18. Перед решительными боями
Немцы сосредотачивали силы в районе Белгорода. Всем было ясно, что наступившее затишье - предвестник больших сражений. И мы готовились встретить их во всеоружии: тренировались, изучали тактику, учились не только на опыте своей части, но и на опыте всех наших военно-воздушных сил. Изредка летали на боевые задания.
Командиром части назначили штурмана капитана Подорожного. Высокий, статный, с открытым, смелым лицом, он держался с большим достоинством. Новый командир был хорошим летчиком, он получил теоретическую подготовку в академии. Мы уважали Подорожного. Солдатенко же мы не только уважали, но и любили, как отца.
…Наступили теплые, весенние дни. Развалины ангара, возле которого погиб наш командир, так и стояли на окраине аэродрома. Вокруг развалин пробивалась молодая трава. Фронтовая жизнь шла своим чередом. Летая в разведку, мы видели, что враг подтягивает крупные силы. Чувствовалось, что скоро должны произойти важные события. Все с нетерпением ждали первомайского приказа Верховного Главнокомандующего.
Накануне 1 мая 1943 года часть получила поздравительные письма и посылки от незнакомых нам советских людей. Мне достался мундштук и портсигар из небьющегося стекла от ученика ремесленного училища. В посылке лежала записка: "Прошу передать летчику - делал сам. Бей врага, товарищ!"
Получил я и кисет с крепким самосадом от старой работницы - ткачихи из Ивановской области.
Вечером у нас торжественное собрание. Впервые я встречал Первомай в боевой обстановке.
Парторг Беляев, заметно волнуясь, зачитывает приказ Верховного Главнокомандующего. Слушаем, затаив дыхание. Товарищ Сталин приказал: "Всей Красной Армии - закрепить и развить успехи зимних боев, не отдавать врагу ни одной пяди нашей земли, быть готовой к решающим сражениям с немецко-фашистскими захватчиками".
Слова сталинского приказа заставили каждого из нас еще раз задуматься над тем, как лучше подготовить себя к грядущим боям.
После торжественной части были прочитаны письма, присланные нам с разных концов Союза рабочими фронтовых бригад, учителями и научными работниками, школьниками и школьницами.
Когда мы расходились по землянкам, кто-то из летчиков сказал:
- Какие теплые письма прислали нам труженики тыла! Как работают, молодцы! Нельзя нам отставать от них.
19. Первый сбитый комсомольца Амелина
Мы получили приказ перелететь ближе к линии фронта.
На подходе к новому аэродрому самолет Амелина вошел в штопор. Я похолодел. Быстро оглянулся - не сбил ли его противник. Нет, врага не было. В ту же секунду Амелин выровнял машину.
Мы благополучно приземлились.
Я подошел к Лене:
- Что с тобой случилось? Он поморщился.
- Судорога ногу сводит. Давно не было приступа. С утра перемогался. Во время задания обычно ничего не чувствую. А тут так свело, что думал - дух вон!
- Ну и стойкий же ты парень! - сказал я, пожимая ему руку. Как бы Леня ни был болен, он не оставался на земле, если товарищи летели в бой.
Наутро Амелин поднялся в воздух прикрывать аэродром. Все было спокойно. В низинах залег туман - только что взошло солнце.
Леня кружил над аэродромом и зорко осматривался по сторонам. Вдруг он заметил, что по оврагу, "маскируясь местностью", шел бомбардировщик противника "Юнкерс-88". Амелин внезапно для врага свалился сверху. Но противник оказался стреляной птицей: начал искусно маневрировать и уклоняться. Вражеские стрелки открыли бешеный огонь. Амелин не отступил - зашел в хвост вражескому самолету. Тот сбросил бомбы, очевидно рассчитывая, что машина Амелина попадет в взрывную волну и он отвяжется от неутомимого советского истребителя. Амелина сильно тряхнуло взрывной волной и отбросило в сторону. Но его воля к победе и упорство были так сильны, что он не только не прекратил преследование, но еще злее стал наседать на врага. Противник пошел на другую хитрость: направил свой самолет на ветряную мельницу, надеясь, что Амелин сгоряча не заметит ее и врежется. Но Леня разгадал и эту уловку врага. Он молниеносно рассчитал расстояние и проскочил в стороне, осыпая фашистский "юнкере" огненными трассами. Стрелок врага замолчал: очевидно, был убит.
Противник, однако, не сдавался. "Юнкере" стал снижаться к оврагу так, что, казалось, вот-вот врежется в землю.
Перед самым оврагом немец взмыл вверх.
Амелин дал еще одну очередь по вражеской машине. Но вдруг он услышал странный треск, приглушенный шумом мотора. Сердце у Лени сжалось: что-то случилось с машиной. Жаль самолет! Обидно после такого поединка упустить врага!
Бомбардировщик ушел, хотя Амелин был уверен, что улетит он недалеко и где-нибудь упадет.
Самолет Амелина терял скорость, мотор сильно трясло, и все же Леня привел машину на свой аэродром.
Мы побежали к нему навстречу. Вернулся старый друг! Крепко пожимаем ему руку. Он докладывает командиру Подорожному, что самолету противника не уйти далеко: на "юнкерсе" уже появилось пламя.
Амелин улыбается, но лицо у него от усталости серое. Он снял шлем, я смотрю на него и не верю глазам.
- Леня, да ты седой! - кричу я.
На висках моего сверстника появилась седина.
Мы с уважением смотрим на него - сколько он пережил, передумал за несколько минут пребывания в воздухе!
Немного погодя пришло донесение, что "юнкере", пролетев восемь километров, упал. У Лени на счету появился первый сбитый самолет. Экипаж был взят в плен. Оказалось, немцы везли на "Ю-88" важные секретные документы. Они хотели ранним утром перелететь прямым путем из Белгорода в Орел и там договориться о взаимодействии.
Амелину было обидно, что он не видел, как падал немецкий бомбардировщик.
20. Испытанный друг - механик Иванов
Случалось, что наши самолеты приходили с боевого задания изрешеченными. И вот тогда-то особенно проявлялись достоинства наших замечательных боевых друзей - техников, механиков, мотористов. Если в моем самолете оказывалась пробоина, то я знал, что механик Иванов ночь не будет спать, а машину починит. Чем больше я его узнавал, тем больше ценил. Уверенно летишь над территорией врага, когда знаешь, что самолет подготовлен отлично.
Наши техники работали превосходно, самоотверженно. Днем, ночью, в мороз, когда металл обжигает пальцы, буран сбивает с ног, механики оставались на поле, чтобы скорее ввести в строй боевую машину.
Не успеешь приземлиться, а Иванов тут как тут. И уже возится у самолета, расспрашивает, как работал мотор, нет ли каких-нибудь замечаний. Кто-то хорошо сказал, что механик - хирург самолета, а мотор - второе сердце летчика.
Иванов - рабочий-слесарь с большим стажем. Он давно работает авиатехником. Его посылали в Ванкарем, когда снимали с дрейфующей льдины челюскинцев. Я люблю поговорить со своим механиком. Он сворачивает козью ножку, закуривает и неторопливо рассказывает какой-нибудь случай из своей жизни. Глаз у него наметанный, он сразу, как тогда, перед моим первым боевым вылетом, замечает, если я чем-нибудь озабочен. А когда Иванов докурит и, тщательно притушив, затопчет окурок, мы идем к самолету и вместе его осматриваем, если он даже в полном порядке.
21. За товарищей
Однажды - это было в начале мая 1943 года - я отдыхал после задания и, разговаривая с Ивановым, наблюдал за Васей Пантелеевым. Он нетерпеливо ходил вокруг своей машины в ожидании, когда она будет готова к полету.
Другие самолеты один за другим отрывались от земли.
Механик пытался что-то объяснить, но Василий махнул рукой, уверенным, привычным движением влез в кабину и взлетел.
Мы пошли с Ивановым осматривать мой самолет.
Вдруг мимо нас промчалась санитарная машина. Вслед за ней бежали несколько летчиков. Оказалось, что с машиной Пантелеева произошла авария: он чересчур поторопил механика, не дав опробовать мотор на земле.
Для всех нас это был еще один тяжелый урок.
Все мы были глубоко опечалены гибелью товарища. Особенно тяжело переживал смерть Пантелеева Кирилл Евстигнеев - они были закадычными друзьями. Я тоже был сильно привязан к Пантелееву: мы жили в одной землянке. А кто из фронтовиков не знает, как привыкаешь друг к другу, когда живешь вместе в боевых условиях!
Мы стояли у могилы Пантелеева, засыпанной полевыми цветами. Смеркалось. Было очень тихо. Амелин обнял Евстигнеева за плечи и сказал:
- Пойдем, Кирюша! - Потом обернулся ко мне: - А ты?
Я ответил, что приду позже. Хотелось побыть одному.
Все ушли. Мне было очень грустно! Я вспоминал погибших товарищей. И чем больше размышлял о погибших друзьях, тем сильнее охватывала меня ненависть к врагу. Я решил во что бы то ни стало сбить восемь вражеских самолетов - по два за каждого погибшего товарища.
Не знаю, долго ли я простоял у могилы друга, размышляя о том, сколько тяжкого горя принесли на нашу землю фашистские полчища.
Опомнившись, я быстро пошел на аэродром, повторяя про себя слова, которые так любил Солдатенко: "На фронте положено думать обо всем, но в первую очередь думай о противнике".
О своем решении сбить восемь вражеских самолетов я никому ничего не сказал: оно было значительно и полно смысла только для меня. Окружающим это могло показаться пустым бахвальством. Даже мои лучшие друзья вправе были бы заметить, что сначала надо пройти испытание боем.
А объяснить все, что я перечувствовал над могилой Пантелеева, было трудно.
22. В боевой готовности
Активность авиации с обеих сторон снизилась, и для спокойной учебы мы перелетели на аэродром, расположенный дальше от линии фронта.
Нашу эскадрилью принимает бывалый летчик - старший лейтенант Федор Семенов. На его счету восемь сбитых вражеских самолетов.
Новый комэск - москвич. У него, как у нашего "бати", лицо в ожогах. Он молод, широкоплеч, среднего роста. Походка у него решительная, быстрая. Во всей осанке есть что-то удивительно располагающее, внушающее уважение. Говорит спокойно, продуманно.
Подорожный представил нам нового командира эскадрильи. Семенов внимательно и доброжелательно оглядел нас. Не рисуясь и не скромничая, рассказал о себе.
Вечером на разборе новый командир эскадрильи сказал:
- Самое важное - соблюдать боевой порядок группы. Цель каждого из нас - сбить врага. Но не гоняйтесь за "сбитыми", не отрывайтесь от группы, не нарушайте дисциплины.
Я сразу отметил в командире те качества, которые мы так ценили в Солдатенко: твердость, требовательность, товарищескую простоту.
После разбора полетов ко мне подошел наш парторг Беляев, сел рядом со мной, и у нас завязалась теплая товарищеская беседа. Беляев говорил, что теперь, во время подготовки к боям, я должен не только много учиться сам, но и учить более молодых и неопытных летчиков. Он сказал, что, по его мнению, Евстигнеев, Амелин, я и некоторые другие летчики, одновременно со мной пришедшие на фронт, достойны стать кандидатами в члены Коммунистической партии.
- Работаете вы добросовестно, - говорил он, - воюете честно и смело. Приобрели военный опыт, знания, растете политически. Считаю вас непартийными большевиками. Если ты решил, если чувствуешь, что готов принять высокое звание большевика, то подавай заявление. Подумай над этим.
Крепко пожав мне руку, Беляев ушел.
К вступлению в партию я готовился давно. Все хотел поговорить с нашим комсоргом - старшиной Коротковым, но не решался. Мне казалось, что я еще не заслужил права быть коммунистом.
Беседа с парторгом очень обрадовала меня. В этот же день я подал заявление о приеме в партию, чтобы к началу решающих боев быть коммунистом.
Вылеты на боевые задания по-прежнему были нечасты. Иногда в группе истребителей я сопровождал "Ильюшиных" на штурмовку вражеских аэродромов, возил донесения, был связным между соединениями, летал на разведку в район Белгород - Харьков. Летал без прикрытия, "маскируясь" складками местности. Привык ходить на бреющем, привык возвращаться домой уже в сумерках.
Все это было хорошей подготовкой к настоящей боевой деятельности. Я сам учился, готовился к предстоящим боям и готовил молодежь.
Меня назначили заместителем командира эскадрильи. Сообщив о назначении, Семенов сказал, как всегда, твердо и дружелюбно:
- На днях к нам поступит пополнение. Работы будет много. Нужно так подготовить молодых, чтобы они уверенно дрались с врагом. Надо подробно разбирать их вылеты, учитывать их ошибки. Учитесь командовать.
Готовясь к новым обязанностям, я стал прислушиваться к каждому слову комэска, присматриваться к тому, как он командует, учит, воспитывает, как разговаривает с подчиненными. Мне поручено ответственное дело - воспитание молодых боевых летчиков.
Прибывает пополнение. Эскадрилья формируется из новых летчиков.
"Ребята хорошие, дисциплинированные, но, видно, горячие. Пожалуй, слишком горячие, - думаю я, глядя на их оживленные лица. - Но Семенов быстро приберет их к рукам".
Комэск знакомится с каждым из них и, собрав всех, говорит:
- Главное - держитесь друг за друга, защищайте друг друга, не отрывайтесь от группы. Иначе враг будет вас бить, как цыплят. Группа в воздухе должна быть единым целым - один за всех, все за одного. В этом ее сила.
Все новые летчики - комсомольцы. Большинство только что закончили летную школу. У нас в эскадрилье три новичка. Паша Брызгалов - румяный и коренастый, у него раздвоенный подбородок и смеющиеся глаза; его школьный друг Миша Никитин - тонкий, мускулистый, очень подвижной и веселый. Разные внешне, Брызгалов и Никитин внутренне удивительно-похожи. Третий - Гопкало, тоже совсем еще молодой паренек.
Брызгалова Семенов берет к себе в ведомые. Ко мне назначен в ведомые Василий Мухин. Он уже бывал в боях.
Семенов отводит меня в сторону и говорит:
- Помните: в дружбе ведомого и ведущего - успех пары. Посмотрите, какая закваска у Мухина.
Приглядываюсь к своему ведомому.
На аэродроме тихо. Идем купаться. Я заметил на ноге Василия большой, глубокий шрам, но спросить его, не мешает ли ему старое ранение, неловко. Мы поплавали, вышли на берег, легли на траву и закурили.
- Василий, послушай, только не обижайся. На летных качествах ранение не отражается? - спросил я, показывая на шрам.
Василий ответил просто:
- Не беспокойся, летать не мешает. На земле иногда ноет, а в полете никогда. Осколком хватило, когда немцы бомбили наш аэродром в Сальских степях. Думал, ногу отрежут, но видишь - оставили… Ты во мне не сомневайся. У меня с фашистами счет большой, как и у тебя…
Мы с Василием провели много учебно-тренировочных полетов над нашим полевым аэродромом, приноравливаясь друг к другу, приглядываясь к "походке" в воздухе. С этого начинается дружба пары.
Спали мы рядом на соломе. Вечерами долго разговаривали о родных. Старики Василия остались в деревне под Гомелем. У него, как и у меня, на сердце никогда нет покоя. Я все время думаю об отце. Часто вспоминаю братьев: где-то они сейчас? Слежу за линией фронта и с нетерпением жду начала наступления наших войск.
На аэродроме Мухин ходит за мной - привыкает к моим движениям, голосу. Иногда забуду о нем, оглянусь, а он идет за мной по пятам. Забавная со стороны, но нужная в летном деле "наземная подготовка". Как сейчас вижу, улыбающееся белобровое лицо Мухина, его голубые зоркие глаза, прядь выгоревших на солнце волос, пилотку набекрень, всю его молодцеватую, крепкую фигуру.
Василий чуть сутулился, как часто сутулятся летчики, привыкшие сидеть крючком в кабине самолета.
Мы жили дружной тройкой - Мухин, Петро и я. Но в первых числах июня Петро Кучеренко получил назначение в другую часть и улетел. Пусто стало без него в землянке. Три месяца фронтовой жизни сроднили нас.
23. Перед битвой на Курской дуге
Наступил июнь 1943 года.
Наша часть по-прежнему стояла на аэродроме в девяноста километрах от группировки немцев. Отсюда шел путь на Киев, Чернигов, Полтаву, Кременчуг - на Украину.
В воздухе и на земле было тихо. Но к нам на полевые аэродромы прилетели свежие эскадрильи истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. По земле бесконечным потоком двигались наши танки, артиллерия, пехота. Это все - предвестники начала решительных действий, крупных операций.
Мы продолжаем учебно-боевую подготовку. На тренировочные полеты теперь обращается особое внимание. Семенов тщательно проверяет наши знания.
В конце июня 1943 года старшие сержанты - мои товарищи и я - получили звание младших лейтенантов.
Мы выстроились у КП, и Подорожный, огласив приказ, обратился к нам с короткой, запомнившейся мне речью:
- Товарищи! Вы вступили в семью советских офицеров. Это вас ко многому обязывает и в первую очередь к тому, чтобы еще тщательнее совершенствовать свою боевую выучку, еще более умело драться с врагом. Советский офицер всегда был олицетворением честности, храбрости, беспредельной преданности Родине, делу Ленина - Сталина. Желаю вам высоко нести звание советского офицера, умножать славные традиции нашей офицерской семьи!
Комсомольское собрание в тот вечер прошло торжественно и оживленно. Каждому хотелось выступить, поделиться своим боевым опытом, сказать о той гордости, которую он испытывает сегодня, вступив в офицерскую семью. Мы горячо обсуждали доклад заместителя командира по политической части о роли советского офицера.
Несколько дней я не мог привыкнуть к новому званию и не сразу отзывался, когда кто-нибудь окликал: "Товарищ младший лейтенант!"
Я знал - мне многого не хватает, чтобы стать настоящим офицером военно-воздушных сил, настоящим, испытанным летчиком, хотя у меня на счету было уже около тридцати боевых вылетов. "Боевые качества куются постепенно", - вспоминал я слова Солдатенко.
В полку не прекращалась напряженная боевая учеба. По всему чувствовалось, что предстоят большие, решительные бои. Было известно из газет, что в Германии идет тотальная мобилизация, что там выпущены новые виды оружия - танки "тигр" и самоходные орудия "фердинанд".
Летая в разведку над вражеской территорией, мы видели, что немцы подтягивают свежие части.
Как мы потом узнали, враг, пользуясь отсутствием второго фронта, стягивал сюда, к Курской дуге, большие силы, рассчитывая захватить плацдарм, занятый нашими войсками, нанести удар, выйти к Москве.
Но Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин с гениальной прозорливостью разгадал замыслы фашистов и заблаговременно направил сюда наши закаленные войска и мощную технику.