Поскольку Макс и Морис совершенно ничего для нас не делали, я думаю, что можно будет дать их телефон, куда в случае экстренной необходимости Брайтенбах мог бы позвонить и разговаривать с использованием условностей. От Макса и Мориса через третьих лиц мне сообщат о его звонке, а место встречи и время мы оговорим заранее. Разумеется, что Брайтенбах адрес Макса и Морица посещать не будет, а будет только туда звонить по телефону.
Ничего другого пока по этому вопросу придумать невозможно, так как дать ему телефон Друккера я не могу, поскольку им пользуется курьерская связь.
Учитывая, что вызовы со стороны Брайтенбаха частыми не будут, Макс и Мориц совершенно не завязаны работой с нами, это единственная у меня возможность наладить с источником двухстороннюю связь. Все другое было бы равносильно тому, что я дал бы свое настоящее имя и телефон Брайтенбаху, а этого делать пока совершенно ни к чему.
Телефон Макса и Морица я передам ему на следующей встрече. Это устроит нас, так как в случае надобности он всегда сможет нас найти, а это его тоже очень успокоит.
Разумеется, что сейчас адресом Макса и Морица для курьерской связи мы пользоваться не должны. Этой одной очень важной нагрузки для Макса и Морица будет вполне достаточно.
Если вы найдете нужным, то впоследствии я могу сообщить Брайтенбаху о вызове Морица в полицию, с тем чтобы он сам выяснил причину вызова и состояние дела. Макс и Мориц после этого вызова ничего подозрительного за собой не замечали. Вокруг них все спокойно.
Привет Бетти".
Глава 8. Ракеты для Кремля
Пауля с нетерпением ждали в дирекции. Из Берлина, из министерства авиации, прибыли начальник отдела генерал Вальтер Дорнбергер и сопровождающие его эксперты.
По растерянному виду директора Пауль угадал неладное. Ему с трудом удалось вытянуть полупризнание: по мнению высшего командования, выпуск нового летательного аппарата слишком затягивается. Дорнбергер требовал немедленной демонстрации ракеты. Доводы, что изделие еще не закончило цикла заводских испытаний, не возымели действия. Генерал настаивал на своем.
Пауль знал, что сам генерал мало понимает в ракетной технике, впрочем как и все его окружение. Втолковывать ему что-либо было бесполезно. Пауль попробовал апеллировать к инженерам-экспертам, но те лишь пожимали плечами, боясь высказывать свое мнение.
Пауль решил не возражать. Он был уверен в своей ракете, несмотря на тяжесть выдвинутых обвинений. Он даже гордился своим новым произведением. Но если комиссия захочет, то в несовершенстве опытного экземпляра она всегда найдет недостатки конструкции, даже злой умысел самого конструктора. При желании можно было придраться к чему угодно.
Пауль с тяжелым сердцем ехал на испытательный полигон.
Генерал Дорнбергер пригласил его к себе в "мерседес". Когда они остались вдвоем, отделенные от шофера стеклом, Дорнбергер стал расспрашивать его о работе, о личной жизни. Оказалось, он хорошо знал, что Пауль – сын генерала фон Зандберга. Наконец, как бы невзначай Дорнбергер задал вопрос, в котором Пауль сразу угадал главное: как он сам относится к новому изделию? Ведь он, насколько известно, не только прекрасный конструктор, но и опытный в прошлом летчик. Его мнение особенно ценно…
Пауль сердито возразил:
– Бюрократическая инерция вашего военного аппарата губит дело. Когда машина выходит на опытный аэродром – это самолет сегодняшнего дня. Тем не менее его долго проверяют, так как боятся каждой мелочи, способной привести к отказу. Так и с ракетой: это опытный экземпляр, его еще нужно испытывать и испытывать, чтобы добиться безотказной работы и точности попадания.
– Значит, производители не видят недостатков в конструкции?
– Какой смысл промышленнику говорить об ее несовершенстве, когда у него запланирован ее выпуск в несколько сот штук? – откровенно ответил Пауль. – Заводчик не враг своему карману!
Дорнбергер нахмурился:
– Я говорю об обороне, а вы – о коммерции.
– Для директоров это одно и то же.
Генерал ударил себя по колену снятой перчаткой.
– Вот что, доктор, – решительно сказал он. – Мы избрали вашу ракету объектом эксперимента. Технические условия, ей предъявляемые, на мой взгляд, соответствуют бомбардировщику. В ближайшем будущем нам предстоит ее испытать в Британии…
– Позвольте, – невольно воскликнул Пауль, – но это же за пределами империи!
Дорнбергер на его возглас не обратил никакого внимания.
– Исходной позицией могут стать территории по ту сторону Ла-Манша. Я говорю с вами откровенно, доктор Зандберг, потому что хочу, чтобы вы ясно представляли задачу вашего нового изделия.
Паулю пришлось взять себя в руки, чтобы казаться спокойным.
– Район операций не определяет их характера, генерал?
– Наступление. Бомбардировка.
– Объекты?
– В основном узкие цели, узлы сопротивления – форты, батареи… Возможны и населенные пункты.
Пауль не верил своим ушам. То, что говорил Дорнбергер, означало войну. Ни больше ни меньше. А война с Англией означала войну с ее союзниками. Генерал внимательно смотрел на растерянного Пауля.
– Ваше мнение?
Пауль яснее, чем когда-либо до того, ощутил, что делает не елочные игрушки. С ним еще никогда так просто и ясно не говорили о намерении уничтожать с помощью его ракет города, убивать людей. Цель его работы обычно скрывалась за цифрами и сложной терминологией технических требований.
– Я как-то не задумывался о конечных целях моей практической деятельности, – неопределенно ответил он.
– Мне очень неприятно сообщить вам, но у правительственного инспектора дирекции в Пенемюнде создалось впечатление, что процесс сдачи вашего изделия искусственно затягивается. Слишком затягивается! Скажем так.
Дорнбергер видел, как щеки Пауля залились краской.
– Он так и сказал?
Генерал предостерегающе поднял руку:
– Я говорю с вами совершенно конфиденциально.
– Что же, он подозревает меня в умышленном затягивании? – сердито спросил Пауль.
– Недостаток рвения. Скажем так… Может быть, виноват кто-либо из ваших сотрудников, ну хотя бы те, кто ведет испытания?
Пауль молчал.
– Вы никого не имеете в виду? – спросил Дорнбергер – Мне говорили о Риделе, Греттрупе.
Пауль уверенно заявил:
– Не нахожу в их работе ни одного пробела, который можно было бы считать хотя бы ошибкой. Если кого-нибудь нужно обвинить в недостатке энтузиазма, пусть это будет главный конструктор дирекции.
– Вы?
– Вот именно.
– Не будьте слишком самоуверенны, господин доктор!
– Я достаточно уверен в нашей ракете.
Автомобиль остановился. Увидев подходящих офицеров, генерал сказал:
– Разговор закончим в другой раз.
А несколько минут спустя Пауль сам излагал экспертам недостатки, которые еще необходимо устранять.
Когда комиссия закончила работу, Пауль не знал, радоваться или огорчаться: эксперты признали направление работы перспективным и предложили продолжать наращивать усилия.
Перед отъездом Дорнбергер отозвал Пауля в сторонку и сказал:
– Мы намерены поручить вам ответственную задачу: нужно подумать над ракетой более мощной, большего радиуса действий. Для начала поговорим об "Фау".
– "Фау"? – переспросил Пауль.
– Да. Когда будете в Берлине, заезжайте ко мне. Я вам кое-что покажу. А пока это сугубо между нами.
Они простились, и Пауль, взяв Вернера фон Брауна под руку и дружески с ним беседуя, повел его в бюро.
Вернер фон Браун, молодой инженер-конструктор, появился в дирекции недавно и быстро завоевал симпатию фон Зандберга умением схватывать на лету его идеи. Он был исполнительным помощником и способным организатором. Мало-помалу к нему перешла часть работы, мешавшая Паулю: распределение заданий между инженерами бюро, наблюдение за их выполнением. Пауль и не заметил, как Браун стал его фактическим помощником.
Браун привлекал Пауля кажущейся непосредственностью. Он не стеснялся выражать свои мнения. Когда Браун критиковал существующие порядки, Паулю нечего было добавить. Но зато очень часто вслед за этими суждениями следовали другие, резко противоположные взглядам Пауля.
Зандберг искренне удивлялся: в голове молодого инженера точные технические идеи уживались с очевидным абсурдом, преподносимым министерством пропаганды Геббельса. Когда Пауль рисовал Вернеру картины того, что было бы с Германией, если бы ее западные соседи взялись за оружие, Браун со смехом возражал:
– Но ведь не взялись же!
При всем том Вернер знал свое место. Он был скромен, деятелен, не кичился происхождением, не лез на глаза, вносил в дело свою помощь незаметно.
В скором поезде между Берлином и Любеком Пауля нагнала фотограмма Гофмана. Он сообщал о полученном им приказе сдать эскадрилью истребителей и отправиться в распоряжение Зандберга.
Уже через два дня подполковник передал фон Зандбергу предписание министерства отложить все работы и сосредоточиться на разработке новой ракеты.
Пауль думал, что ему придется неволить себя, когда он приступил к новому проекту. Он никак не мог заглушить в себе мысль, что эта работа ему навязана. Но с приездом Гофмана все изменилось. Пауль все настойчивей стал искать новые конструктивные решения. Будущая работа представлялась ему как прекрасное решение трудной инженерной задачи.
Гофман взял на себя организационное руководство работой. Твердый характер, опытность командира помогли ему подчинить себе фон Брауна. Молодой инженер стал верным помощником Гофмана в деле ограждения фон Зандберга от всяких помех. Фон Браун готов был день и ночь сидеть за расчетами.
Гофман рылся в справочниках, писал запросы своим бывшим товарищам-летчикам, составлял картотеки и таблицы.
Вскоре в воображении Пауля начала складываться схема летательного аппарата. Он уже знал, что ракета будет невиданным до сих пор сочетанием высоких скоростей, мощности заряда и дальностью доставки. Когда все будет выверено, он преподнесет приятелям приятный сюрприз. А пока – молчок!
Пауль не принимал никого, кроме Брауна и Гофмана. Но и у них он отбивал желание говорить о посторонних вещах и радовался, когда они уходили. Иногда он потихоньку ото всех садился в автобус и доезжал до конца Штранда. Дальше он шел пешком вдоль берега, минуя виллы и купальни.
Там было пустынно. До конца сезона оставались считаные дни. Серо-голубые волны Балтики были уже холодны и не привлекали купальщиков.
Когда Паулю надоедал однообразный шум прибоя, он возвращался в сад и погружался в тишину аллей.
Однажды, сидя в саду и наблюдая за неторопливой работой садовника, Пауль заметил на одной из скамей фигуру, показавшейся ему знакомой. Человек делал вид, будто читал газету, но Пауль уловил вороватые взгляды, которые тот изредка бросал в его сторону из-за раскрытого листа. Не тот ли взгляд он поймал на себя на днях в городке, когда садился в автобус?
Пауль решительно поднялся и подошел к незнакомцу.
– Напрасная трата времени – шляться за мной! – грубо сказал он. – Понятно?!
И пошел прочь.
Широко шагая по берегу, он не заметил, как далеко ушел от городка. Оглянулся и увидел: он совершенно один на берегу. Пауль отошел от воды и сел на сырую скамью. Неожиданно в голове появились мысли. Он вынул из бокового кармана пиджака свою любимую записную книжку и принялся набрасывать в нее формулы…
Пауль очнулся, когда уже начало темнеть. Он поднялся, подумав, что пора возвращаться домой, но потом передумал. А почему бы не побыть одному здесь, в этой тишине, не видеть надоевших ему лиц? Он не будет возвращаться! Пусть они там побеспокоятся, поищут!
Ему стало весело и жутко, как набедокурившему мальчишке. Он побежал вдоль берега – просто так, потому что хотелось бежать, забыв о том, что ты доктор механики, руководитель огромного коллектива, что тебе уже за сорок. Колотилось сердце, стучало в висках.
Отдышавшись, он медленно побрел берегом. Тени стали длинными, когда он добрался до Бротена. Усталый, но в приподнятом настроении он толкнул дверь под первой попавшейся вывеской деревенской гостиницы. В зале сидели несколько рыбаков и пили пиво. Они с любопытством уставились на Пауля: он пришел пешком, но за плечами не было рюкзака.
Пауль потребовал комнату и хороший ужин. Появившиеся жена и дочь хозяина предложили ему посмотреть номер.
В коридоре царила тишина. Воздух был пропитан тем смолистым запахом, который держится только в приморских деревенских гостиницах. Этот запах напоминал о корабле, особенно когда в открытые окна врывался ветерок и был слышен прибой. Лакированные перила лестницы на точеных столбиках, легкий скрип ступеней, даже начищенная медная лампа – все показалось Паулю очень милым.
Он выбрал комнату с окнами на море. Хозяин принес толстую книгу постояльцев и принялся записывать в нее данные. Вписав в графу "цель приезда" слово "отдых", он заискивающе попросил какой-нибудь документ. Никаких документов у Пауля с собой не было. Он внимательно посмотрел на хозяина, раздумывая, можно ли ему предложить вместо паспорта десять марок. Внешность владельца не свидетельствовала о процветании его заведения. На хозяине был сильно поношенный, заплатанный во многих местах костюм. Десять марок могут для него иметь значение.
– Не сможет ли это заменить паспорт?
Пауль протянул купюру.
– А что ждет меня за постояльца, о котором не сообщено в полицию? – со вздохом сказал хозяин и взял деньги.
Когда Пауль закончил работу, на деревенской кирхе пробило одиннадцать.
Как будто все было готово! "За эту пачку листов, – подумал он, – дорого бы дал генеральный штаб любой страны".
В окно тянуло влажной прохладой взморья. Пауль потушил лампу и сел на подоконник. Море было освещено луной, и по нему бежала и скрывалась за горизонтом лунная дорожка. Вдали то появлялся, то исчезал едва заметный огонек какого-то судна.
Из гостиницы вышло несколько подвыпивших рыбаков. Громко переговариваясь, они исчезли в темноте. Через несколько минут вслед за ними из гостиницы вышел хозяин с велосипедом в руках. Подойдя к скамейке, он неловко, с кряхтением сел на велосипед, оттолкнулся ногой и не спеша покатил к деревне.
Посидев еще какое-то время, Пауль не торопясь разделся и лег в постель. Приятно было лежать и ни о чем не думать. Незаметно он задремал.
Шум мотора заставил его очнуться. Одним прыжком он очутился около окна: возле гостиницы остановился автомобиль. В свете отблесков света, падающего из двери, Зандберг увидел две темные фигуры, вылезающие из машины. Хозяин гостиницы не выдержал: о подозрительном незнакомце он сообщил в гестапо…
Утром Пауля разбудил охранник. Сунув в руки чашку с горячим пойлом, называвшимся кофе, и кусок хлеба, он предупредил, что скоро его поведут на допрос.
Вчера ночью его арестовали прямо в гостинице и привезли сюда, в здание городского гестапо, где в подвале размещались камеры предварительного заключения.
В камере было сыро и душно. Жесткий топчан с матрасом, набитым стружками, маленький стол и стул, привинченные к полу. Окно заделано решеткой. Спал Пауль плохо. Снились какие-то кошмары. Они быстро исчезали в голове, как утренний туман при появлении солнца.
Робкий рассвет сочился в камеру. Проснувшись, он лежал, не открывая глаз, и снова и снова вспоминал вопросы, которые ему задавал полицейский чиновник. Перебрав в памяти все, что хоть как-то могло пролить свет на ситуацию, в которой он оказался, Пауль ждал нового допроса. Время текло мучительно медленно.
Наконец в коридоре послышался шум от сапог, подбитых железом, лязгнул засов и дверь открылась:
– Выходи!
Конвоир запер камеру и пошел следом. Они поднялись на второй этаж и прошли в один из кабинетов.
– Садитесь, господин Зандберг! – услышал он.
Пауль сел за столик у стены. Новый следователь из Берлина был в черной форме офицера СС. Позже Зандберг вспоминал только о паре небольших цепких серо-голубых глаз, которые смотрели на него.
– Хотите сигарету?
Пауль не мог отказать себе в удовольствии сделать парочку глубоких затяжек.
– Итак, вы – господин Зандберг. Я много о вас слышал, а также читал. Вас задержали по Пенемюндскому делу, – начал допрос следователь, повернувшись спиной к окну.
– Да и я прошу побыстрее освободить меня от столь неожиданного ареста и опасных для меня действий господ из СД. Я хотел бы кое-что прояснить…
– Прощу прощения! – прервал Пауля следователь. – Во-первых, вы не арестованы, а просто находитесь в полиции для дачи показаний. Во-вторых, СД не имеет с этим ничего общего. Вам пора бы уже разбираться, где СД и где гестапо.
– Господин следователь, до этого времени я еще ни разу не имел дела ни с одной из этих организаций. Я не в курсе тонких различий между этими структурами. Для меня гестапо и СД, криминальная полиция и полиция политическая, в конечном итоге являются одним и тем же учреждением. Арест, или, как вы это называете, взятие для дачи показаний, абсолютно идентичны.
Зандер замолчал и вопросительно посмотрел на следователя.
– Продолжайте, продолжайте, – следователь нервно сглотнул.
– Мною и моими коллегами проделана большая работа по созданию нового, неизвестного в истории летательных аппаратов снаряда, и задержка меня здесь может загубить выполнение всего задания!
– Я не могу до окончания расследования положительно решить ваш вопрос, – спокойно сказал следователь, продолжая пристально смотреть Паулю в глаза. – Я могу лишь вам обещать, что проинформирую вышестоящее руководство и попрошу ускорить решение этого вопроса.
– Я прошу вас поторопить местных чиновников в связи с моим делом.
Разговор как будто исчерпал себя, но следователь не прекращал допрос, продолжая внимательно наблюдать за Паулем.
– А вы знаете, господин Зандберг, вы интересный случай! – воскликнул он и изменил свою позу за столом. – Знаете ли вы, что находящееся у нас ваше личное дело очень объемное?
Зандберг отрицательно покачал головой.
– Почему же вы тогда не арестуете меня? – спросил Пауль с иронией в голосе.
– Сейчас это было бы бесполезно, в данный момент вы лучший эксперт по ракетам, и как эксперта вас нельзя же допрашивать против самого себя, – с самым серьезным видом объяснил следователь.
– Очень мило. Между прочим, в чем, собственно говоря, меня обвиняют? Это у вас можно узнать? – Пауля просто распирало от злости.
– Видите ли, в первую очередь это задержка с разработкой аппарата А-1. Когда-нибудь очередь дойдет и до этого дела.
– Здесь господин следователь, простите, не знаю вашего имени…
– Криминальинспектор, оберштурмфюрер Леман, – любезно подсказал следователь.
– Так вот, господин Леман, здесь я могу с вами согласиться. Только я думаю, что многие удивятся, когда выяснится, против кого будет выдвинуто обвинение… Вы должны понять, наконец! Мы делаем абсолютно новые аппараты…
– Которые не летают да еще убивают вокруг себя людей! – перебил Пауля Леман.
– Таковы издержки науки! Ничего не поделаешь! Новое всегда дается с трудом и с жертвами. Это сложные испытания!
– Ваша деятельность в дирекции Пенемюнде также должна быть расследована.
– Ах да, я уже знаю. Тормоз в развитии. И это все? Тогда это до смешного мало, – теперь Пауль иронизировал уже не скрываясь. Леман, однако, оставался сдержанным и холодным.