Упорные, яростные бои в траншеях шли с переменным успехом несколько часов. Решительного успеха не могла добиться ни одна из сторон. В бой были брошены наши подкрепления, но мы понесли огромные потери.
Ровно в четыре часа дня на участки обороны слева от нас обрушился мощный артобстрел. Он продолжался полтора часа, после чего противник снова начал атаковать волна за волной. В вечерних сводках говорилось: "Наши войска сумели удержать фронт. Наиболее глубокие вклинения противника удалось срезать". А с оказавшегося под ударом участка шли просьбы о помощи: "Нам нужны люди! Нам нужны боеприпасы!"
Командир уехал в тыл, в штаб полка. Он хотел договориться об артиллерийской поддержке, но не получилось - не было снарядов.
Вечером наш механик-водитель доложил о неисправности рулевого управления. С огромным трудом мы вели машину то вперед, то назад, пока не вышли на свой огневой рубеж.
Только около полуночи нашему батальону удалось одну за другой отбить занятые противником немецкие траншеи. Как потом рассказывали нам пехотинцы, в окопах перед ними развернулась ужасная картина. Они были буквально заполнены сотнями убитых русских.
Чуть позже с участка слева от нас около железнодорожной насыпи пришел немецкий лейтенант. Он попросил нас открыть огонь по домику путевого обходчика, в котором скопилось множество русских. Поскольку цель находилась за пределами нашего сектора обстрела, мы передали просьбу по радио экипажу Оберхубера. Несмотря на то что наша огневая позиция весь день находилась всего в нескольких сотнях метров от домика, мы так и не смогли определить, чьи войска его занимают. Русским очень повезло. Еще больше нас сбивало с толку то, что метрах в ста пятидесяти слева от домика в небо регулярно взлетали белые ракеты, обозначавшие наш передний край. Для нас, немцев, бои осложнялись еще и тем, что в рядах атакующей Красной Армии были целые подразделения, одетые в немецкую форму и каски и вооруженные немецким оружием. В тот же день приказом по армии немецким солдатам было указано подворачивать оба рукава мундиров, чтобы отличаться от противника. Но от этого воевать не стало легче. Как бы невероятно это ни звучало, мы видели сотни русских в нашем "фельдграу", вносивших сумятицу в наши ряды.
Тем временем мы пребывали в приподнятом настроении. Если на других участках фронт удержался так же хорошо, как и на нашем, то и на следующий день успехи русских будут в лучшем случае незначительными.
Мы получили приказ подготовиться к буксировке нашего танка машиной Хельвига. Поле боя нужно было очистить к утру. Хельвиг отбуксировал нас в тыл через долину и по равнине. Вокруг стояла тихая ночь. Над нами кружились густые облака пыли, поднявшейся с пересохшей земли. Звезды блекли. Утро 17 апреля постепенно сменяло ночную мглу.
Доложив о прибытии ротному, мы сдали танк в ремонтную роту. После этого мы должны были принять танк Кулемана и приготовиться вместе с Хельвигом действовать совместно с левофланговым полком дивизии. Основная линия обороны была перенесена на высоты Харденберга. Нашим передовым позициям пришел конец. Мы рассчитывали удержать "позицию Харденберга", протянувшуюся по высотам вдоль долины Одера, которые были более удобны для обороны.
На рассвете мы въехали в лесистую местность, отмеченную на карте, и заняли позицию на высоте примерно в километре от полкового КП, располагавшегося на ферме справа от дороги Фалькенхаген - Лебус.
Метрах в трехстах от леса Хельвиг потерял левую гусеницу, выезжая из оврага, и простоял неподвижно до вечера.
В 9 часов утра посыльные на мотоциклах созвали командиров на совещание в штаб полка. Более часа мы напрасно прождали радиосвязи с ротой.
Едва мы добрались до своего танка, как русские батареи начали массированный обстрел. Снаряды осыпали лес вокруг нас. От их взрывов в небо взметались грибы дыма и грязи, закрывавшие солнце. Осколки стучали по танковой броне.
По другую сторону насыпи, километрах в трех или четырех от нас, было замечено интенсивное движение танков и колонн. По наводке передового артиллерийского наблюдателя артиллерия дала по ним лишь несколько залпов, поскольку снаряды разрешалось расходовать только для отражения вражеских атак. 150-мм минометы обрушили на противника несколько залпов тяжелых снарядов, и над пеленой пыли поднялся высокий столб черного дыма. В 17.00 - тревога! Все наличные танки были направлены на левый фланг дивизии, откуда поступило донесение об атаке крупных сил русской пехоты и танков. Получив устные распоряжения командира, мы вместе с оставшимися машинами немедленно направились следом за ним к шоссе.
Наши танки вели упорные и отчаянные оборонительные бои за каждый забор, за каждый окоп и каждую ферму, и поля вновь покрылись телами убитых и раненых. Шаубингер и несколько танкистов из разных экипажей были ранены осколками бомб, сброшенных русскими самолетами. На следующую ночь Шаубингер умер от ран на главном перевязочном пункте.
В тот же день мы получили обратно из ремонта свою машину. Чтобы добраться до расположения роты засветло, мы тут же двинулись к линии фронта.
В городке Фалькенхаген мы ненадолго остановились рядом с машиной Харландера, которую чинили на одной из ферм ребята из нашей ремонтной роты. Когда мы прибрались за собой, обитатели фермы любезно напоили нас кофе с пирогом. Приказ коменданта об эвакуации города вызвал бурю негодования. Мы услышали немало обидных и резких слов.
Лавина продолжила движение 19 апреля. Хотя оборонительные рубежи по Одеру по обе стороны от Франкфурта держались, русские войска оказались уже в угрожающей близости к Ораниенбургу и восточным окраинам Берлина. На юге их сильные танковые части глубоким клином вошли в Лаузиц. Здесь бои шли с особенным ожесточением. Снова немецкие солдаты пытались сдержать натиск русских войск.
По Берлину в это время поползли слухи об армии, которая спасет город.
Отступление на запад
Запросив распоряжения из штаба батальона, располагавшегося в районе Фюрстенвальде, мы вскоре получили ответ: "Немедленно занять позиции у северного выезда из Беркенбрюка". Мы отправились туда и прибыли в город, преодолев на большой скорости 20 километров по огромному сосновому бору. Танки приняли топливо и боеприпасы из оставшихся запасов роты снабжения. В Эльсбрухе, лежавшем по другую сторону от железнодорожной насыпи в полутора километрах к северу, армейских запасов не было вовсе.
После нескольких часов работы нам удалось очистить орудийный ствол длиной в 6,5 метра от порохового нагара и смазать его маслом, залить 800 литров горючего и загрузить в танк 22-килограммовые снаряды. Вдруг со стороны Нойендорфа и располагавшегося посреди леса Штайнхефеля донесся шум нового боя. Мотопехота "Гроссдойчланда" вела в лесу отчаянную схватку за небольшой плацдарм восточнее Фюрстенвальде, в который еще сутки назад вошли русские танки.
По лесным просекам в тыл нескончаемым потоком тянулись бронетранспортеры, переполненные бледными, окровавленными, стонущими ранеными. На опушке леса раненым оказывали первую помощь, а затем отправляли их дальше. Усиленные танками штурмовые группы атаковали русских, медленно продвигавшихся по просекам, а наши 1-я и 3-я роты готовились встретить русские танки на дороге Демниц - Штайнхефель. Однако им пришлось отойти - вражеская пехота постоянно угрожала флангам. В качестве последнего средства на передовую вывели счетверенную зенитку, но вскоре она была подбита выстрелом противотанкового орудия. Пушки нашего зенитного взвода были установлены на мощных тягачах, поэтому были слишком заметны на открытой местности. Все немецкие танки, кроме нашей машины, получили повреждения гусениц, двигателей или орудий и были отправлены на ремонт в Заров. Командир ходил от танка к танку, погруженный в беспокойные мысли, и, хмурясь, снова отдавал знакомые распоряжения и расспрашивал обо всем.
Пришел приказ оборонять плацдарм любой ценой до полуночи следующих суток, чтобы держать открытым для отступающих войск шоссе Франкфурт - Берлин. Ответственность и забота о более чем 1000 человек и бесценных танках тяжким грузом легла на плечи нашего командира.
Вскоре после наступления темноты все боеготовые танки батальона были собраны вместе и брошены на отражение танковой атаки русских между Штайнхефелем и Демницем. Ее удалось отбить, уничтожив пятнадцать вражеских танков. Сырые поля накрыла холодная и влажная пелена тумана, которую затем снесло усилившимся ветром. Дрожа от холода, мы натянули плотные шинели и, едва стих шум боя, прилегли, чтобы урвать хотя бы чуть-чуть сна. Вернувшаяся на "Фольксвагене" разведка сообщила, что необходимо срочно вступить в бой у железнодорожной насыпи в районе Кетшендорфа, поскольку там были замечены русские танки, двигавшиеся к Фюрстенвальде. Из длинных зданий армейской базы снабжения и с ее многоэтажных складов на насыпь и немецкие войска обрушился шквальный пулеметный огонь. В огненном вихре мы по-прежнему различали стук немецких пулеметов. В сумятице боя усилились оглушительные взрывы снарядов тяжелых минометов и глухие хлопки ручных гранат. Где-то там, должно быть, находились наши передовые позиции. Там же была возвышенность, с которой мы могли бы вести наблюдение, пока танк следует за водителем "Фольксвагена".
Мы перебежками бросились к правой стороне дороги мимо 50-мм противотанковой пушки, через простреливаемую насыпь и перепаханное поле. Вокруг свистели пули. Уходя от очередей вражеских пулеметов, мы упали в неглубокую канаву между насыпью и полем. Со стороны придорожных кустов, метрах в пятидесяти от нас, раздавался рев мощных танковых двигателей. Время от времени вспышки выстрелов высвечивали черные корпуса стальных чудовищ. Из-за заборов и из кустов непрерывно раздавались винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Мы на секунду выглянули из канавы. Ближайшие русские были от нас всего в тридцати метрах, и время от времени до нас доносились их хриплые крики. Передовое пулеметное гнездо было брошено. Нужно было двигаться - в наши планы не входило схватиться с противником врукопашную.
И вот, вернувшись прежним путем, мы преодолели окопы и насыпь, на машине устремились к танку, залезли в него и выехали к кромке леса.
Вдоль проходившей левее обсаженной деревьями дороги прямо на нас двигался вражеский тяжелый танк. Вспышка голубовато-красного пламени от нашего снаряда, выпущенного с дистанции 400 метров, остановила его. Из машин повалил черный маслянистый дым, а у борта гигантским фейерверком начали рваться боеприпасы. После третьего противотанкового снаряда и над вторым советским танком в синее вечернее небо взметнулось пламя, и над окраиной города на несколько часов повисло облако черного дыма. Третий танк сгорел ярким пламенем меньше чем в трехстах метрах от нас, извергая черный дым. Его раскаленные стальные борта с шипением лопнули, и горящее топливо подожгло ближайшие заборы. Повсюду в воздухе летали стальные осколки. Через несколько минут и у нашего танка сорвало снарядом крышку люка. Угловые зеркала разлетелись вдребезги, но никто не пострадал. Пехотный лейтенант снова запросил поддержки танков на своем участке траншей.
Вместе с Родингером мы попытались определить, насколько велика угроза нашему левому флангу. Мы бесшумно проползли через подлесок к железнодорожной насыпи, где на склоне окопались отдельно от остальных двое пехотинцев.
К полуночи, до которой оставалось еще около шести часов, выступ немецкого фронта к северу от реки Шпрее уже сослужил бы свою службу, обеспечив отход 9-й армии на юг по открытому шоссе, и его можно было бы эвакуировать.
Автомобильный мост в 12 км к востоку от Фюрстенвальде подлежал уничтожению немецкими саперами в три часа утра. К этому времени вся техника уже должна была уйти за Шпрее.
На окраине города над нами ревели русские самолеты. Штурмовики Ил-2 были особенно опасны. Когда такие самолеты строем пикировали на нас, они казались извергающими огонь шарами, брошенными солнцем на землю. Облака грязи от разрывов бомб взлетали выше деревьев. Мы съехали с дороги и, круша телеграфные столбы и заборы, укрылись в лесу. На другой стороне моста, по обе стороны от шоссе, все тягачи и эвакуаторы были готовы за ночь отбуксировать на другой берег поврежденные танки. Вскоре нас отправили на ремонт в Бад-Заров, где располагалась ремонтная рота.
Над головой уже свистели снаряды вражеской артиллерии. Некоторые из них рвались на бетонном покрытии шоссе. В ту же ночь снаряд разорвался в расположении нашей ремонтной группы в Кетшендорфе, тяжело ранив Вифеля, Зеккеса, Маркса и Рота. Незадолго до рассвета мы прибыли на северную оконечность озера Шармютцель, в Бад-Заров - популярное место отдыха берлинцев. Здесь фельджандармерия собрала тысячи солдат, отставших от своих частей, и направила их на ближайший сборный пункт. Дороги были переполнены взволнованными людьми, среди которых были солдаты, шедшие на запад. Повсюду было заметно приближение конца. На лицах женщин, стариков и детей были написаны ужас и отчаяние.
У западного выезда из курортного городка мы впервые за несколько дней встретили Шмидта, командира штабных танков. В доме у дороги нас встретили радостные приветственные крики товарищей. Потом отворилась дверь, и вошел Шройф, дежурный офицер 1-го батальона. Всем танкам, остававшимся на ходу, было приказано немедленно выдвигаться в район Кетшендорфа, на север от шоссе. Командование планировало утренней атакой отбросить русских, переправлявшихся через Шпрее, обратно на северный берег реки. "Тигры" нужно было подготовить к бою в срок. Через несколько минут все командиры ушли.
Снаружи взревели моторы, и черные стальные машины выехали из леса на дорогу. В лунном свете серебром сверкало озеро. Издалека доносился бесконечный гул линии фронта, проходившей дугой с востока через север на запад, в сторону Берлина.
В предрассветных сумерках снова стала видна лента дороги. Она шла вдоль берега озера в направлении на Шторков. Прежде чем двигаться дальше, нужно было залить в баки бензин. Через Рейхенвальде, вдоль северного берега озера Шторков, мы двинулись к северной окраине Шторкова. Все перекрестки были забиты отбившимися от частей и ранеными солдатами. В зависимости от того, к какой дивизии они принадлежали их направляли на ту или иную улицу и увозили дальше. Окружающие леса были переполнены колоннами легковых машин, частей снабжения, штабов и медицинских частей, к которым уже присоединились бегущие на запад женщины и девушки.
Около 5 утра в хвосте колонны мы двинулись по дороге на Прирос. В городе для эвакуации населения уже были выделены грузовики тыловых частей.
В мешках, корзинах, сумках и тележках стар и млад старались увезти свои нехитрые сокровища: мыло, консервы, шоколад и галеты. Земля была усеяна страницами директив, листовок и секретных документов. Солдаты с удивлением ели, рассовывали продукты по карманам, вслушиваясь в далекий гул орудий, и продолжали отступление через деревню. Они шли по дороге на запад, взрытой колесами и гусеницами, колоннами грузовиков и тягачей. Поверженная армия двигалась в направлении на Кёнигсвустерхаузен - Луккенвальде - Магдебург.
Обширные леса за Приросом, казалось, впитывали бесконечный поток бегущих и колонны отступающей армии. Машины двигались по дороге в два, а то и в три ряда, время от времени цепляя друг друга, с утра до вечера и даже по ночам. На опушке леса, сразу за деревянным мостом через реку Даме, среди больших озер, с раннего утра работала наша ремонтная рота, стараясь побыстрее привести танки в порядок. Все машины нужно было подготовить к бою до вечера. Вечерний налет бомбардировщиков не задел мост, но взрывы бомб всего в 10 метрах от нашего танка, среди домов, превратили стены и квартиры в груду развалин. Воронки на берегу озера были достаточно глубоки, чтобы в них мог скрыться целый фермерский дом вместе с крышей. Мы долго копались в развалинах, надеясь услышать тех, кто мог оказаться под обломками, но ничего не нашли.
На дороге из Прироса в Кёнигсвустерхаузен непрерывный поток машин, штурмовых орудий, передвижных радиостанций, тягачей с пушками, грузовиков и танков перемежался с санитарными машинами, машинами тыловых частей и транспортерами боеприпасов, телегами и самоходными орудиями, перетекая по мосту и скрываясь в густом лесу на западе. Среди них шли люди: сотни, тысячи людей с лошадьми и повозками, с велосипедами и тележками, тачками, детскими колясками, стремившиеся попасть куда угодно, лишь бы подальше от русских.
Поскольку ночью узкий коридор был перекрыт русским танковым клином, подругой стороне дороги потокдвигался назад, надеясь найти где-нибудь обход.
Над Берлином разбрасывались листовки: "Армия Венка уже в пути. Она принесет вам избавление и победу". И берлинцы, как и солдаты, снова этому поверили.
Доложив о прибытии командиру на полковом КП, мы получили приказ немедленно двигаться на левый фланг дивизии на помощь Кунке. Однако пока мы получали указания по карте, по радио пришло сообщение, что наше вмешательство не требуется. Значительная часть наших танков находилась в ремонте из-за боевых повреждений или механических неисправностей, поэтому те машины, которые еще оставались в строю, вели постоянные бои. Еще до полуночи к нам на передовую пришел Вальтер с суточными пайками. Он рассказал нам о своем невероятном побеге через Центральную Германию на Восточный фронт после того, как англичане заняли Падерборн. Вальтер заведовал базой снабжения в части батальона, оставшейся в Хевельхофе. Он привез нам письма из дома и приветы от друзей. Большинство из нас уже три месяца ничего не слышали о своих семьях. Наши письма исправно уходили, но вот в ответ мы ничего не получали.
Чтобы вырваться из смертельного кольца, которое могло замкнуться вокруг нас, штаб армии приказал нашей дивизии "Курмарк" в ночь с 19 на 20 апреля отойти на позицию за шоссе Фюрстенвальде - Франкфурт рядом с полком, занимавшим участок справа и линию обороны по Одеру.
До сих пор начиная с 16 апреля эта отважная дивизия успешно удерживала линию обороны, несмотря на рвавшиеся вперед массы советских войск и техники, допуская лишь незначительные прорывы противника. Поскольку русским удалось прорваться севернее, у Зелова и Кюстрина, советские танки и пехота хлынули через эту брешь на открытое пространство, угрожая окружить немецкий танковый корпус у Одера. Победители сразу овладели огромными запасами вооружений и техники, и пока мы были охвачены неразберихой, для советских дивизий был открыт путь на Берлин.
Всю ночь наши части отступали на указанные позиции. Наши танки оставались перед полковым КП в резерве полка до 5 часов утра. Темные поля все еще скрывал густой туман, и сквозь молочно-белую пелену едва можно было различить нашу отступающую пехоту.