25. Близ Одера
Вырулить на бетонную полосу трудно - колеса застревают в грязи. Вылетаю первым; командир полка остается на старом аэродроме, пока не поднимется в воздух последняя машина. Снижаюсь на зеленый круглый аэродром среди леса; его недавно оставили немцы. Берлин - в семидесяти километрах, линия фронта - в шести.
К нам еще не успели прибыть зенитки. Даю летчикам приказ садиться на летном поле с бреющего, так как в воздухе "фоккеры". Они шли бомбить переправы через Одер. По радио передаю командиру полка, что вблизи аэродрома пролетела группа вражеских машин. Закатываем самолеты в лес, тщательно их маскируем. На аэродроме не остается ни одной машины.
На ночь располагаемся в нескольких километрах от аэродрома, в имении какого-то немца.
Рано утром - еще было темно - мы поехали на аэродром. Дежурные летчики сидят в самолетах, чтобы вылететь по первому сигналу.
Чупиков, Куманичкин и я пошли на КП. Давид - связной - был уже там. Небо над лесом чуть посветлело. Стояла предрассветная тишина. Воздух был спокоен.
Командир держит в руках ракетницу - вот-вот даст сигнал на вылет дежурного звена. Всматриваюсь в небо и вижу: к аэродрому направляется до тридцати "фокке-вульфов".
- Туча, товарищ командир, "фоккеры"!
Но взлетать уже поздно: самолеты врага перешли в пикирование. Засвистели бомбы.
- Прыгайте в щель, товарищ командир! - кричу я и прыгаю сам в ямку - одноместное бомбоубежище; оно уберегает от пулеметно-пушечного огня и от осколков, здесь опасно бывает только прямое попадание.
Летят, свистят, разрываются вражеские бомбы. Несколько бомб пролетело с шипением - значит, они упали совсем рядом; другие летят со свистом - значит, упали дальше. Успел ли Хайт добежать до ямки? Хорошо, что замаскировали самолеты… Прислушиваюсь к звуку падающих бомб, к реву вражеских самолетов. Начался пулеметно-пушеч-ный обстрел. Значит, все бомбы уже сброшены. Второй заход. Вдруг раздался страшный грохот: в воздухе столкнулись два "фоккера", развалились и упали где-то на окраине аэродрома. Теперь с "фок-керов" бьют под углом в девяносто градусов. Смотрю на часы: прошло пятнадцать минут. Немцы, вероятно, решили блокировать аэродром. Сейчас прилетят бомбардировщики…
Вблизи линии фронта таких аэродромов, как наш, три. Врагу это, конечно, не по вкусу. Прошло двадцать долгих минут, а немцы все не уходят Как это мы не успели их отогнать! В следующий раз будем умнее, на войне учат и учатся!
Наконец все стихло. Вылезаю из ямки. Со всех сторон сбегаются летчики. Все в порядке, машины целы и невредимы. Лес спас самолеты.
Подхожу к Чупикову. Он мрачен.
- Ничего, товарищ командир, злее будем… Геройски вел себя во время налета Давид Хайт.
Он увидел, что техник, побежавший к щели, упал - его ранило осколком. Хайт бросился к нему на помощь, сорвал с себя рубашку, разодрал ее, перевязал техника и вынес в лес. В хрупком подростке проявилась огромная сила.
Вечером командир полка собрал нас на аэродроме. Объявил комсомольцу Хаиту благодарность. Давид награжден медалью "За боевые заслуги".
С этого же дня мы начали активные действия. Вылетали "по-зрячему", увидев противника с аэродрома. Результаты сказывались: немцы опасались залетать к нашим переправам на Одере.
Противник отказался от использования "Ю-87" на этом участке фронта. Он предпочитал действовать большими группами "фоккеров": сбросив бомбы, они становились истребителями, выполняя, таким образом, роль и штурмовиков и истребителей.
Шло расширение и укрепление плацдарма, захваченного советскими войсками на западном берегу Одера. Река в этом месте широка и глубока, к тому же начался ледоход. Но ничто не могло остановить наступательный порыв советских войск.
26. Пятидесятый сбитый
10 февраля 1945 года мы возвращались с "охоты" без добычи. Я расстроен, однако опыт научил меня не терять надежды до тех пор, пока не приземлюсь.
Подлетая к аэродрому, я услышал по радио свои позывные. Командир полка сообщил: над аэродромом два самолета противника. Оглянулся и увидел два новых, блестящих "фокке-вульфа". С ходу зашел одному в хвост. "Ну, - думаю, - тебе не уйти!" Второй поспешил скрыться в облаках. Медлить нельзя. Открыл огонь. На вражеском самолете, очевидно, загорелось масло - он с белым "шлейфом" пошел к земле. Но немец снова стал набирать высоту - он, видимо, рассчитывал дотянуть до своей территории. Линия фронта близко. Тогда я второй очередью зажег мотор "фоккера". Немец выбросился с парашютом и, опустившись в нескольких метрах от нашего аэродрома, попытался убежать в лес. Но это ему не удалось.
На аэродроме первым ко мне подбежал Куманичкин:
- Здорово ты действуешь! Фрицы прямо к нам на аэродром с воздуха падают, как говорится - "с доставкой на дом" бьешь!
Немецкого летчика привели на КП. Начали допрашивать. Он оказался сыном какого-то барона. Немец летал на модернизованном "фокке-вульфе" с мотором водяного охлаждения. Подлетая к нашему аэродрому, он был уверен, что безнаказанно собьет наш самолет и уйдет. Рассказывая все это, немец дрожал, заискивающе поглядывал на меня и вдруг с ужимкой протянул мне руку. Я почувствовал такое отвращение, что повернулся к нему спиной и ушел.
Его "фокке-вульф" был пятидесятый сбитый мною самолет.
27. Враг пытается обстрелять наш аэродром
Продолжаем полеты на "охоту" в район Берлина. Всеми владеет одно горячее желание, одна мысль: скорее разгромить врага в его же логове!
Над Берлином, над его дальними подступами все время висят вражеские истребители. Издали сверху видны очертания огромного города. Вспоминаю все, что читал о нем, вспоминаю рассказы летчиков в Познани. Вот он, город, в котором рождались фашистские планы порабощения нашей страны, вот оно, логово врага!
Немцы цеплялись за малейшую возможность спастись от окончательного краха.
Несколько дней вражеская артиллерия вела лихорадочный обстрел нашего аэродрома. Мы предприняли меры предосторожности. И хотя вокруг рвались снаряды, боевая работа не прекращалась. Беспорядочный обстрел не оказал на нас морального воздействия, не принес и материального ущерба. Но, конечно, он был нам неприятен.
Куманичкин, прилетая с задания, раздраженно говорил:
- Опять тявкают! Долго они, интересно, будут упражняться? Вот бы слетать туда!..
Вражеский обстрел необходимо было прекратить. По-видимому, в лесу прячется фашистский корректировщик, а может быть, и целая группа немцев. Надо было прочесать лес. Для этого была выделена специальная группа. Хаита, знавшего немецкий язык, назначили переводчиком. Предположение оправдалось: был взят в плен немец, корректировавший огонь фашистской артиллерии. Обстрел сразу же прекратился.
Такие рейды потом повторялись несколько раз, и Давид их очень любил.
Хайт возвращался из очередной "операции" возбужденный, подробно рассказывал о том, как их группа действовала в лесу в поисках диверсантов.
- Молодец, Давид! - говорил я. - Боевой ты у нас хлопец!
28. Шестерка против тридцати
В небе над Одером завязалась с немцами борьба за преимущество в высоте. Недаром летчики говорят: хозяин высоты - хозяин боя. Немцы во время боев над Одером поднимались на четыре-пять тысяч метров, мы - на пять-шесть тысяч.
Противник решил перехитрить нас: вражеские самолеты изменили обычное время прихода к району боевых действий. Они стали прилетать не утром, а под вечер, маскируясь солнцем, но это не помогло им, уловка фашистов была разгадана. Мы тоже начали вылетать на "охоту" под вечер. Залетали далеко к ним в тыл, пользуясь дымкой, и "прочесывали" пространство.
Активные действия нашей авиации заставили немцев летать большими группами. Они шли на все: как говорят, "утопающий хватается за соломинку". Надеясь понести меньшие потери, они даже пытались использовать неблагоприятные метеорологические условия. Но и эти их приемы ничего им не дали: мы ответили искусным применением бреющего полета и неизменно выигрывали бой.
12 февраля в паре с летчиком Громаковским я вылетел в район нашего плацдарма на западном берегу Одера. Плацдарм, занятый советскими войсками на Берлинском направлении, был у немцев бельмом на глазу. Они пытались наносить по нему массированные удары с воздуха. Тактику они избрали "воровскую" - старались напасть внезапно, бомбардировать, выскакивая из облаков в просветы и уходя обратно в облака. Но эту хитрость мы уже, повторяю, знали.
С нами в воздух поднялись Куманичкин в паре с Крамаренко и Орлов с ведомым Стеценко. Погода стояла плохая, лишь в просветах виднелось ясное синее небо. Каждая пара искала врага в разных районах, поддерживая связь по радио. На земле было условлено передавать друг другу о том, где и кто увидит противника. Я, как всегда в таких метеорологических условиях, применил бреющий полет.
Вижу - невдалеке от линии фронта из-под нижней кромки облаков вываливается около тридцати "фокке-вульфов". Они, очевидно, намеревались бомбить войска. В таких случаях я привык драться с любым количеством самолетов противника. Так действовал и теперь, став "охотником".
Немцы перестраивались, готовясь нанести удар. Я знал по опыту, что, когда они построятся, ошеломить их будет труднее. Сейчас все внимание немцев было направлено на построение боевого порядка.
Передал по радио второй и третьей парам:
- Нахожусь в шестом квадрате, все ко мне! И сразу же подал команду Громаковскому:
- Прикрой, атакую!
Прижимаясь к земле, сливаясь с фоном местности, иду на сближение с противником. Под прикрытием Громаковского с ходу, снизу, врезаюсь во вражеский строй. С дистанции сто метров выпускаю три очереди в "брюхо" "фокке-вульфа". Вырвалось пламя - горящий самолет пошел к земле.
В это время на меня сверху, сзади, бросился немец. Но Громаковский вовремя заметил, что я в опасности. "Отвернув" вправо, он дал заградительную очередь и, поймав немца в прицел, сбил его.
Немцам так и не удалось принять боевой порядок. Они заметались. Я опять перешел на бреющий полет, чтобы нанести внезапный удар.
Но обстановка остается напряженной: некоторые вражеские самолеты установили взаимодействие между собой. Вижу - Куманичкин уже рядом со мной. На душе стало веселее.
- Саша, бей их! - кричу я.
Вот он в паре с Крамаренко идет на сближение с вражеской девяткой, на высоте ста пятидесяти - двухсот метров внезапно атакует ведущего и с первой же очереди сбивает его.
- Молодец, Куманичкин!
Меня охватывает боевой азарт. Чувство такое, какое бывало во время прикрытия наших наземных войск: большое чувство ответственности за свои действия. Вспомнилось, как я дрался на бреющем в районе Южного Буга с "Юнкерсами-87".
Немцы в растерянности. Одни уходят в облака, другие поворачивают на запад. Наша атака настолько стремительна, мы с такой быстротой снуем между ними, что фашистам, вероятно, кажется, будто их атакует большая группа самолетов.
Вот и Орлов подлетает. Под прикрытием Сте-ценко он атакует вражеский самолет и сбивает его с короткой дистанции. Но и сам попадает под удар. Орлов сбит
Мы с удвоенной яростью продолжаем атаковать уходящего врага. Под прикрытием Громаковского атакую сверху последний "фокке-вульф", который пытается скрыться в облаках. Немец даже сбрасывает бомбы - чтобы облегчить самолет - на свою территорию. Быстро настигаю его - дистанция подходящая. Открываю огонь: немец так и врезался в землю.
- Вот тебе, собака, за Орлова!
Попытка немцев по-воровски напасть с воздуха на плацдарм, занятый нашими войсками, провалилась.
Время истекло. Возвращаемся домой.
Подлетаем к линии фронта. Сейчас противник откроет огонь с земли из всех видов оружия - летим на бреющем. Подаю команду:
- Делаем противозенитный маневр!
В самом деле, со всех сторон нас начали осыпать трассы зенитного огня. Снаряд пробил мне плоскость и радиомачту. Но мы, искусно маневрируя, благополучно ушли домой.
В этом бою наша группа сбила восемь самолетов противника: одного сбил Куманичкин, одного - наш погибший боевой товарищ Орлов, одного - Стеценко, двух - мой напарник Громаков-ский, трех - я.
В напряженном воздушном бою с противником, который в пять раз превышал нас численностью, мы с успехом использовали весь свой опыт. Я уже знал, что группу в четыре-шесть самолетов целесообразнее разделить на пары: так легче и эффективнее искать врага на большом пространстве. Нам во многом помог бреющий полет и уменье маскироваться на фоне местности.
Когда я докладывал командиру о воздушном бое нашей шестерки с тридцатью "фокке-вульфами", на КП приняли радиограмму от командующего наземной армией. Оказывается, он наблюдал за тем, как мы вшестером вели бой против тридцати "фокке-вульфов". Он видел, как немецкие летчики сбросили бомбы на свои же войска, как были сбиты восемь вражеских машин. Все это происходило на глазах пехотинцев, они напряженно следили за ходом боя.
Командующий прислал на имя нашего командира благодарность за помощь, оказанную летчиками. Не могу не привести слова, которые тогда так взволновали и обрадовали всех нас:
"По мастерству, красоте, спаянности этот бой является триумфом нашей авиации. Поражен отвагой и мастерством летчиков".
Нет большей похвалы для боевого летчика-истребителя, чем похвала пехотинцев, наблюдавших за ходом его воздушного боя. Это высокая оценка.
Наш бой подробно разобрали и обсудили. Было сделано много полезных выводов, извлечено много важных уроков.
29. Бой с немецким реактивным самолетом
В день двадцать седьмой годовщины Советской Армии мы собрались на аэродроме и в приподнятом, боевом настроении слушали приказ Верховного Главнокомандующего.
Сколько воспоминаний связано у меня с этим торжественным днем! Я вспомнил, как слушал приказ товарища Сталина на тыловом аэродроме в Средней Азии 23 февраля 1942 года. В ту тяжелую пору на протяжении огромного фронта от Северного Ледовитого океана до Черного моря наша армия вела ожесточенные бои, чтобы, измотав немецко-фашистские войска, изгнать их из пределов нашей Родины. Теперь Советская Армия не только освободила родную землю, но и перенесла войну на территорию фашистской Германии.
Настали долгожданные дни!
Но окончательная победа сама собой не приходит. И мы это хорошо знали. Немцы бросали в бой все сохранившиеся резервы. Они пытались "напугать" нас своей новой техникой и, в частности, реактивными самолетами. Мы все чаще и чаще стали говорить об этих самолетах: как с ними вести борьбу?
Трудность заключалась в том, что после встречи командира полка с двумя немецкими реактивными истребителями никто из нас больше их не видел. Встречали их еще летчики из соседних частей. Летали эти самолеты, как свободные "охотники", - одиночками, парами, небольшими группами, применяя штурмовые действия. На нашем фронте они появлялись только в одиночку, ограничиваясь молниеносной атакой на большой скорости. Но в бой, как правило, не вступали, предпочитая действовать "из-за угла".
Я много думал о методах борьбы с этими машинами. Перехватить реактивный самолет, развивающий огромную скорость, было делом нелегким. В этом я отдавал себе ясный отчет. Тем сильнее было мое желание присмотреться к нему в воздухе. К сожалению, никто, кроме Чупикова, не мог поделиться со мной своими наблюдениями.
И вот мне довелось встретиться с немецким реактивным самолетом.
24 февраля я вылетел в паре с Титоренко на свободную "охоту".
Внимательно слежу за- воздухом. Вижу, из-за дымки на высоте трех тысяч пятисот метров внезапно появляется самолет. Не замечая нас, он идет вдоль Одера на скорости, предельной для наших "Лавочкиных". Всматриваюсь: это безусловно реактивный самолет. Быстро разворачиваюсь, даю мотору полный газ и начинаю его преследовать. Летчик-фашист, очевидно, и не смотрел назад, надеясь на большую скорость своего самолета. Я опасаюсь, что, заметив нас, он, по обыкновению, уйдет. "Выжимаю" из машины максимальную скорость, стараясь сократить дистанцию и подойти под вражеский самолет.
Мой напарник не отстает от меня. Зная его горячность, предупреждаю, чтобы он не терял хладнокровия, не начинал действовать без моей команды.
Хочется подробно, поближе рассмотреть реактивный самолет и, если удастся, открыть по нему огонь.
Снижаюсь и подхожу под немца со стороны хвоста на расстоянии двухсот метров. Удачный маневр, быстрота действия плюс скорость моего самолета - все это позволило приблизиться к реактивному самолету.