– Там еще было несколько пунктов. Может быть, вас интересует случай в Пенемюнде? Обвинение в сознательном или непроизвольном подстрекательстве к саботажу!
– О, это уже более серьезное обвинение. О каком случае идет речь?
Леман посмотрел в дело и стал цитировать: "Занберг сказал, что фюреру во сне приснилось, что он на аппарате А-1 никогда не полетит в Англию. Против сна фюрера мы бессильны…".
– Это ваши слова? На заседании фракции в Пенемюнде? Что можете сказать по этому поводу?
Зандберг молчал, видимо вспоминал, когда он мог высказываться подобным образом.
– Этим высказыванием вы оказали гибельное пессимистическое влияние на рабочий коллектив и тем самым саботировали скорейшее завершение работы, – Леман закрыл папку и холодно посмотрел прямо в глаза Зандбергу.
– Я не знаю, кто был вашим человеком на заседании, – медленно начал говорить Пауль, восстанавливая в памяти имевшие место события, – но он совершенно исказил смысл моих высказываний. Если вас интересует действительное положение дел, то я вам охотно расскажу.
– Я вас слушаю.
– Однажды, после доклада министра Шпеера, фюрер сказал: "Мне приснилось, что этот аппарат никогда не будет использован против Англии. Я могу положиться на свою интуицию. Не имеет смысла поддерживать этот проект".
Зандберг замолчал.
– Ну и что же дальше? – подтолкнул его Леман.
– После этого нас собрал генерал Дорнбергер и объяснил, что и до этого мы преодолевали огромные трудности, но последним препятствием для нас теперь является сон фюрера. Естественно, что мы обменивались мнениями друг с другом по поводу этого сна.
Потом генерал Дорнбергер приказал снять фильм о результатах нашей работы над изделием. Мы с энтузиазмом взялись за дело. Нужно было доказать, что наше изделие перспективно, что мы доведем его до конца. Если вы считаете, что наша работа и мое личное поведение в связи с этим являются саботажем, что ж, пожалуйста, я готов предстать перед судом!
В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Потом Пауль добавил:
– Я не знаю, как вы расцениваете нашу сегодняшнюю беседу, или допрос, как там у вас называется. Одно могу сказать: желание трудиться больше у специалистов после такого обращения явно не прибавится!
Леман внимательно его слушал. Во взгляде его серо-голубых глаз, во всей его позе, по-видимому, сквозило сочувствие, потому что Зандберг после некоторого молчания стал откровенно ему рассказывать обо всех проблемах, с которыми сталкиваются ученые, создавая новую технику. Так они довольно долго еще беседовали.
Наконец допрос был закончен. Отправив Зайберга в камеру и пообещав ему содействие по мере своих возможностей, Леман еще долго изучал изъятые у задержанного при обыске бумаги, приобщенные к делу чертежи, служебные записки и делал из них выписки: Москва интересовалась техническими подробностями ракет, описанием схем, рецептурой топлива.
С обер-лейтенантом Кламротом, сотрудником Управления военной разведки, у Лемана были свои отношения.
Собственно, без официального в каждом случае письменного запроса Кламрот не имел права сообщать гестапо какие-либо сведения. Однако Леман не раз помогал ему, и не только информацией службы наружного наблюдения, с чем у военных были проблемы. В свою очередь, абвер старался всячески идти гестаповцам навстречу.
Леман намеревался при содействии обер-лейтенанта собрать сведения о некоторых интересующих его лицах, в том числе и о конструкторе Зандберге. И еще ему хотелось посмотреть на дела задержанных в последние недели в той части Германии, где был расположен объект в Пенемюнде.
Как назло, в этот поздний час в кабинете, в особняке на набережной Тирпицуфер, где находилась штаб-квартира, кроме самого обер-лейтенанта, находилось его начальство, незнакомый Леману, невысокого роста, худощавый, с продолговатым, красным, обветренным лицом капитан первого ранга. Леман представился и вынужден был в двух словах упомянуть, что интересуется материалами по Пенемюнде.
Услышав это, капитан первого ранга поднялся и, расхаживая по кабинету, негромким голосом произнес целую речь. Смысл ее состоял в том, что Пенемюнде занозой сидит в военном министерстве и у них нет ни сил, ни возможностей эффективно его обслуживать. Все, что там делается, напрямую касается армии, все крайне секретно, и это не может не беспокоить абвер, а что же касается жизни прилегающего района, безопасность местных жителей, то нам, мол, нет до них никакого дела.
Он говорил негромко, но с пафосом, словно читал лекцию. При этом он обращался к Леману так, словно тот был по крайней мере шефом полиции безопасности и при желании ему ничего не стоило выделить потребные силы для оперативного обслуживания района.
Леман многое мог бы ему объяснить, но по опыту он знал, что противоречить в таких ситуациях – пустая трата времени.
К тому же он плохо себя чувствовал: боли в пояснице усиливались с каждым часом. Моряк рассуждал, а Леман сидел передним в кресле, делая вид, что внимательно его слушает, и даже согласно кивал головой; в одном месте, заметив улыбку на лице Кламрота, он тоже улыбнулся. Более всего он боялся, что забудется, хоть на мгновение потеряет над собой контроль и свалится.
Наконец моряк умолк и, сопровождаемый обер-лейтенантом, отправился в свой кабинет. Леман тоже двинулся за ними, лихорадочно придумывая предлог, чтобы отозвать обер-лейтенанта в сторону и переговорить.
Внизу, извинившись перед начальством, Кламрот отлучился в помещение, где сидел дежурный по управлению.
Леман вошел следом и, прикрыв за собою дверь, без обиняков сказал, что ему нужно посмотреть материалы по Пенемюнде.
– Откройте ему кабинет, – приказал обер-лейтенант дежурному. – И передайте унтер-офицеру Герке: пусть покажет господину Леману необходимые ему материалы!.. Извини, Вилли – начальство, это наш новый руководитель Канарис.
Немного погодя Леман сидел в чьем-то пустом прокуренном кабинете и при ярком свете настольной лампы просматривал наблюдательное дело на секретный объект Пенемюнде.
В протоколах значились весьма стереотипные вопросы по поводу различных мелких происшествий, акты испытаний новой техники, копии стенограмм различных совещаний в дирекции и заключения комиссий по поводу чрезвычайных происшествий во время испытаний.
Никаких серьезных сигналов на конструкторов, в том числе и на Зандберга, там не было.
Через час он уже был у себя, в кабинете на Принц-Альбрехтштрассе, и ждал, пока его соединят с квартирой начальника отдела Пацовски.
Он звонил, чтобы доложить о результатах расследования по делу исчезновения Зандберга и его саботажа в тайной надежде, что в отделе могли быть получены какие-то новые данные, о которых ему пока еще неизвестно.
В трубке послышался негромкий голос начальника отдела. Леман стал докладывать о результатах поездки и своем визите в абвер. Во всем этом не было ничего значительного, но Пацовски слушал внимательно, не перебивая, лишь изредка уточнял детали, и Леман уже понял: ничего нового в отделе нет. В заключение Вилли высказал мнение, что Зандберг невиновен, все вокруг него – недоразумение и что его нужно освободить.
– Подготовьте рапорт о результатах расследования на мое имя, – приказал начальник, когда Вилли закончил. – Отдельно подготовьте записку с предложением освободить Зандберга на три месяца до окончания расследования. Все документы оставьте в канцелярии. Действуйте! – и он положил трубку. Рабочий день уже миновал, когда Леман, закончив отчет, зашел в канцелярию. В кабинете никого не было, Генрих Шумахер, сотрудник регистратуры, видимо, отлучился куда-то по своим делам, и Вилли решил его не дожидаться, а оставить документы в папке для входящей почты.
Подойдя к столу и отыскав эту папку, Леман открыл ее и тут же наткнулся глазами на сообщение контрразведывательной службы Геринга на имя начальника отдела о том, что в шпионаже подозревается некий Эрих Такке. Быстро пробежав глазами сообщение, Вилли понял, что за Такке ведется наблюдение и что его подозревают в принадлежности к советской разведке. Еще раз пробежав сообщение, он постарался запомнить адрес и другие приметы Такке.
"Оставлять мои документы в папке нельзя, – подумал Вилли. – Если начнется расследование, могут догадаться, что я читал это сообщение. Тогда он положил свои рапорты на рабочий стол Шумахера, чиркнул ему записку с просьбой провести их регистрацию и вышел из кабинета.
Минут тридцать спустя Леман покинул управление. Неспешным шагом он направился в метро, обдумывая на ходу свои предстоящие действия. Прежде всего необходимо было осторожно провериться, нет ли слежки. Сделать это было несложно: в прошлом он сам работал в службе наружного наблюдения и хорошо знал все ее приемы.
Убедившись, что "хвоста" нет, он вошел в телефонную будку, набрал номер, который Ярослав дал ему для экстренной связи, и условной фразой сообщил, что на следующий день он вызывает его на экстренную встречу.
Теперь можно было возвращаться домой.
Когда он наконец добрался к себе, Маргарет уже спала. Тем не менее она быстро поднялась и стала суетиться у плиты, подогревая ужин. Вилли снял верхнюю одежду, умылся и устало присел на стул за кухонным столом. Он чувствовал, что эти частые командировки ему уже просто не по силам.
– Направляют в командировки по пустяковый делам, – с раздражением сказал он, медленно пережевывая пищу, и вдруг замолчал на полуслове. По лицу пробежала болезненная гримаса.
– Тебе плохо? – встревожилась Маргарет.
– Прилечь бы, – тихо прошептал он.
– Сюда, ложись, пожалуйста, на диван… Может, приготовить грелку?
– Не надо. Дай только мои лекарства, воды и чем-нибудь накрыться потеплее.
Маргарет быстро принесла подушку, плед, лекарства, помогла ему раздеться. Вилли взял в рот таблетки и стал запивать их водой. Зубы стучали о край стакана. Его сильно знобило.
– Я немного полежу. Приступ скоро пройдет, – тихо прошептал он. Под пледом ему стало тепло, и он забылся тревожным сном.
Очнулся Вилли в середине ночи. В комнате было душно. Во рту пересохло, все тело заламывало от боли. Он лежал, прислушиваясь к шорохам в квартире, отдаленным шумам на улице и мучительно думал, хватит ли у него завтра сил, чтобы добраться до места встречи.
Приняв очередную порцию лекарств, Вилли опять заснул. Утром он пробудился с тяжелой головой. Маргарет уже вызвала лечащего врача, и Вилли тут же позвонил на работу, предупредив о том, что заболел. К десяти утра приехал врач, осмотрел больного и поставил диагноз: почечная недостаточность в связи с диабетом. Необходим покой, диета и новые лекарства, которые он тут же выписал.
Весь день Леман пролежал в постели. Во второй половине дня Маргарет тоже почувствовала себя неважно и прилегла отдохнуть.
Ближе к вечеру Вилли заявил, что пойдет в аптеку за лекарствами. Жена никак не реагировала, видимо крепко заснула. Он решительно поднялся с дивана и тут же схватился за поясницу. В голове зашумело, все закачалось и поплыло перед глазами.
Он немного переждал, потом медленно, стараясь сильно не нагибаться, оделся и попытался сделать несколько шагов. Идти было тяжело, боль из поясницы отдавала в ноги. Тогда Вилли взял старый шерстяной платок жены и сильно перетянул им поясницу. Теперь стало немного легче, и он решил идти.
Впрочем, идти – это неточно сказано: не идти, а двигаться, двигаться медленно, осторожно передвигая ноги и все время за что-то придерживаясь рукой. Сначала за перила лестницы, на улице – за стену дома. На счастье, он не встретил никого из соседей и избежал тем самым необходимости им объяснять, что с ним случилось.
От боли и напряжения через несколько шагов закружилась голова, и ему пришлось некоторое время стоять, прислонившись спиной к стене. Потом он отдыхал, осторожно присев на скамейку, и ждал, пока успокоится зачастивший пульс.
Однако надо было идти. Он стиснул зубы, поднялся и пошел вперед, думая только о том, что нужно выйти на улицу и остановить такси, потом все будет проще.
Действительно, в такси ему стало лучше. Из предосторожности он вышел в сотне метров от обусловленного с Зарубиным места. Теперь оставалось пройти немного. Но как тяжело ему дались эти последние шаги! Он буквально волочил ноги, в голове все спуталось, и он не мог уже ни о чем думать, кроме этой тупой, всеохватывающей боли в животе и пояснице, от которой хотелось согнуться и так стоять, не разгибаясь и не двигаясь. Он шел и все время шептал: "Сейчас, сейчас, уже подхожу".
Совершенно измученный, Леман наконец добрался до нужной пивной. Кельнер с любопытством поглядывал на необычного посетителя: не снял плаща, заказал пиво, но сидит, уставившись в окно, и не пьет. "Наверное, у него что-то случилось", – подумал кельнер.
– Не надо расстраиваться, приятель! – нарочито громко кто-то заговорил рядом. Вилли поднял голову. Перед ним стоял Ярослав. – Все еще поправится! – он улыбался, но глаза были тревожными. – Пиво! – крикнул он кельнеру.
Кружка пива мгновенно появилась на столе. Кельнер успокоился. Теперь можно было не опасаться, что этот мрачный господин наделает здесь каких-нибудь глупостей.
– Выпей, это помогает! – Ярослав пододвинул к Вилли кружку. Леман был бледен, глаза его лихорадочно блестели, по лбу скатывались капли пота.
– Слушай меня внимательно, Ярослав, – с трудом выдавил из себя Вилли. – К нам в отдел поступило сообщение из Форшунгсамта Геринга: приехавший из Китая в отпуск Эрих Такке, поддерживающий связь с их сотрудником Альфредом Майснером, подозревается в шпионаже. Такке располагает счетом в банке Цюриха, там же встречался с немецкими коммунистами. За Майсснером тоже следят… Все! Срочно спасайте парня, пока не поздно!
Зарубин сразу понял, о ком идет речь. Разведчик-нелегал Бом – Альбрехт Эрих Такке – вернулся в Германию со специальным заданием: вербовка агентуры в военной разведке и тайной полиции. В числе кандидатов значился и Майсснер. Теперь ни о какой работе Такке в Германии не могло быть и речи. Его нужно было срочно выводить из страны.
"Вот повороты судьбы, – подумал Зарубин. – В 1930 году Бом был руководителем связки агентов А/70 и А/201, Клесмет писал, что они не сработались, и Бома пришлось заменить, а сегодня агент, несмотря ни на что, приходит на встречу и спасает человека, которого побаивался и недолюбливал!".
Леман наконец собрался с силами и сказал:
– Извини! Приступ – почечные колики. Страшные боли. Боюсь, что могу помереть!..
– Спокойно, приятель! Сейчас доставим тебя домой, и пусть жена срочно вызовет врача! Соберись! Выходим вместе!
Зарубин оставил на столе деньги за пиво, и они медленно направились к выходу.
Через несколько минут Василий остановил такси, они погрузились и направились к дому Лемана. В машине все молчали. Шофер, полный пожилой мужчина, оказался нелюбопытным, так что домой они добрались без приключений.
– Как ты ознакомился с этим сообщением? – спросил Зарубин, когда они выбрались из такси и медленно шли к подъезду.
– Вчера в канцелярии в папке с другими документами…
– Тебя кто-нибудь видел?
– Нет, младший чиновник куда-то вышел…
– Это уже неплохо. Ну все, Вилли! – Зарубин остановился. – Дальше ты пойдешь сам. Вызывай врача, лечись, о деньгах не думай. Я все оплачу!.. Встретимся, когда ты поправишься. Условия связи остаются прежними! И… спасибо тебе за все! – он крепко пожал Леману руку и слегка его подтолкнул. – Иди! Я посмотрю, как это у тебя получится…
В постели Вилли пролежал около десяти дней. Маргарет, хотя и сама недомогала, была внимательна, готовила ему диетические блюда, гладила его рубашки, помогала переодеться. Вилли дал ей денег и сказал, чтобы она не экономила, тратила, сколько потребуется.
Очень часто по вечерам, закончив свои дела, она присаживалась около него в кресло, и они обсуждали дела своего наследства в Швибуте, она читала ему письма своей сестры, и просто говорили о жизни.
– Все будет хорошо! – часто подбадривала она Вилли. – У тебя организм крепкий, еще немного – и ты пойдешь на поправку.
Была полночь. Он лежал у окна, и перед его глазами в темном небе ярко мерцали бесчисленные звезды, дрожали, лучились, словно насмешничали над ним и дразнились. Только звезды да еще луна, должно быть, знают, сколько в мире складывалось разных судеб. А может, звезды вовсе и не насмешничали? Может, наоборот, подбадривали: "Не расстраивайся!.. В жизни все проходит, пройдет и это!".
Перед его глазами возникло лицо Флорентины. Потом он стал вспоминать, как все это случилось.
От Маргарет не укрылось, что Вилли стал чаще, чем прежде, уходить из дома, возвращаться поздно вечером возбужденным и расстроенным. Она заподозрила, и не без оснований, что тут замешана женщина, и решила проверить, так ли это.
Уехав в очередной раз к родственникам в Швибут, она неожиданно вернулась раньше срока и, конечно, не застала Вилли дома. На службе, куда она сразу же позвонила, ей ответили, что он в Берлине.
Маргарет не поленилась и разыскала Эрнста Кура, придумала для него целую историю и в результате вытянула из него адрес Флорентины.
В тот вечер Флорентина никак не давала ему сосредоточиться, без конца напевая куплет из шлягера "Лили Марлен", по непонятной причине уже в который раз переставляла вазу с цветами на письменном столе и, подходя сзади, обнимала его за шею, теребила рукой его короткие волосы, нашептывая на ухо разные сумасбродные слова.
Все это нервировало его, мешало сосредоточиться при составлении отчета об очередной командировке. Он сдерживался, ему не хотелось обижать Флорентину, поскольку раньше он частенько прощал ей подобные шалости.
В это время раздался звонок у входной двери, и Флорентина, вздохнув, неохотно отошла от Вилли.
– Наверное, это кто-то из соседей, – сказала она и, не снимая фартука, направилась к двери. Приотворив ее, она увидела на лестничной площадке пожилую незнакомую женщину в шляпке.
– Что вам угодно? – недоверчиво спросила Флорентина. Она уже стала догадываться, кто это. Фотографии жены Вилли она часто рассматривала в свободные минуты во время пребывания в его квартире.
– Меня зовут Маргарет Леман, – с достоинством произнесла женщина и после небольшой паузы добавила: – Я… Я бы хотела переговорить с господином Леманом.
– Господин Леман здесь не проживает, – решительно заявила Флорентина.
Она не могла понять, почему она заговорила с супругой Вилли в таком тоне. Видимо, внутренняя неприязнь, вынашиваемая годами, непроизвольно вырвалась наружу и взяла власть над ней.
– Но мне сказали, что он находится именно здесь, – стала настаивать Маргарет.
Ее бросило в жар, когда вместо мужа она увидела эту молодую женщину, фартучек на которой говорил, что она находится в этой квартире отнюдь не случайно.
– Откуда вам это известно? – резко спросила Флорентина. – Уж не от сторожа ли? – вырвалось у нее.
– Так, стало быть, он все же находится здесь. Вы это только что сами подтвердили, – перешла в наступление Маргарит. – Пожалуйста, пропустите меня к нему, мне нужно с ним переговорить по личному вопросу… – она не просила, нет, она требовала.