Прагматик Гайдрих быстро понял, что на голой теории политику не построишь, что для слаженной работы всех систем в стране нужны профессионалы и неважно, к какой партии они принадлежали. Он примечает и начинает поддерживать наиболее толковых, энергичных, знающих свое дело криминалистов. Сотрудничество Гиммлера и Гайдриха, крупных партийных руководителей НСДАП с беспартийными специалистами из политической полиции Веймарской республики было вызвано как политической необходимостью, так и методом национал-социалистического движения, пытающегося таким образом утвердить свою власть.
Этот союз представлял беспартийным чиновникам возможность доказать свою преданность новому режиму в борьбе с оппозицией, продемонстрировать свои знания, подавая руководству вовремя советы и исправно выполняя порученные указания.
Большинство полицейских чиновников было настроено консервативно и нисколько не сожалело о конституции Веймарской республики. Для них Веймар ассоциировался с Версальским договором, этим "ударом ножом в спину", как его называли военные, с частой сменой правительств, инфляцией и безработицей, тогда как новые власти олицетворяли порядок, представляли возможность проявить себя, сделать карьеру и получать высокую зарплату.
Безусловно, не все полицейские имели опыт работы в области "борьбы с коммунистами" и обладали такими качествами, как огромная работоспособность, стремление к власти и отсутствие угрызений совести. Многие из них были уже в солидном возрасте и казались Гайдриху старыми и слабыми, неспособными энергично и много работать.
Вилли Леман, по меркам нацистов, тоже уже был старым. Однако его оставили в гестапо, поскольку он не занимал руководящей должности, много лет работал против советского представительства в Берлине, что приравнивалось к борьбе с коммунистами, никогда не преследовал нацистов, более того, считался им сочувствующим, и, наконец, он умел ладить с начальством, в частности с Дильсом, и товарищами по работе. Его уважали за опыт и спокойную рассудительность.
По инициативе Гайдриха, ведущим подразделением в гестапо становится второй отдел – борьба с внутренними врагами, который он сам и возглавил. Заместителями у него были назначены мюнхенцы Флеш и Мюллер. Помимо второго, были: третий отдел – контрразведка, в котором работал Леман, четвертый – религиозные секты, масоны, евреи, эмигранты; пятый – аграрные и социально-политические вопросы; шестой – радиоперехват; и ряд других.
Наряду со структурными изменениями с приходом Гайдриха в гестапо резко возросли требования к дисциплине. Стоило беспартийному чиновнику опоздать на службу минут на десять, как его сразу же переводили из гестапо в полицию. На опоздании попался начальник первого отдела Артур Небе, который впоследствии вернется из полиции и возглавит криминальную полицию Главного управления имперской безопасности, созданного в 1939 году.
Всю дорогу до места сбора, как им сказали, на вилле Геринга, Леман переживал, как неудачно для него сложился этот день. Все началось накануне. Вечером из-за аврала в отделе он не смог выйти на запланированную встречу с советским куратором, важную для него не только потому, что надо было передать добытую информацию, указывающую на резкое обострение обстановки в стране, но и потому, что он ожидал получить пятьсот марок, свою месячную плату, так нужную ему в этот важный для него день. Теперь, расстроенный, он невесело рассуждал о своей жизни и службе в третьем отделе гестапо, где уже несколько лет он занимал довольно скромную должность, не позволяющую, как ему казалось, быть достаточно информированным и полезным своим московским друзьям, поминая недобрым словом свои болячки, медицину и отдел кадров.
Сегодня в восемь часов вечера у него было условленно свидание с его любовницей Флорентиной. Для этой жизнерадостной и неприступной для других женщины он был вовсе не грозным инспектором из всесильного гестапо, а просто Вилли, возможно несколько самолюбивым, но симпатичным, а главное, желанным и любимым мужчиной. Так, во всяком случае, она говорила в беседах со своей теткой, не зная, впрочем, о нем самого главного, того сокровенного, что он тщательно скрывал от всех окружающих, его тайного сотрудничества с советской разведкой, как и его тайных симпатий к Советскому Союзу.
Еще неделю назад, при последней встрече с Флорентиной, они договорились, что Вилли обязательно придет к восьми часам к ней на квартиру, и больше она ничего не сказала. Но от ее тетки строго по секрету он узнал, что Флорентина хочет отпраздновать свой день рождения и организовать небольшое торжественное застолье. Кроме него, были приглашены еще две подружки, а также любовник одной из них, вроде бы армейский офицер, в компании весельчак и любитель выпить.
Узнав про день рождения, Вилли наутро поехал к портному, который шил ему новый костюм, и попросил ускорить работу хотя бы на сутки. Чтобы стимулировать срочность, он пообещал сверх обусловленной платы еще несколько марок.
С этим костюмом вообще было немало хлопот. Отрез он купил случайно по невысокой цене в магазине. Потом пришлось искать бортовку, подходящие пуговицы, а главное, не было хорошего надежного мастера. И лишь неделю назад все наконец устроилось.
Сегодня рано утром по дороге на службу он заскочил к портному еще раз напомнить, что к вечеру костюм обязательно должен быть готов. К его удивлению и радости пошитый пиджак уже висел на манекене, а брюки отглаживались тяжелым утюгом.
– Я рад, – болтал словоохотливый портной, – что новый рейх умеет ценить своих людей. А вы, господин Леман, один из таких людей, это даже мне, портному, понятно.
Этого лохматого старикашку, угодливо-старательного, как и все ремесленники, коллеги рекомендовали ему как хорошего мастера. Сшитый им костюм превзошел, однако, все ожидания. Он сидел на Лемане без единой морщинки, эффектно облегая его статную фигуру. Это была работа, достойная столичного мастера.
Чтобы "обжить" костюм и чувствовать себя в нем к вечеру привычно и непринужденно, Леман не стал его снимать, а старый завернул в бумагу и завез к себе на квартиру.
По дороге на службу его перехватил новый советский куратор Александр.
В связи со срочным отъездом Клесмета до прибытия ожидавшегося Зарубина работать с агентом А/201 было поручено сотруднику легальной резидентуры Александру Израйловичу. По своему положению он был более уязвим для немецкой контрразведки, поэтому ему категорически запретили принимать от агента документальные материалы. Временно они обменивались лишь устной информацией.
Обеспокоенный невыходом агента на встречу накануне, Израйлович решил не откладывая выяснить, не случилось ли с ним что-нибудь.
Леман уже опаздывал на службу, поэтому они беседовали по пути. Обрисовав коротко обстановку в отделе, Вилли сообщил, что сегодня его пригласили на прием в загородном доме Геринга, что приглашение это некстати, так как он собирался отмечать день рождения своей любовницы.
Все так удачно складывалось. Жена уехала в Швибут оформлять наследство после смерти матери, теперь будет легче легендировать получаемые от советской разведки деньги. Он повидался с Александром, получил свои пятьсот марок и планировал теперь провести вечер по своему усмотрению. И на тебе!
Из-за непредвиденной задержки Леман опоздал на службу на несколько минут. Едва он появился на своем этаже, как понял, что все чиновники где-то собрались. Не мешкая он поспешил в кабинет начальника отдела и тут же получил от Пацовски замечание за опоздание, а далее все пошло совсем наперекосяк.
Пацовски собрал у себя весь отдел и проводил инструктаж. Он сообщил, что руководством гестапо планируется какое-то ответственное мероприятие и все чиновники до специального распоряжения поступают в полное подчинение руководителя операцией. По окончании этого совещания всем надлежит прибыть к месту общего сбора в загородной резиденции генерала Геринга.
Уже несколько дней в гестапо происходило нечто необычное. Второй отдел лихорадочно собирал со всех подразделений материалы на Рема и его шайку. Из-за этого Вилли вчера задержался на работе и не смог в назначенное время встретится с Александром.
Тщательному изучению подвергались даже незначительные заметки о деятельности начальника штаба штурмовиков и его подчиненных, все их визиты и встречи, их телефонные разговоры. Из документов выхватывались абзацы, фразы, словечки, имена.
Из множества разнородных материалов создавалась общая картина крупного заговора, неизбежного государственного переворота, который ставит под угрозу жизнь фюрера. Все это оформлялось в виде специальных сообщений.
Начальник отдела, предупредив всех о секретности операции, о личной ответственности всех присутствующих и необходимости быть предельно бдительными, поднялся из-за своего стола и сказал:
– Через десять минут выезжаем на место сбора. Там объяснят, что нужно конкретно делать. Всем иметь при себе личное оружие и служебное удостоверение. Автобус во дворе!
Вместе с другими чиновниками Леман вышел из кабинета. Коллеги тут же окружили его, стали щупать материал костюма, хвалить и со смехом спрашивали, куда это Вилл с утра так вырядился? Уж не на операцию ли? Он что-то отвечал, рассеянно улыбался, а сам усиленно соображал, как теперь лучше все устроить.
Зайдя в свой кабинет, Вилли торопливо набрал номер телефона. Он звонил на квартиру Флорентине, желая поздравить новорожденную и предупредить ее о возникших у него обстоятельствах.
Флорентина была занята приготовлениями на кухне, к телефону подошла ее подруга, одна из приглашенных на вечер, и Леман сказал ей, что должен срочно отлучиться по делам службы, но постарается вернуться вовремя, и просил передать виновнице торжества его поздравления.
За окном просигналила машина, но Вилли, разговаривая по телефону, сигнала не слышал. Дверь кабинета неожиданно распахнулась, и на пороге вырос Хиппе, его сосед по кабинету, с перекошенным от злости лицом:
– Тебе что, требуется особое приглашение?! Ты не слышишь – тебя все ждут! – выкрикнул он и захлопнул дверь.
– Если я задержусь и до восьми часов вечера меня не будет, очень прошу вас: купите от меня Флорентине цветы. Я вам все оплачу! – Он повесил трубку и выбежал во двор.
А в большом здании на окраине города, куда они неслись, как по тревоге, пришлось болтаться почти весь день. Чиновники указали место, где они могли расположиться; они сидели, курили или прогуливались по залу.
Все складывалось до обидного нелепо. За время этого вынужденного безделья можно было не раз успеть переодеться, самому отобрать и купить цветы для букета, но как отлучиться? Когда начнется операция, никто толком не знал и не мог сказать; неизвестно было даже, для чего их всех здесь собрали.
Генрих Мюллер, заместитель начальника второго отдела, которого, как оказалось, еще с ночи прихватил приступ язвенной болезни, злой, с посеревшим лицом, сидел на стуле, придерживая руками живот, тупо смотрел в пол. Боясь помять новый костюм, Леман не присел ни на минуту, все время прохаживался около чиновников своего отдела, не выдержал, подошел к Мюллеру и, наклонясь, тихо спросил, не может ли он чем-нибудь ему помочь.
– Оставьте меня в покое! – почти не разжимая губ, прошипел Мюллер, и его маленькие карие глаза недобро блеснули. Он явно не желал, чтобы на него обращали внимание.
Наконец по команде все построились, и тут же из боковой двери появилась группа высокопоставленных лиц. Впереди важно шагал Геринг, одетый в светлый генеральский китель, за ним шли Гиммлер и Гайдрих, оба в черной эсэсовской форме, и кто-то еще, вероятно из штаба или охраны.
– Я только что прибыл из Мюнхена, – заговорил Геринг, когда шеренга выровнялась и в зале воцарилась тишина. – Рем, эта мерзкая свинья, хотел заставить фюрера создать новую армию, а во главе ее он видел самого себя. Чтобы добиться этого, он готов был употребить силу, развязать конфликт и силой заставить фюрера вернуться к старым друзьям…
"Вот в чем дело!" – подумал Вилли и сразу почувствовал, как у него неприятно заныло под ложечкой. Теперь голос Геринга стал доноситься до него откуда-то издалека. "…Переворот должен был начаться в Мюнхене сегодня, в день банкета… Банкет лишь предлог для сбора руководителей СА… Штурмовые отряды должны были захватить правительственные здания… Специальный отряд должен был убить фюрера… Рем получил оружие от генерала артиллерии фон Лееба для передачи СА…"
Геринг говорил громко, отрывисто, словно бросал слова в лица близко стоявших чиновников, подтверждая свои мысли резкими взмахами руки. Все слушали его безмолвно.
– Фюрер возлагает на вас почетную миссию – ликвидировать опасность! Полиции отдано указание не вмешиваться в действия отрядов СС. Вы все будете включены в спецгруппы, которые получат индивидуальные задания. Отряды СС уже получили со складов рейхсвера винтовки и карабины. Те, кто будет свободным, держаться подальше и не проявлять любопытства к тому, что будет происходить в отдельных местах! Помните, мы должны внезапно ударить первыми! – закончил Геринг.
В зале по-прежнему стояла мертвая тишина. После небольшой паузы вперед вышел Гайдрих:
– Главное – внезапность! И никакой огласки! – начал выкрикивать он своим высоким тонким голосом. – Группы привлекаются для выполнения специальных заданий, но о том, что операция проводится гестапо, должны знать только ее участники!
Гайдрих повернулся к стоявшему в стороне хауптурмфюреру Курту Гильдишу и кивнул ему. Тот подошел и четко повернулся лицом к строю, Гайдрих громко приказал:
– Проинструктируйте командиров групп, не упустите ни малейших деталей. Вами должны быть предусмотрены и разъяснены необходимые действия во всех возможных ситуациях!
После этого Гильдиш зачитал список старших групп и пригласил их собраться для более подробного инструктажа. После этого он стал зачитывать фамилии прикрепленных. Затем он взял другую бумагу и огласил, в какие группы входят присутствовавшие в зале чиновники.
Леман попал под начало начальника внешней службы Бонаца, которого знал еще с 1918 года. Шефом этого подразделения тот стал недавно, в марте 1933 года, сразу после того, как, используя связи, сумел вступить в члены НСДАП.
Леман стоял в стороне, ожидая своего напарника. Минуту спустя из-за столпившихся вокруг Гильдиша чиновников выскочил Бонац с красным вспотевшим лицом, махнул Вилли рукой и бросил на ходу:
– Идем со мной…
Они направились к площадке возле дома, где стояло десятка два автомашин, в основном черные "мерседесы" и "БМВ", вымытые и надраенные, как на парад.
Миновав эти нарядные машины, Бонац подошел к неказистому "опелю" серого цвета, видимо из своей службы. Они сели в нее и сломя голову понеслись.
Поглядывая на часы, Леман не без волнения, которое, впрочем, тщательно скрывал, старался представить и сообразить, сколько времени займет эта операция по аресту штурмовиков, и все больше склонялся к мысли, что к половине восьмого в любом случае он вряд ли освободится.
Мысли о встрече с Флорентиной, о вечернем торжестве вновь всплыли в голове, и, оттого что его включили в это идиотское, как ему тогда казалось, мероприятие, настроение портилось с каждым часом. В такой день – нарочно не продумаешь! – он вынужден то куда-то лететь сломя голову, то болтаться без дела, выслушивать речи Геринга, которого, как и других нацистских руководителей, вместе с их фюрером он в душе глубоко презирал, теперь трястись в этом "опеле" и – пожалуй, самое оскорбительное! – чувствовать себя совершенной пешкой, находиться все время в полном неведении относительно своих дальнейших действий.
Машина прибыла к имперской канцелярии и остановилась недалеко от центрального входа.
– Выходим! – скомандовал Бонац и быстро вывалился наружу. Леман не торопясь выбрался из "опеля" на тротуар; за всю дорогу он не произнес ни слова. Склонившись к шоферу, Бонац велел ему проехать метров пятьдесят и там ждать. Пока он наставлял шофера, Вилли, разминая затекшие ноги, отошел на десяток шагов назад, осмотрел свой костюм, поправил складки на брюках и заложил руки за спину. Наконец Бонац освободился.
– Идем! – сказал он и устремился вверх по лестнице. – Проверь оружие! – бросил он на ходу, и они стремительно вошли в здание имперской канцелярии. "Кого тут арестовывать, – недоуменно подумал Вилли. – В имперской канцелярии штурмовикам делать нечего".
Между тем Бонац и едва поспевающий за ним Леман, не обращая внимания на швейцара, вошли в приемную вице-президента фон Палена и подошли к столу секретарши.
– Нам нужно срочно видеть старшего правительственного советника Бозе, – навис над ней Бонац.
Миловидная женщина в очках от неожиданности растерялась и продолжала сидеть.
– Господин Бозе занят. У него посетитель, – наконец выдавила она из себя.
– Немедленно, дело государственной важности! – потребовал Бонац тоном, не допускающим возражений.
Она молча поднялась и направилась к кабинету. Через минуту из кабинета вышел Бозе – высокий, седой, хорошо одетый господин в очках. Он сделал лишь несколько шагов, как Бонац выхватил из заднего кармана брюк револьвер и дважды выстрелил в упор. Бозе обмяк и стал падать.
В первое мгновение Леман инстинктивно отпрянул назад и судорожно нащупал револьвер в кармане брюк: внезапность произошедшего ошеломила его.
– Стреляй! – зашипел над ухом Бонац, и Леман тоже дважды выстрелил в уже лежавшего на полу Бозе. Потом Бонац схватил его за рукав пиджака и потащил из помещения. В растерянности Вилли несся за ним по ступеням. Сердце бешено колотилось, дыхание прерывалось. Только внизу, справившись наконец с волнением, Леман крепко схватил Бонаца за плечо:
– Что ты сделал! Зачем ты его застрелил! – прохрипел он.
– Молчать! – неожиданно фальцетом закричал тот. – Это приказ, ты почему не стрелял?! Чистеньким хочешь остаться?! – и он с силой отбросил руку Лемана.
Вилли молчал, лихорадочно собираясь с мыслями, не зная толком, что ему отвечать. Пока он соображал, шофер задним ходом подал "опель", и Бонац втолкнул его на заднее сиденье.
– В министерство путей сообщения! – приказал шеф внешней службы шоферу, усаживаясь рядом.
Пока они ехали, Леман успел, как говорится, прокрутить в голове ситуацию: "Все, назад пути нет! Если я откажусь идти с ними, меня тут же убьют! Убьют… убьют…" – стучало в висках.
Когда подъехали к министерству путей сообщения, Леман коротко спросил:
– Кого?
– Директора Клаузнера! – отрывисто бросил Бонац.
Они быстро нашли нужный кабинет. Не обращая никакого внимания на выскочившего из-за своего стола секретаря, Леман рванул на себя дверь.
Директор Клаузнер сидел за большим столом и что-то писал. Подняв на шум голову и увидев перед собой двух незнакомых людей, он стал медленно подыматься.
Вперед выдвинулся Бонац и громко объявил, что Клаузнер арестован как враг "нации". Удивлению директора в имперском министерстве путей сообщения, в прошлом начальника отдела в министерстве внутренних дел, известного в консервативных кругах политического деятеля, не было границ. Тем не менее, взяв себя в руки, он направился к шкафу, чтобы надеть пиджак. В это мгновение Бонац вытащил из бокового кармана пиджака маленький маузер, быстро подошел к Клаузнеру и выстрелил в него сбоку, целясь в висок. Клаузнер осел и завалился на спину, Бонац проворно нагнулся и вложил в его холодеющую руку маленький маузер.
Они в молчании быстро покинули помещение и сели в свой "опель".