9. Зачислен в аэроклуб
Каникулы пролетели быстро. Наступила осень, и началась напряженная учеба на третьем курсе: я был поглощен заботами о чертежах, курсовых проектах, стенгазете, подготовкой к лекциям.
Однажды я снова встретил знакомых аэроклубовцев. Стал расспрашивать их о летной учебе. Они рассказали, что уже закончили летную практику и ждут приезда комиссии, а пока продолжают учиться в техникуме.
- А прием в аэроклубе уже закончился?
- Занятия начались, но если подашь сейчас заявление, может быть, и примут.
Будущее военного летчика, возможность попасть в военное училище были заманчивы. Но я боялся сорвать учебу на третьем, очень трудном курсе, поступив в аэроклуб. Миша и Кузьма, когда я поделился своими сомнениями, начали меня отговаривать.
Решил посоветоваться с Мацуем и пошел в комитет комсомола. Наш секретарь был чем-то занят, и я, присев у стола, ждал, когда он освободится. Мацуй часто кашлял и, видимо, перебарывал недомогание.
Отложив бумаги, он провел рукой по лбу:
- Ну, Иван, рассказывай, зачем пришел.
- Есть у меня одна мечта… У нас двое ребят аэроклуб кончили…
- Да, знаю. Они уже летают. Молодцы! Им нелегко было совместить учебу в техникуме и в аэроклубе, упорства для этого много надо. И ты хочешь?
- Очень. Но, знаешь, я поздно собрался. Говорят, там давно начались занятия.
- А ты сходи, узнай. Мне тоже хотелось заняться летным делом, да вот здоровье подкачало, врачи не пропустили. Если хочешь знать мое мнение, то я советую: поступай. Только не запускай занятий в техникуме. Справишься, если будешь умело время планировать. А трудностей не бойся. Помнишь боевой клич девятого съезда комсомола: "Комсомольцы, на самолет"! Действуй, Иван!
На следующий день я отправился в аэроклуб. Там мне сказали, что заявление и документы подать еще можно, что меня примут и если я сумею догнать учлетов и сдать наравне с ними все экзамены по теории, то буду допущен к летной практике. Условия были нелегкие. Я не чувствовал под собой земли, возвращаясь в техникум. Все трудности казались мне преодолимыми.
Подал заявление, и через несколько дней меня послали на врачебную комиссию: если пройду, буду зачислен в аэроклуб.
Врачи долго простукивали, прослушивали и осматривали. Председатель комиссии - старый врач с седой бородкой - похлопал меня по плечу и сказал:
- Коллеги, обратите внимание на объем грудной клетки и мускулатуру этого физкультурника. Невелик паренек, а хватило бы на двух взрослых! Сердце - норма. Нервная система - норма. Здоров абсолютно. Годен.
Итак, я зачислен в аэроклуб! Когда я узнал об этом, меня опять одолели сомнения: справлюсь ли? Мелькнула даже мысль: не отказаться ли? Но я вспомнил советы Мацуя, его слова: "Справишься, если будешь умело планировать время". Была бы задача непосильной, комитет комсомола не дал бы мне путевки, а мой наставник и друг, наш секретарь Мацуй, не стал бы мне советовать. Так рассудив, я почувствовал уверенность в своих силах.
Ни отцу, ни братьям я не сказал о том, что буду учиться в аэроклубе: знал, что они станут меня отговаривать, к тому же не хотелось зря волновать отца. Но мне было неприятно что-либо скрывать от него, я привык делиться с ним всеми своими делами.
В начале января я пошел на первое занятие в аэроклуб. Впервые надел форму; чувствовал себя в ней ловко, подтянуто. Зашел в комитет комсомола. Мацуй-осмотрел меня, похлопал по плечу и тепло сказал:
- Форма тебе идет. Желаю успеха!
10. Друзья-учлеты
На крыше большого красивого здания городского клуба имени Карла Маркса - парашютная вышка. Возле клуба - маленький домик. Это и есть аэроклуб.
Я - в классе теории авиации и техники. На стенах укреплены части самолета. Читаю: "Крыло в разрезе", "Элерон", "Руль поворота". Здесь пусто. Занятия будут проходить в моторном классе. Иду туда. На подставке стоят настоящий мотор, его агрегаты, детали. На стенах - чертежи и схемы. Невысокий коренастый парень сосредоточенно рассматривает детали.
Лицо у него упрямое, энергичное. Широкие насупленные брови словно нарисованы тушью.
Подхожу к нему:
- Здравствуй!
Он поднимает глаза, от улыбки лицо его сразу становится мальчишески добродушным.
- Тоже учиться?.. Я - Панченко Иван. А тебя как зовут?
- Тоже Иваном. Тезки. Ты учишься или работаешь?
- Слесарем работаю на заводе. А ты?
- Учусь в техникуме.
- Это хорошо. Тебе, значит, легче будет догонять… Много пропустил? Не беспокойся, поможем.
В класс входят несколько ребят. Панченко говорит:
- А вот еще комсомольцы с нашего завода. Мы все вместе работаем и вместе учимся… Ребята, знакомьтесь.
Мы гурьбой окружили мотор. Для меня все ново, и я с завистью слушаю, как ребята сыплют авиационными терминами.
Рядом со мной стоит Петраков - крепыш с круглой добродушной физиономией. У него такой вид, словно ему хочется спать; двигается и говорит медленно. Заявляет:
- Летать буду, а вот теорией заниматься не хочу, ну ее!
Начался спор.
Леша Коломиец, высокий, живой, с серьезным открытым лицом и черными вдумчивыми глазами, возмущается:
- Спрашивается: зачем ты сюда пришел, если не хочешь теорией заниматься? Сам ведь пошел. Все кричал - хочу летать! Стало быть, только место занимать будешь, форму носить: "Вот, мол, какой я! Летать учусь!"
Ребята засмеялись и зашумели.
- Хватит спорить! Там видно будет, кто научится летать, а кто нет, - замечает Панченко. - Скажу только одно: нужно большое упорство, чтобы освоить авиационную технику. - Он обводит широким жестом мотор, чертежи на стене и добавляет: - Вызываю Петракова на соревнование.
- Да куда там… - ворчит Петраков.
Прислушиваюсь к разговору учлетов и вновь невольно поддаюсь тревожным мыслям: удастся ли мне изучить самолет, догнать ребят?
В это время входит еще группа аэроклубовцев. Осматриваюсь: нас немало… И девушки есть.
- Идут! Идут! - раздается чей-то голос.
В класс входит начальник аэроклуба - высокий, статный человек в форме Осоавиахима с голубыми петличками. Вместе с ним - комиссар. Он не молод, но его военной выправке можно позавидовать. Когда я подавал документы, он долго и дружески разговаривал со мной. Пришел и начальник летной части. Кто-то отрапортовал по-военному начальнику аэроклуба.
Комиссар провел политинформацию. Начались занятия.
В этот вечер все мои сомнения рассеялись: я твердо решил учиться летному делу, учиться во что бы то ни стало. Правда, в этот же вечер убедился, что трудностей мне предстоит много, но это уже не смущало.
Ребята условились собраться на другой день пораньше и позаниматься со мной.
В общежитии меня уже ждали с нетерпением. Я долго рассказывал приятелям обо всем, что видел и слышал, о своих новых товарищах.
- Но смотри, ведь к дипломной готовиться надо, - сказал мне Миша Вербицкий.
- Попытаюсь справиться, - ответил я.
И правда, совмещать было нелегко. С девяти часов до трех - в техникуме, а после обеда - пять часов занятий в аэроклубе. Для домашней подготовки оставались поздний вечер, раннее утро и выходные дни. Я не пропустил ни одного занятия в аэроклубе, ни одной лекции в техникуме и по-прежнему много занимался спортом.
Мне и в голову не приходило тогда, какую огромную роль в моей будущей работе летчика-истребителя сыграют занятия легкой атлетикой и гимнастика.
Сколько новых слов пришлось сразу узнать: элерон, фюзеляж, маленький кабанчик, большой кабанчик, перкаль и многие, многие другие. Запоминал их легко и быстро. Посмотришь на какую-нибудь часть самолета, и в памяти сразу возникает название. Мне удалось сравнительно скоро нагнать свою группу. Товарищи мне помогали - они хорошо учились. Мы стали соревноваться друг с другом. Только один Петраков сильно отставал.
Я очень волновался, когда месяц спустя после поступления в аэроклуб впервые стоял у доски. Отвечал долго - преподаватели знакомились с моими знаниями. Получил хорошую оценку и был бесконечно рад, что догнал группу и иду в ногу с ребятами.
11. Утрата
Мне хотелось поделиться своей радостью с Ма-цуем. Я давно уже не видел его.
Зашел в комитет комсомола, чтобы поговорить с ним. За столом на обычном месте Мацуя сидел член комитета.
- А где Мацуй?
- В больнице. Обострение туберкулезного процесса.
Только сейчас я понял, как тяжело болен наш секретарь.
Несмотря на уговоры товарищей, Мацуй никогда не обращал внимания на свое здоровье. У него была большая выдержка, огромная трудоспособность, та глубокая любовь к делу, которая дает силы. Осенью он простудился, перенес болезнь на ногах, и это, очевидно, дало обострение туберкулеза.
В воскресенье я отправился в больницу.
Медицинская сестра сказала:
- Проходите, только ненадолго. Он очень слаб. Сердится на нас, когда мы выпроваживаем его друзей, и я теперь уговариваюсь с посетителями: если войду в палату под каким-нибудь предлогом, значит, пора уходить. Уж извините, но вас, ребят, много к нему ходит. В приемный день столько набьется, что иногда совсем не пускаем.
Она провела меня в палату.
Мацуй лежал с закрытыми глазами. Дышал тяжело и часто. Его похудевшая, пожелтевшая рука бессильно свесилась с кровати, зажав газету.
На сердце стало так тяжело, что я готов был убежать.
- Может, лучше завтра зайти? - спросил я шепотом сестру.
Но Мацуй открыл глаза, повернул голову и увидел нас. Лицо его оживилось. Он приподнялся.
- А, пришел. Рад тебе, давно не виделись! Что нового? Руку тебе, Иван, не жму: обнаружены палочки
Коха и двусторонний процесс. Надеюсь, в санатории поправлюсь. Я не мнителен, но дело мое, брат, плохо… Сядь вон там на стул и рассказывай об успехах. Как дела в аэроклубе?
Я стал рассказывать. Сестра взглянула на меня и вышла. Мацуй слушал, как всегда, внимательно. Ему было приятно, что я догнал группу, и он сказал: "Я ведь тебе говорил - трудностей бояться нельзя".
Он хотел что-то добавить, но вдруг закашлялся и долго не мог отдышаться.
Я замолчал.
- Не обращай внимания, рассказывай… Скверно, брат, болеть. Я думал - обойдется. Врачей и товарищей не слушал… Ну, а как газета?
- Сегодня вывесили. Ничего, острая, интересная вышла… Я как узнал, что ты здесь, все хотел до выходного зайти, но знаешь…
- Знаю, ребята говорили - даже в спортзал не каждый день ходит. А это - показатель!
Вошла сестра, взяла что-то со стола и молча вышла. Я встал:
- Извини, друг, мне пора. Мацуй проговорил с досадой:
- Сестра хитрит и думает, что я не замечаю. - Он улыбнулся. - Только она появится - товарищи уходят. Сговор… Может, посидишь? Я не устал.
- Нет, право, спешу - дел очень много. Зайду завтра.
Он вздохнул:
- Ну, передай всем привет да спасибо, что не забываете… Так бы и пошел сейчас с тобой… Желаю успехов!
Мне хотелось сказать Мацую что-нибудь теплое, поблагодарить, подбодрить его, но я молчал. Только с порога крикнул:
- К твоему выздоровлению, Мацуй, постараюсь научиться летать!
Он улыбнулся и помахал мне рукой.
Прошло две недели. Поздно вечером, вернувшись из аэроклуба, я зашел в одну из аудиторий - надо было дорисовать заголовок стенгазеты. Рисуя, я по привычке что-то напевал. В аудиторию вошел Миша Вербицкий.
- Здравствуй, "профессор"! - весело приветствовал я его. - Что скажешь?
Он не ответил.
Я взглянул на Мишу - у него было странное выражение лица.
- Что с тобой?
- Давно тебя разыскиваю, Иван. Мацуй умер. Кисть выпала у меня из руки.
- Я знал, тебе тяжело будет. Пойдем в комитет. Бюро постановило к завтрашнему утру выпустить страницу, посвященную его памяти.
…Много лет прошло с того вечера. Много замечательных людей - стойких большевиков - в тылу и на фронте помогли мне расти. Но когда я вспоминаю юность, передо мной всегда встает светлый образ Мацуя - моего первого комсомольского вожака, горячего патриота, простого, хорошего человека.
12. Первые наставники
У нас в селе девчата уже давно, вероятно, пели веснянки, а я и не заметил, как прошел март. Деревья запушились, прилетели ласточки. Мне некогда, я поглощен учебой. Готовлюсь к экзаменам в аэроклубе. Там наступили последние дни теоретических занятий. Ребята учатся хорошо, но сложная авиационная техника некоторым дается с трудом. По-прежнему отстает Петраков - ленится. Часто во время занятий толкаю его локтем и шепчу:
- Петраков, не спи: опять придется догонять!
- Скучища! Скорее бы на самолет. Там уж я развернусь!
- Нет, не выйдет из тебя настоящий летчик, - донимает его Коломиец. - Настоящий летчик - это тот, кто не только практику, но и теорию хорошо знает.
Но увещания не помогают - Петраков упрям. Вечерами остаюсь и объясняю ему новый материал, повторяю старое.
Впереди всех идут Панченко, Коломиец, Кохан и еще несколько ребят. Не отстаю и я: занимаюсь упорно, с увлечением. Мне очень помогает запас знаний, полученных в техникуме, приобретенные там навыки в учебе.
Лекции в техникуме еще не кончились, но уже идут зачеты, а в мае начнутся экзамены.
На дворе совсем подсохло. В аэроклубе начались занятия по парашютизму. Наш инструктор высок, ловок. Движения у него точны, быстры - ни одного лишнего жеста. На его груди значок парашютиста с цифрой 100 - он сделал сто прыжков. Инструктор увлекательно рассказывает об истории парашютизма, учит, как нужно обращаться с парашютом.
Во дворе натягивается батут - сетка на резиновых амортизаторах.
В первый по-настоящему теплый день староста группы объявляет:
- Сегодня занятия по парашютизму будут проходить на воздухе.
Инструктор, ответив на наше приветствие, говорит:
- Сегодня начинаем подготовительную тренировку к прыжкам с парашютом. В сальто, кульбитах, подскоках будем тренировать вестибулярный аппарат. Я уже вам объяснил его роль. Напоминаю: он помещается в области внутреннего уха, позволяет соблюдать равновесие и определять правильное положение тела. А это для летчика и парашютиста крайне важно. Сетка пружинит и облегчает подскоки. Сейчас я проделаю ряд упражнений.
Он легким движением вскакивает на батут, показывает нам различные движения и потом говорит: "Делаю задний бланш". Инструктор высоко подпрыгивает, раскинув руки, ласточкой переворачивается в воздухе через спину и становится на ноги, легко балансируя на сетке. Затем он делает сальто, подскоки, кульбиты.
С того дня я целыми вечерами пропадал на батуте: хотелось научиться делать бланш так же красиво, как делал инструктор. Вначале не получалось. Приходил домой в синяках - иногда основательно ударялся о сетку.
Инструктор зорко следил за четкостью и правильностью наших движений.
- Помните, - часто повторял он, - во время прыжков самое важное - приземление. Учитесь поворачиваться по ветру, держать ноги вместе.
Он неутомимо, терпеливо работал с нами - с душой, как говорил Мацуй. Мы это чувствовали и любили его.
…В аэроклубе идут экзамены по теории авиации. Впереди самое интересное - выезд на аэродром. Нас после экзаменов разделят на летные группы и прикрепят инструкторов. Уже сейчас мы знакомимся с ними. Инструкторы заходят в классы, беседуют с нами. Мы уже знаем всех, кроме одного - Александра Сергеевича Калькова. Он в отпуску. Ждем его со дня на день. Говорят, это один из лучших инструкторов, умелый и опытный учитель, требовательный и придирчивый; бывает иногда грубоват и вспыльчив, но зато хорошо летает и отлично учит. Всем учлетам хочется попасть в его группу. Вероятно, еще и потому, что Кальков - бывший военный летчик.
И вот однажды, когда мы занимались в моторном классе, до нас донесся незнакомый раскатистый бас. В аудиторию вошел высокий, широкоплечий человек в крагах. Мы переглянулись и встали. На вид ему было лет за тридцать. В его внешности было что-то щеголеватое. Походка чуть-чуть вразвалку, нос орлиный, с горбинкой, взгляд проницательный и слегка насмешливый.
Это и был инструктор Кальков. Поздравив нас с окончанием теоретических занятий, инструктор сказал веско:
- Главное теперь - хорошо сдать экзамены. О каждом из вас буду судить по полетам. Предупреждаю: я требую бережного отношения к самолету, исполнительности, внимания и аккуратности.
Кальков стал часто заходить в аудиторию - наблюдал за нами, словно изучал каждого. Когда мы начали тренироваться в прыжках с парашютом, то и он поднялся на вышку. Кто-то из учлетов, готовясь к прыжку, сказал:
- Ребята, честное слово, не прыгну! Даже вниз смотреть страшно, голова кружится.
Кальков подошел к нему и ободряюще сказал:
- Не робей, прыгнешь, а потом сам проситься будешь… Ну, ну, смелее!
Меня высота не пугала - я привык подниматься на нашу сельскую колокольню. Но вот подошла моя очередь прыгать, и мне тоже стало страшновато. Волнуюсь, но виду не подаю. Однако, застегивая лямки парашюта, никак не могу попасть в замок. Подходит инструктор по парашютному делу и помогает мне. Я взглянул вниз - там собралась толпа зрителей. До меня доносится спокойный голос инструктора:
- Смотрите вперед, вдаль и шагайте.
Я так и сделал. Шагнул - дух захватило. Не успел оглядеться, а земля уже под ногами. Как это оказалось просто, легко и приятно! А я так волновался, ожидая своей очереди! Кальков был прав. Во второй раз я прыгнул хладнокровно. Все внимание было направлено на то, чтобы приземлиться так, как учил инструктор.