После нескольких дней снегопада с Забужья потянуло гнилым ветром. Низкое аспидно–синее небо наползало на черные зубцы еловых вершин и грозилось пролиться слякотным, мелким полесским дождичком.
Когда пошли белоствольные березнячки, небо еще больше почернело, словно где–то там, на западе, в огромных чанах заваривали асфальт. Начинавшие укатываться санные дороги порыжели. Снег в лесу оседал и становился похожим на смоченную вату.
- Как бы не пришлось снова с саней переходить на телеги, - поглядывая в темень небес, хмурится Вася.
- Да, суток двое - трое потянет этот западноевропейский культурный ветерок, и поползешь по пузо в грязи, - отзывается уже освоившийся при штабе фельдшер–диверсант Сокол. Голова клячонки, на которой он едет верхом, почти тычется нам в плечи. Они с Васей Коробко трясутся впритык с санями.
- И болота еще не успело прихватить морозом, - совсем расстроился начштаба. - Ну–ка, донской казак, гони пошвыдче. Надо сегодня же в ночь двигать за Стоход.
И пока Саша Коженков нахлестывает отдохнувших лошадей, мы на ходу, среди мелькающих по бокам елей, бегущих наперегонки с березами и осинами, делимся своими впечатлениями.
- Политработа поставлена у них хорошо, - говорит Солдатенко. - В подразделениях тоже порядок. Живуть, як на казарменном положении.
- Придется тебе по ним равняться, комиссар, - подсмеивается начальник штаба.
- А что ж, правильно. Все, что полезно, переймем. Дело ясное, - соглашается Мыкола. - А по боевой и строевой части как, товарищи командиры? - вдруг ехидно подмаргивает он.
- По подрывному делу у нас тоже послабже будет, - признается Войцехович.
- Жалко, не захватили нашего инженера капитана Кальницкого, - сказал я. - Пускай бы тоже на практике поучился.
- Может быть, все же успеем послать его? - предложил Солдатенко.
- Ну, нет! Это уже упустили. Сегодня в ночь надо маршировать за Стоход.
- Мы же разведку еще не посылали? - спохватился Войцехович.
- Теперь тоже поздно.
- Так я же надеялся у федоровцев все разузнать и своих разведчиков послать только на перепроверку. А вот разведка–то у них оказалась слабовата. Даже за Стоходом не знают, что почем и какой противник. "Бандюки там", - говорят. А сколько, где и за какое место их лучше хватать - ни гу–гу. Так что погоняй, брат Коженков, погоняй. Надо будет за три - четыре часа до марша выслать своих хлопцев за Стоход.
И вдруг придержал рукой Коженкова:
- Стой. Шагом.
Резвый ход саней был сбавлен.
- Слушай, доктор. Или ты, Васек, - сказал начштаба юному подрывнику. - А то и оба. Скачите вперед. К конникам. Поднять эскадрон по тревоге. Ждать нас на западной околице села.
Через полминуты, как только ошметки талого снега полетели в кошеву саней и впереди замелькали хвосты низкорослых полесских лошадок, которым пришлось ходить под седлами фельдшера–диверсанта и его юного дружка, начштаба успокоенно вздохнул.
- Все–таки выиграем полчаса, - сказал он, поднял воротник и лег спиной к влажному, промозглому ветерку.
- Потерял сутки - сэкономишь полчаса, - съязвил Мыкола.
Ответа не последовало.
Посетовав на соседей, мы и сами начали разбираться в причинах, которые ограничили работу партизанской разведки только что оставленного соединения. Да и не только его. Там, где густо были расположены бандеровские банды, мелким группам партизан почти невозможно было работать. Хорошо зная местность, имея во всех селах свою агентуру и связь, бандиты ловко и безжалостно уничтожали наши мелкие группы. Кроме классовой ненависти, тут была еще и другая причина: стремление обзавестись новенькими советскими автоматами.
- Этот противник для нас, конечно, знакомый, - сказал начштаба, поворачиваясь к Мыколе. - Но к встрече за Стоходом надо все же приготовиться.
- Что верно то верно, - подтвердил тот.
По прибытии к себе на стоянку мы сразу же нарядили сильные разведывательные группы за Стоход. В разведку пошли: эскадрон Саши Ленкина и три роты.
Мы были уверены, что этим сильным разведотрядам не обойтись без боя. Однако ночью, когда голова колонны уже форсировала Стоход и в ближайших хуторах нас встретили оставленные разведкой маяки, нам показалось, что предостережения и страхи федоровцев были напрасны. Конные разведчики прошли вперед без выстрела, а наши пешие роты утром с ходу заняли большое село Личинье, из которого, слегка отстреливаясь, бежала в лес небольшая банда.
- Ну, кажется, кончилась наша привольная жизнь: вышли из партизанского края! - крикнул Брайко, на ходу огрев коня плетью.
Да, "край дядей" остался позади. В колонне постепенно смолкали выкрики, понукания коней, перебранка ездовых. Народ почувствовал перемену обстановки.
Уже давно рассвело. Старшины и командиры взводов вопросительно поглядывали на старших начальников: скоро ли стоянка? Но мы решили продолжать движение днем. Вряд ли взаимодействие бандеровцев с фашистами отрегулировалось настолько, чтобы любая банда могла вызвать авиацию. Да и погода…
Оттепель сменялась снегопадом. Я пристроился к проходившей роте за чьими–то тщательно увязанными санями. Движение стало ровным, спокойным. Отдав поводья, я секундами забываюсь, подремываю после бессонной ночи. На санях о чем–то бубнят. Двое партизан, закутанные в немецкие плащ–палатки, ведут, видимо, давно начавшийся неторопливый разговор. Ездовой спрыгивает, на ходу поправляет сползающую упряжку у левой пристяжной и с досадой обращается к седокам:
- Хватит вам, товарищи, душу мотать… Что станется да как обернется… Будет то, что надо, и нечего наперед загадывать…
В этом свежем и довольно громком голосе что–то привлекло мое внимание. Я прислушался повнимательнее. Речь, видимо, шла о предстоящих трудностях, о поставленной соединению задаче и ее выполнении. Ездовой продолжал:
- Ведь и мы сейчас не те, что были, а обученные. И позаботились о нас - дай бог на пасху. Вот ведь какой обоз отгрохали. На патронах сижу как на печке. Экономить не придется. И вооружения тоже подходящие. Политрук намедни рассказывал: киевские рабочие с дорогой душой пушки передали нам. А почему? Поднимает народ, что мы - сила.
- Сила, сила… Вот дадут этой силе, как под Делятином.
- Ну, это пускай командиры маракуют.
- Да пока вроде ведут правильно. Вперед, на запад. Только куда выведут?..
- Эх вы… Как новенькие!
- Ты меня в новички не определяй. Новички половины не понимают из того, что вокруг происходит, а мы - сами с усами. Да и не к тому вопросы обсуждаем, что поджилки у нас трясутся. Просто прикидываем, как бы все ладнее впредь было. Вот и с комиссаром тоже неясно. И чего только Мыколу в этой должности не утверждают - самый он для нас подходящий…
- Много ты понимаешь - подходящий. Да и нельзя комиссарское положение считать должностью. Это, брат, повыше, чем должность. Тебе абы назначение было на бумажке, а люди и без того к Мыколе со всеми своими душевными болячками, как к доктору, идут. И правильно делают! Мне вот лично плевать, что ты в немецком мундире, как сизый ворон. Во что тебя ни одень, все равно ты мне друг.
- Так я и коммунист к тому же…
- А я об чем же? Так и с Мыколой тоже… Кто наградные составлять будет, это нам пока не известно, а кто с нами в самые трудные бои полезет - дело ясное.
- Будет вам, стратеги! - Ездовой снова соскочил с саней и, обернувшись, добавил свистящим шепотом: - Командир за санями - его конь. Раскаркались, как вороны перед дождем…
Потом взглянул на меня и заговорил, будто извиняясь за своих товарищей:
- Дела–а! Каждому глазами вперед охота ходить, товарищ командир. Вы уж не обижайтесь.
- А чего мне обижаться? - весело ответил я. - Хуже было бы, если бы ни о чем не думали.
И пустил коня вскачь, обгоняя вереницу саней. На каждых из них сидел маленький боевой коллектив в три - пять человек. И каждый думал свою думу - пусть пока маленькую, но свою. А из всего этого складывалось то, о чем я так беспокоился все эти дни, - морально–политическое состояние нашего соединения.
Поравнялся с санями, на которых из–под тулупа торчали длинные ноги Мыколы, Солдатенко не вмещался в небольших полесских розвальнях.
- Ты бы заказал себе кошеву по росту, - пошутил я, соскочив с коня.
- Успеется.
Мыкола потянулся и легко сел, спустив ноги через плетеный борт. Я примостился рядом с ним и рассказал о невольно подслушанном разговоре.
- Еще и не такое говорят, - сказал Мыкола неопределенно и засмеялся.
- Ты чего?
- Да так. А вот насчет политработы на марше - цэ дило треба разжуваты. Та що, дает мне командир помощника по комсомолу?
- Бери Мишу Андросова.
Мыкола поскреб затылок.
- Тут еще дивчина одна есть. Надя Цыганко. Да вот…
- Чего?
- В кавалерию ей захотелось. А комсомолка хорошая.
Начавшаяся впереди перестрелка помешала закончить разговор. Я опять вскочил на коня, а замполит прямо по снежному полю зашагал к боковому походному охранению.
Проскакав вперед с полкилометра, оглянулся. Издали Мыкола походил на журавля - высокий, худой и молчаливый.
* * *
Чем дальше мы уходили от Стохода на запад, тем чаще вспыхивала перестрелка. А в селе Меньцы пришлось дать уже бой. Был он скоротечен, как летняя гроза. Колонна пошла дальше, не останавливаясь. Но комбаты - Кульбака, Брайко, Токарь, Сердюк, - подъезжая время от времени к штабу, докладывали о различных мелких стычках.
- Твои впечатления? - спросил я Войцеховича.
- Впечатления путаные. Что–то вроде перебранки на расстоянии. Противник трусливый. Боится ближнего боя. Но если так будет продолжаться и дальше, движение наше вперед притормозится.
Начальник штаба не ошибся. Стычки, даже и мелкие, выматывали силы партизан. Потребность в усиленных караулах и больших группах патрулей ослабляла боевые подразделения.
- Надо сделать привал часа на четыре, - предложил Войцехович.
- Где?
- А вот по карте хуторок. От железной дороги километров десять будет.
- Добро.
Минут пять ехали молча. Каждый думал о своем. - Вот она, украинская Вандея, - сказал Семен Тутученко.
- Вандея не Вандея, а фашистское переиздание контрреволюции, - поправил комбат Токарь.
- Плюс петлюровщина, - добавил Сердюк.
- Плюс "пятая колонна", - поддержал его Брайко.
- Плюс махновщина, - загнул палец Кульбака.
- Плюс Ватикан, - снова подзадорил Тутученко.
- Плюс устроенная гестапо провокация - резня между украинцами и поляками, - отозвался им Войцехович.
- Ну и, может быть, еще плюс наши промахи и ошибки, - сказал всегда критически настроенный особист - подполковник Жмуркин.
- Стильки плюсив нащиталы, що и пальцев не хватает, - буркнул недовольно Кульбака.
- Но есть еще один плюс, - сказал я довольно безразличным голосом. - Там, где бандеровцы, почти нет немецко–фашистских войск.
Все громко засмеялись.
- Так цэ ж плюс в нашу пользу, - весело отметил Кульбака.
Это было очевидно и не требовало объяснений. Но я все же продолжал:
- Конечно, в первые дни труднее будет нашей разведке, но смотрите, сколько уже прошли от Стохода…
- Километров сорок…
- А вблизи и впереди нет ни одного крупного фашистского гарнизона. Ни вышибать, ни стороной обходить некого.
Однако, как выяснилось несколько позднее, это предположение было не совсем правильным.
15
На вторую ночь мы переходили железную дорогу Ковель - Брест. Стройные сосны по сторонам магистрали оказались вырубленными и лежали желтыми трупами, как на отгремевшем поле боя.
- Цэ так фашисты предохраняют "железку" от диверсантов. Видать, поработали тут подрывники "бати Линькова", и "дяди Пети" Бринского, и Федорова, - сказал Кульбака. - Холера им в бок, тем фашистам. Сколько лесу перевели.
Наша разведка захватила железнодорожный переезд. Вправо и влево были выдвинуты заслоны.
Через рельсы двинулись первые подразделения, когда со стороны Бреста вдруг подошел паровоз с двумя вагонами. Мина, поставленная заслоном, почему–то не сработала. Зато бронебойщики успели всадить в паровоз несколько пуль. Шипя, как Змей Горыныч, выпуская клубы пара, он по инерции еще катился вперед.
На переезд выбежал, ругаясь страшными словами, один из старейших наших минеров - Абрамов. Он полоснул очередью из автомата по тендеру и, хватаясь за голову, закричал:
- Образованные понаехали, растуды их бабушку! Нет щоб по–настоящему, по–партизанскому, наверняка. Говорил им: либо на "удочку", либо нажимного действия взрыватели ставьте. Нет, этим охламонам только кислотные да вибрационные по душе… Гоните этих с высшим образованием, товарищ командир, позору с ними не оберемся!
Я не мог удержаться от смеха. Абрамов - ученик знаменитого Курса, подорвавшегося на мине в 1941 году, был всегда сторонником старины. Он признавал только мины, взрывавшиеся шнуром, отведенным в сторону от полотна железной дороги (на удочку), либо взрывателями, срабатывавшими от нажима колес паровоза. А нас перед отправкой в рейд снабдили минами самыми разнообразными.
Собственно, сама–то мина оставалась неизменной. Она представляла собой заряд в пять - восемь килограммов взрывчатки, упакованной в деревянный или металлический ящик. Зарядом являлись аккуратно уложенные двухсотграммовые шашки тола, похожие на буро–желтые куски хозяйственного мыла. На ящик натягивался обычно мешок из прорезиненной материи, так как охрана врага разыскивала мины при помощи собак, натренированных на запах тола. Резина заглушала этот запах. Не плохо помогала и махорка, которой мы посыпали подходы к мине.
Менялась не мина. Менялись взрыватели к ней. В начале войны минеры чаще всего использовали капсюли ручных гранат. Затем пошли взрыватели нажимные - маленькие, похожие на патроны к нагану (каждый уважающий себя минер таскал их десятками в карманах). Потом стали применять шомпола и палочки, которые приводили в действие взрыватель от соприкосновения с осью паровоза. Использовали и графит, и спичку. А к началу 1943 года Старинов и другие энтузиасты подрывного дела изобрели ряд новых взрывателей: вибрирующий от содрогания почвы стальной шарик, замыкавший электроцепь; хитроумные пружинки, действовавшие, как ударный механизм, под воздействием кислоты; магниты и другие приспособления.
…Пока ругался Абрамов, перечисляя мне всех родителей и недостатки "культурных" мин, подстреленный паровоз остановился далеко за переездом, пройдя ко второй, левой со стороны Ковеля, заставе. Ее выставлял батальон Брайко. Бойцы из этой заставы действовали решительно. Они не мешкая овладели эшелоном и, к удивлению своему, ни на паровозе, ни в вагонах не обнаружили ни души.
Движение через переезд возобновилось. Но скоро вдали зачмыхал новый эшелон. Сообразительный Брайко успел выдвинуться вперед от подбитого паровоза и заминировать подход. Теперь сработали сразу две мины. Эшелон оказался без охраны. Шли разные грузы, и среди них впервые мы увидели контейнеры. Долго трудились над ящиками, подозревая, что в них скрываются какие–то секретные грузы. Но обнаружили только станки. От перепуганного, оглушенного машиниста и тормозных кондукторов узнали, что груз идет из Днепропетровска и Донбасса. Была там и киевская мебель и масса всякой рухляди, разбираться в которой мы не имели возможности.
Время приближалось к полуночи, а с рассветом наша колонна должна выйти к Западному Бугу, то есть на западную границу Советского Союза. Еще летом мы побывали на границе с Румынией и Венгрией. С каким трудом, какими жертвами достался ковпаковцам этот дерзкий шаг! И как легко подходим мы теперь к советско–польской границе.
На пути, отделяющем нас от этой заветной черты, лежит только одно большое село Кукурики да несколько хуторов. Так, по крайней мере, говорят карта и начальник штаба Василий Александрович Войцехович.
Неожиданно получили данные разведки: в селе Кукурики - большой бандеровский гарнизон. Вот так новость! Скачем с Войцеховичем в голову колонны. Разведчики захватили "языков". Вернее, "языки" сами напоролись на нашу разведку. Это самые обыкновенные полещуки: мужик лет под пятьдесят и молодайка, кровь с молоком, годков двадцати четырех. Задержанные одеты по–праздничному: ехали из села Кукурики после церковной службы. Православное население этих мест в ту ночь справляло "водохрещье". Дядько со своей снохой вез из церкви "свяченый" окорок, колечки колбасы и прочую снедь, вплоть до пшеничной кутьи. Вторая кутья была с орехами и медом. Разведчики чуть было не пропустили их без тщательного расспроса, но дотошный Кульбака подсел к молодайке и, балагуря с ней на своем сумском диалекте, вдруг нащупал в соломе немецкий карабин. В корзине со снедью нашелся еще и обрез австрийской манлихерки. Пришлось мужичка взять за воротник. Не особенно упираясь, он рассказал, что в Кукуриках расположен целый бандеровский курень.
- Что такое "курень", генацвале? Скажи, пожалуйста, это как понимать? - допытывался у Кульбаки Давид Бакрадзе.
- Курень - это, по–ихнему, полк, - отвечал Петро Леонтьевич.
Бакрадзе свистнул. Тут же подошли другие комбаты, и дядько сразу понял, что дело серьезное. Он даже сообщил нам всю дислокацию банды и рассказал, что в штабе этого бандеровского куреня сейчас идет на полный ход крещенская пирушка. Сам вызвался провести нас туда.
- Удачный случай. Упустить его нельзя, - буркнул Мыкола.
- А не ворваться ли в село с ходу? - спросил я неосторожно начштаба.
- Та вы их, как мокрым рядном, зараз накроете! - заговорил дядько, воодушевляясь неизвестно по какому поводу. - Вы тилько хлопцев наших, рядовых, не трогайте. Я вас подведу под самый штаб ихнего куреня. Хлопцы не виноваты - мобилизованные. Всего неделю назад. А штаб накроете, так вы этих куркульских сынков перебейте всех до одного и куреню крышка будет. Наши хлопцы сами к вам в советскую партизанку уйдут. По своей охоте. Ей–богу, крест на мне.
Кое–кому показалась странной эта метаморфоза. И, подсев к полещуку вплотную, я постарался сделать лицо посвирепее, а взгляд попронзительнее.
- А оружие откуда ты вез?
- Так оттуда же, - нимало не смутившись, сказал подводчик.
- Чья зброя?
- Так Васылева ж… сына моего. Вон ее мужа.
- А сам он где?
- Да там же, в куреню.
И, склонившись к моему уху, шепнул:
- Перед рассветом он оттуда тикать будет, мий Васыль. Мы его за селом встречали. "Пускай, - каже, - еще куркули перепьются добре, тогда я вас догоню".
- Безоружным тикать собирается? - с недоверием спросил Кульбака.
- Хе… у него пистоля имеется. Хотел еще у куренного и немецкий автомат потянуть. Вот, ей–богу… хотите верьте, а не хотите - сами повидите.
Посовещавшись недолго, мы решили с ходу ворваться в Кукурики. Рота Бакрадзе шла первой. Ему пришлось прихватить с собой дядька в качестве проводника.
- Тильки не застрельте моего Васыля, - умоляюще сказала молодайка, обращаясь к великану Бакрадзе. - Он сам по доброй воле в советскую партизанку хотел идти.
- Не беспокойся, дарагая, - сказал Бакрадзе, поглядывая на крепкую хохлушку так, что она взялась румянцем, - будет твой Васыль с нами…
Налет удался на славу. Штаб бандеровского куреня рота Бакрадзе с приданными ей еще двумя ротами накрыла, как и предсказывал наш проводник, словно мокрым мешком.