... Но вот все эти шумы поглощает первый аккорд курантов, празднично вступают трубы, льется песнь страны... С последним звуком гимна они снова слышат голос Левитана, удивительный голос, он звучит торжественно и задушевно:
- На днях наши войска, расположенные севернее и восточнее города Орла, после ряда контратак перешли в наступление против немецко-фашистских войск...
В ходе наступления наших войск разбиты немецкие 56, 262, 293-я пехотные, 5-я и 18-я танковые дивизии. Нанесено сильное поражение немецким 112, 208 и 211-й пехотным, 25-й и 36-й немецким мотодивизиям.
За три дня боев взято в плен более 2000 солдат и офицеров.
За это же время, по неполным данным, нашими войсками взяты следующие трофеи: танков - 40, орудий разного калибра - 210, минометов - 187, пулеметов - 99, складов разных - 26.
Уничтожено: танков - 109, самолетов - 294, орудий разного калибра - 47.
За три дня боев противник потерял только убитыми более 12 000 солдат и офицеров.
Наступление наших войск продолжается.
Выключив приемник, погасив лампу, они выбрались из подвала и сверили свои записи.
Чувство гордости и торжества, ощущение праздничной приподнятости не покидали их.
- Зина, надо сводку размножить, Пока у нас нет машинки, придется это делать от руки, печатными буквами. Да! - вспомнил он. - Если Артур дома, можешь его привлечь. Завтра же вечером сводка должна быть расклеена во всех районах города.
"Теперь понятно настроение Загнера и экстренное совещание в дирекции порта. Все ясно", - подумал он, направляясь к поджидавшей его машине.
В центре он приказал остановиться возле киоска и купил газету "Одесса", одну из двух частных газет, принадлежащую Георгию Г. Пыслару. Очень было интересно взглянуть на немецкую сводку с фронтов войны.
"Берлин (Бугпресс), - читает он. - Германское верховное командование из генеральной ставки фюрера в сводке от 15 июля 1943 года передает: ...на участке у Орла все атаки большевиков отбиты с огромными потерями в живой силе и технике..." И все! Как будто советского наступления и не было!
"Фюрер, как всегда, лжет", - подумал Николай и перевернул страницу. Внимание его привлекла статья на третьей полосе: "Молебствие за упокой царя Николая II". Сотрудник господина Пыслару, не жалея сил, чтобы растрогать читателя, писал:
"...Стройно и задушевно пел хор церковных певчих. Будил окрест и замирал в голубой выси солнечного дня печальный перезвон колокольный. Впереди и по сторонам слышались сдержанные рыдания, виднелись слезы на юношеских лицах, словно росинки из белесых лепестков!!!"
"Барон Мюнхгаузен! - усмехнулся Николай. - Там и молодежи-то не было! А чтобы трубное сморкание в грязный платок господина Пустовойтова выдать за "росинки" на юношеских лицах, надо быть действительно бароном Мюнхгаузеном!"
Войдя к себе в кабинет, Гефт вздрогнул от неожиданности: за столом сидел толстый совершенно лысый человек с вислыми украинскими усами.
Осклабившись, толстяк пошел к нему навстречу:
- Извиняюсь, мы то лицо, касательно Аркадия Дегтярева. Зовут нас очень заковыристо, так, что не все запоминают, - Фортунат Стратонович!
- Здравствуйте, Фортунат Стратонович! Садитесь! - довольно четко выговорил Гефт, чем привел посетителя в умиление.
- Мы к вам, уважаемый господин инженер... - не закончив, толстяк, крадучись, подошел к двери, открыл ее рывком, оглядел пустой коридор и, тщательно притворив, вернулся к столу. - Попрошу удостоверение, для порядка...
Гефт показал документ.
Видимо, удовлетворенный, Фортунат Стратонович присел к столу и доверительно, как со своим человеком, начал: