- Заявили, что не могут заниматься отправкой воинских грузов, руководствуясь прогнозами безответственных партизанских романтиков.
Ватутин и Хрущев расхохотались. Никита Сергеевич смеялся долго и весело, а затем, все еще перебивая слова смехом, промолвил:
- Надо будет подсказать, чтобы в академии тыла побольше изучали историю войн.
- Как вы думаете, Иван Павлович? - спросил Ватутин у докладывавшего. И я не понял, был ли задан вопрос всерьез или в нем была ирония по адресу нас, штатских в военной форме.
Полковник из службы тыла сделал какой–то неопределенный жест, отчего его погончики снова съежились на плечах. А командующий продолжал:
- Ну, хотя бы историю первой мировой войны… Припять всегда разрезала фронт на северный и южный участки. Во всяком случае, при позиционной войне.
Тут уже пришлось удивиться и мне. Раньше как–то в голову не приходила эта довольно простая истина из области военной географии - дисциплины, о существовании которой мы и не подозревали в те дни.
Хрущев медленно повернулся к Ватутину:
- И в войне с белополяками тоже… Тогда опять не учли эти лесные массивы. Не организовали взаимодействия Западного и Юго–Западного фронтов. Не вовремя сняв Первую Конную из–под самого Львова, Троцкий поставил ее под удар. Но зато в тридцать девятом все получилось иначе. Мы использовали тогда здесь легкие танки, конницу и выиграли время. Львов, Карпаты и Забужье до самого Перемышля были заняты в несколько дней…
- Верно, верно, - оживился Ватутин. - Одну минуточку, прошу обождать, - сказал он, быстро подойдя к карте, и, откинув резко шторку, впился глазами в лесной массив севернее Коростеня и Сарн.
Широкая спина командующего закрывала карту, да и без того мне из элементарной военной вежливости не полагалось заглядывать туда. Зазвенели колечки от сильного задергивания шторки. Командующий повернулся к нам лицом, и его взгляд встретился с внимательным и спокойным взглядом Хрущева. Удивительные глаза были у обоих в этот миг. Так, наверно, смотрят молодые археологи, найдя какой–нибудь замысловатый, тысячелетней давности черепок. Так смотрят ученые, оторвав глаза от окуляра микроскопа. Так смотрят композиторы, запечатлев на нотной бумаге еще никем не слышанную мелодию…
- Верно. Очень верно. Путь неожиданный… Фланговый удар конницей, - сказал Ватутин, обращаясь к Никите Сергеевичу Хрущеву.
Что–то мелькнуло в их взглядах теплое, дружеское. "Понимают друг друга с полуслова", - подумал я. Хрущев все еще смотрел на Ватутина, а затем сказал тихо:
- Сидор Ковпак тоже такого мнения. Он предлагает из партизанских отрядов Полесья создать корпус и бросить его на Сарны и Ковель. Но я думаю, пусть они делают свое партизанское дело…
"Удар правым флангом фронта, - подумал я. - Ох, не успеем мы уйти в тыл к врагу. Леса, болота, а южнее незамерзшие реки…"
Ватутин прошелся взад и вперед, сделал в раскрытом блокноте какую–то отметку, показал ее Никите Сергеевичу, и Хрущев кивком головы подтвердил согласие.
Затем Ватутин снова взял нашу ведомость.
- Так как же все–таки вы из Овруча доставите все это через линию фронта? К себе? По назначению? - спросил он, возвращаясь к прерванной беседе.
- На лошадях и волах, товарищ командующий, - ответил я лихо, как и подобает партизану.
- Ну что ж… И это дело, - пряча улыбку, сказал Ватутин. - Только не мешкайте… Потом трудно будет вам на волах… от Красной Армии уходить.
А Хрущев подозвал Строкача, и между ними пошел такой разговор:
- Отработали задание на рейд?
- В ЦК, у Демьяна Сергеевича.
- Хорошо. Я посмотрю.
- Можно вручить командиру?
- В опечатанном конверте…
Находясь уже далеко во вражеском тылу, не раз вспоминал я эту знаменательную встречу. Особенно ярко вспыхнула она в памяти пятого февраля 1944 года, когда разведка донесла о том, что ударом двух кавалерийских корпусов, обошедших левый фланг четвертой танковой армии немцев, Первый Украинский фронт с ходу занял Ровно и Луцк. Я рассказал тогда партизанским командирам, как сияли догадкой глаза Хрущева и Ватутина. Но силой воли или по долголетней привычке к самодисциплине Ватутин первым потушил это сияние.
Он подошел к столу и под одним–единственным словом, решавшим многое в успехе предстоящего нам партизанского рейда, - под словом "Утверждаю" - поставил свою четкую подпись.
2
Еще до вызова в штаб фронта я успел мимоходом, в столовой партизанского штаба, перекинуться несколькими словами с Ковпаком и Сабуровым. Весь их вид - маузеры, колотившие по подколенкам, генеральские бриджи партизанского пошива, походка, энергичные голоса, - все говорило, что они еще там, где гремела народная война. На меня вновь пахнуло нравами и обстановкой партизанской жизни.
Сидя в штабной столовой и изредка поглядывая на своего партизанского учителя, я невольно думал: "Вместе с Васей Войцеховичем мы вывели из Горного рейда самую крупную группу и явились с нею к Ковпаку. Это так… Но как сейчас отнесется он к передаче командования? Во всяком случае, настроение у деда воинственное". Ковпак разговаривал со мной ласково, шутливо, но деловых тем избегал. Только поглаживал таинственно усы и бородку. Он весь еще был полон впечатлений от недавно проведенной им Олевской операции. Хлопцы на прощание обрадовали старика, четко и смело выполнив его лихой замысел по разгрому железнодорожной станции Олевск. На станции стояло несколько вагонов с артиллерийскими снарядами. Кроме того, там скопилось несколько эшелонов награбленного гитлеровцами продовольствия, скота, станков, машин и прочего добра, вплоть до нескольких киевских трамваев. Все это гитлеровцы волокли к себе в Германию.
Когда станция была уже захвачена, подошел бронепоезд противника. От снаряда или от пули партизанской бронебойки, угодившей прямо в один из вагонов с порохом, раздались оглушительные взрывы. Загорелся эшелон с боеприпасами, и партизанам пришлось спешно отходить. Вокруг станции на полкилометра летали осколки взрывавшихся снарядов и авиабомб. Опережая партизан, улепетывало и немецкое подкрепление…
Рассказывая об Олевской операции, Ковпак бегал по тесной столовой. Он немного бравировал, да ему и действительно было чем похвалиться. Мои попытки повернуть разговор в будущее успеха не имели: дед сразу смолкал и только ухмылялся. Я вынужден был уступить, так как знал его натуру: если уж он не хотел чего сказать, то из него и клещами не вытянешь слова.
Пока генералы балагурили между собой, я думал о своем.
- Ты что скучный такой? - спросил Сабуров, заканчивая обед.
- Да так… Разлучает вот меня военная судьба с теми, с кем ходил в горы, бродил по Полесью и Днепровскому правобережью.
- Ну, что поделаешь. Служба все–таки. Война. Зато выходишь в самостоятельные командиры. Хватит тебе в пристяжке ходить… На Карпатах, говорят, отличился… - сочувственно отозвался Сабуров, с улыбкой поглядывая на деда. - Пора и своей головой работать, принимать самостоятельные решения и выполнять их.
В этот момент в столовую зашел связной:
- Подполковника Вершигору просят срочно в штаб к генералу Строкачу.
* * *
Начальник партизанского штаба стоял у стола, подчеркивая этим официальность беседы. Он молча протянул мне документ. Это было решение о предоставлении Ковпаку длительного отпуска для лечения и отдыха.
Вторым документом был приказ Украинского штаба партизанского движения о назначении меня командиром соединения. И дальше ставились конкретные задачи.
- Ковпак знает о моем назначении? - тревожно спросил я.
- Не только знает, но и первый предложил твою кандидатуру. Познакомься со второй частью приказа и распишись.
Помню одно - не было ни минуты колебания. Даже то, что задача соединению была уже поставлена и, видимо, разрабатывалась по устаревшим данным без учета изменившейся обстановки, как–то мало смущало. Самым важным казалось побыстрее добраться до своей братвы, увидеться, посоветоваться с разведчиками.
Я сразу же попросил у Строкача разрешения радировать начальнику штаба соединения Васе Войцеховичу несколько слов: "Срочно высылай через Овруч подводы".
Через несколько часов пришел ответ: "Высылаем сто пар быков и пять тысяч мобилизованных в армию".
Показал шифровку Ковпаку:
- Не понимаю я, Сидор Артемович, что это за мобилизованные…
Дед расхохотался:
- Ось видишь - не был дома больше месяца и вже оторвался. Это наши хлопцы, чтобы не сидеть сложа руки, как только нащупали овручскую дырку во фронте, сразу мобилизацию объявили…
- Партизаны ведь - дело добровольное…
- Так то партизаны… А мобилизованные едут не в партизаны, а в армию. Мы уже не одну неделю локтевую связь держим с той самой гвардейской дивизией, что от Курской дуги через Десну, Днепр, Припять без передышки наступала. Ну, и выдохлась дивизия. Один только номер, да штаб, да полковые знамена, да техника. А солдат–стрелков - полсотни на батальон. Все у них расчеты на пополнение. Вот мы и провели мобилизацию. Почти на сто километров вперед и на две - три недели раньше изгнания оккупантов. Пускай мобилизованные потом сами свои села освобождают… Командование дивизии знаешь как благодарно за выручку! Ты не зевай там. Патронов тоби могут подкинуть.
Уже вторые сутки мы почти не выходили из штаба. Ковпак деятельно и придирчиво следил за всеми приготовлениями. Хотя он и считался в отпуску после ранения, однако ни за что не хотел уезжать в санаторий, пока мы не отбудем в тыл врага. Дед, видимо, не мог иначе. Формальная передача дел - это одно, а отеческая забота о своих партизанах - другое. Она поважнее соблюдения формальностей. Кроме того, мы видели, что Ковпаку искренне жаль расставаться со своими хлопцами, с которыми провоевал более двух лет и прошагал всю Украину - от Путивля до Карпат.
На третий день нас обоих вызвали к генералу Строкачу.
- Ну, командир, готов? Когда отбываешь?
- Мы–то готовы… Да вот пушки держат… Никак не получим, - ответил я.
Генерал взялся за трубку телефона:
- В чем дело? Почему не отпускаете пушки для соединения Вершигоры? Есть же приказ командующего… Наряды? Какие наряды? Зайдите ко мне со всей документацией.
Через две - три минуты начальник снабжения штаба явился к генералу:
- Майор Новаковский. По вашему приказанию… Вот наряды на артиллерию…
- Покажите, - сказал генерал.
Майор Новаковский, партизанивший в 1941 году под Ленинградом, грузноватый, лысеющий человек, подал бумаги.
- Так це ж тут под боком, на киевском заводе, - сердито сказал Ковпак.
- Но он разрушен… Еще только налаживается работа. Через две недели смогут для вас отремонтировать артиллерию.
Две недели?! У меня даже заныло под ложечкой. За две недели можно безнадежно отстать и очутиться в тылу… советских войск. Сразу вспомнил, почти услышал голос командующего фронтом, который предупредил на прощание: "Не мешкайте… Потом трудно вам будет от Красной Армии отрываться. Да еще на волах…"
- Товарищ генерал, - обратился я к Строкачу, - разрешите мне самому вместе с майором на завод съездить. Поговорим с дирекцией, с рабочими. Тут же не полк артиллерии, а всего две - три полевые пушки да сорокапятимиллиметровок батарея–другая…
- Правильно, Петро… О, це дило, - оживился Ковпак. - Вы з рабочим классом помозгуйте… Не может быть, щоб арсенальцы не пришли партизанам на помощь.
- Дельное предложение. Стоит попробовать… Берите мою машину и езжайте. Сейчас же… - Генерал посмотрел на часы. - Как раз попадете между сменами.
- Вы звоните. Я тут задержусь в штабе. Як що треба буде, и я приеду. Не может того стать, щоб з рабочим классом партизаны не дотолковалися, - оживленно говорил Ковпак, проходя вместе с нами по коридору.
Через полчаса мы уже находились на знаменитом киевском заводе. Теперь он был порядком разбит.
- Плохо со станками, одно старье, - жаловались в дирекции, отодвигая наряды, которые совал им майор Новаковский.
Но партизаны - народ напористый, и, поглядывая на интенданта из партизанского штаба, представитель дирекции только поматывал головой, словно его жалили шмели. Затем он уставился на мою новую шинель, подполковничьи погоны (новоиспеченному командиру партизанской армады для шику были выданы не фронтовые, а из блестящего галуна), скрипучий пояс со звездой и вдруг спросил доверительно:
- Военпред, что ли?.. Ну, кому–кому, а вам–то должно быть ясно, что не можем мы за две недели наладить ремонт пушек. Так?
Я молчал. По всему выходило, что в рейд придется идти без артиллерии. Прикидывал уже, нельзя ли заменить орудия минометами. Так и сказал. Представитель дирекции изумленно разинул рот, сочтя, видимо, предложение технически неграмотным:
- Да вы кто будете? Инженер или, может… доктор?
- Командир партизанских отрядов, - ответил за меня Новаковский. - Точнее - группы отрядов. Соединением называется. Ну, вроде бригада или дивизия, а может, и корпус. От самого Ковпака командование принял. А вы говорите - без пушек, без артиллерии…
- От Ковпака? Что же вы раньше не предупредили? - встрепенулся наш собеседник. - Как же тут быть? А?.. Знаете что? Пошли прямо в цех. Может, что и придумаем.
Цех походил на кладбище металлолома: части пушек, ходы, лафеты - все это лежало навалом.
Несколько суховатый, подчеркнуто официальный деятель дирекции вдруг как–то весь изменился. Изможденное желтое лицо его чуть порозовело, дряблые морщины у губ смягчились, скучные глаза подобрели и осветились изнутри огнем озабоченности и скрытой энергии.
К нам подошел мастер цеха. Старый и угрюмый.
- Партизанам пушечки требуются, Остапыч. А? - сказал наш спутник, оказавшийся главным инженером завода.
- Сколько? - спросил Остапыч.
- Возьмем, сколько дадите, - рубанул я напрямик.
- А все же?..
- Хотя бы парочку полковых да пять - шесть сорокапятимиллиметровых, - заискивающе сказал Новаковский.
- Когда надо?
- Прямо сейчас, срочно, - нажимал Новаковский.
- Ох, всем надо срочно, - кряхтел Остапыч.
- Война, Остапыч, война… Ждать некогда, - вмешался я.
- И то верно, - согласился мастер. - Зараз, конечно, я вам не выложу. Но обождите трошки, с бригадой потолкую. Тут есть у меня на примете одна дивизионная…
К нам подошли несколько рабочих. Поздоровались.
- Партизанам помощь потребовалась, ребята. Как? Сможем соорудить ту самую, дивизионную? - спросил инженер.
- Надо - значит надо. Как дирекция смотрит? - кашлянул выразительно Остапыч.
- Успеете до завтра?
- Раз трэба для такого дила… - сказал усатый слесарь, похожий на запорожца с картины Репина.
- Ну, значит, договорились, - вздохнул инженер. - Получайте завтра вашу пушку. А сорокапятимиллиметровые не в счет: выбирайте, сколько требуется…
На следующий день мы, сами того не ожидая, присутствовали на маленьком заводском торжестве. Через цех были протянуты полотнища из полинявшего кумача. Человек сорок пришло со знаменем. Митинг по поводу начала работы для нужд фронта начался. Произносились краткие речи. Играл оркестр.
Выступили на митинге и партизаны.
Нам передали первые пушки, отремонтированные в полуразрушенных цехах. Две дивизионные и батарею сорокапятимиллиметровых.
Сразу же после митинга меня попросили зайти в дирекцию.
- Вы будете командир партизанский? По имени–отчеству Петро Петрович? Вас спрашивали из ЦК. Просили позвонить вот по этому номеру. Срочно…
Набрал номер. Назвал фамилию.
- Одну минуточку. Соединяю!
И я услышал знакомый голос товарища Демьяна:
- Как с артиллерией?.. Все в порядке? Не обижает рабочий класс?.. Вот видите. Это же наша опора… Первая пушка из ремонта? Знаем, знаем. Когда думаете отбывать?.. Завтра? Ну что ж, хорошо… Тогда так - сразу с завода приезжайте в ЦК, ко мне… Никаких особых дел нет, никаких бумаг захватывать не надо. Но попрощаться, пожелать сил, удачи могу я или нет? Сам ведь тоже в некотором роде ваш партизан…
Через час я был у Демьяна Сергеевича Коротченко. Секретарь ЦК неторопливо расспросил о подготовке к рейду. Из разговора было ясно, что в ЦК знали о встрече с арсенальцами и одобрили ее.
- Надо было поподробнее выступить… на митинге–то. Рассказать об отряде, о партизанах. Поддержать дух рабочих. Ну ладно, мы попросим сделать это товарища Ковпака. Он теперь посвободнее будет. Значит, завтра? - Демьян Сергеевич прошелся по кабинету и, приблизясь к окну, взглянул в сторону бульвара Шевченко, где за горбатой тополевой полосой угадывалось шоссе на запад. - Что же вам сказать на прощание?.. Берегите традиции, развивайте, умножайте их. И никогда не стойте на месте. Помните, старики свое уже отвоевали. Они нужны партии здесь для восстановительной работы. А у вас в соединении выросла прекрасная молодежь. Да и вы сами молодой коммунист. Мы верим вам и вот поручили командовать партизанами… Как сами чувствуете? Справитесь? Я не требую сейчас ответа. Слова - это что? Вы продумайте этот вопрос для самого себя. И не отрывайтесь от коллектива. Коллектив у вас замечательный! Это он создал Ковпака. И Руднев - партийный организатор - тоже создан тем же коллективом…
Демьян Сергеевич говорил неторопливо, с задушевностью. За окном пролетали снежинки. Черная аллея тополей на горбатом бульваре Шевченко манила вдаль.
- Ну, как говорят, ни пуха вам, ни пера. - Демьян Сергеевич уже поднял правую руку, чтобы крепко ударить мне по ладони, но остановился. - Что бы вам подарить на память?
Подошел к шкафу, где ровными рядами выстроились книги: Маркс, Энгельс, Ленин, энциклопедия, разноцветный ряд художественной литературы. Раскрыл одну дверцу и легким движением провел по корешкам, на которых было вытиснено имя великого вождя.
- Вот. Возьмите, пожалуй, эту, почитайте. Это наш источник мудрости и вдохновения… Обязательно почитайте, когда будет время между боями. Полезно… И может помочь во многих затруднениях, которые встретятся на вашем пути.
Я посмотрел на книгу. Это был десятый том сочинений Ленина довоенного издания. Показалось странным, почему именно десятый… Решив, что выбор случаен, я поблагодарил товарища Коротченко и задал ему какой–то вопрос, не то об оружии, не то об оформлении партийных документов на вновь вступающих в партию.
Демьян Сергеевич внимательно посмотрел мне в глаза. Не отвечая на вопрос, взял ручку и написал на титульном листе своего подарка: "Многому можно научиться и многое правильно понять партизану, читая эту книгу".
- Понятно? - спросил он. - Она может помочь в трудной обстановке принять правильное решение.
Через несколько минут мы попрощались.
Остались считанные часы до отъезда. Надо было торопиться. На рассвете - начало похода. Артиллерия, отремонтированная арсенальцами, уже была перетащена во двор штаба, около нее возились пушкари. Шоферы автотягачей - солдаты фронтовой автомобильной базы - налаживали крепление.
Вечер и часть ночи прошли в последних хлопотах и прощании с семьей.