Нам было приказано рассчитать отступление так, чтобы к рассвету они вышли из поля зрения противника и завершили отход. Мы двинулись обратно на восток, по дороге на Франкфурт через Фалькенхаген, свернули направо в леса и явились в распоряжение дивизии. К тому времени, когда мы получили снабжение, почистили оружие и связались со штабом дивизии, солнце уже давно сияло в безоблачном небе. Наступило 20 апреля. Верховное командование вермахта бросило в бой последние резервы из Цоссена - 250 человек против сотен русских танков и самолетов. На тот момент удар на Берлин с юга представлял наибольшую опасность: к городу приближались 400 танков. Резервов уже не оставалось.
Сделав свои дела, мы попытались пару часов вздремнуть. Мы ужасно устали. Мы были на ногах почти без перерыва с 16 апреля и держались из последних сил. В начале дня по радио пришел приказ из штаба танкового корпуса, по которому мы должны были развернуться в районе восточнее Фюрстенвальде и ждать распоряжений из штаба батальона. Мы немедленно двинулись в путь. Еще когда мы проезжали Фалькенхаген в западном направлении, советские батареи начали ожесточенный обстрел города. Солдаты и колонны автомашин двигались по проселочной дороге Вильмерсдорф - Фалькенхаген. Поток машин натыкался на противотанковые заграждения на выезде из города. В этой толчее громко переругивались беспокойные мужчины с конными упряжками, обозленные солдаты и беспомощно плачущие матери. Мы вылезли из танка и с большим трудом навели порядок, то прибегая к угрозам, то взывая к здравому смыслу.
Чуть-чуть не доезжая до Фюрстенвальда, три наших боевых машины сошли с дороги налево и направо и укрылись в ельнике. Командный пункт роты мы расположили в домике обходчика у железной дороги Франкфурт - Фюрстенвальде - Берлин. За пару часов до этого наши саперы уже взорвали эту двухколейную дорогу в нескольких местах, приведя ее в негодность на ближайшие недели.
Мы встретились с товарищами из других экипажей в гостиной домика обходчика. Нам было что рассказать друг другу об опыте последних боев. Понимание и сочувствие со стороны товарищей удивительным образом успокаивало.
За окном совсем стемнело. Время незаметно, но стремительно приближалось к полуночи. Мы услышали окрик часового.
Почти тут же в теплую прокуренную комнатушку вошел приведенный часовым командир 2-й роты Курт Ной. В нескольких словах он сообщил, что только что прибыл с КП батальона, где получил приказ немедленно ввести танки в бой в районе Хайнерсдорфа. Ожидавшие нас на дороге проводники из штабной роты просили поторопиться. Попрощавшись с товарищами, мы набили карманы печеньем и шоколадом, затолкали под кожаные куртки пару десятков пайков и, зажав под мышками бутылки с вином, устремились по тропинке в лес. Мы быстро залезли по лобовой броне, по орудию в башню и надели наушники с микрофонами. Под громкий рев двигателя широкие гусеницы в ночной тьме пробивали путь через лес к дороге. После развилки у мельницы неподалеку от Демница машин на дороге стало заметно меньше. Наша линия обороны на южном фланге русских танковых армий, рвавшихся к Берлину, была в каких-то десяти километрах к северу. У противотанковых заграждений на выезде из Демница возникла заминка. Водители машин и погонщики повозок лезли в драку друг с другом, чтобы проехать первыми. Дорога на Штайнхефель была совершенно пуста. Мы проехали замок, поместье, несколько домов для работников с фермы и в растерянности остановились у северной развилки на дороге в Хайнерсдорф. Даже наш проводник на батальонном "кюбельвагене" потерялся где-то в темноте. Едва мы выбрались наружу, чтобы в свете ручного фонарика свериться по карте, как появился Кальс, командир 1-й роты, возвращавшийся из Хайнерсдорфа, и направил нас к замку, где мы должны были ожидать дальнейших указаний. Когда танк остановился в сени каштанов, росших вдоль дороги к замку, и были выставлены часовые, было уже три часа утра. Мы наконец-то смогли улечься в танке и поспать до рассвета.
Едва проспав полчаса, мы были бесцеремонно разбужены. У танка стоял мотоциклист. Мы должны были немедленно явиться к командиру. Мы поднялись по широкой лестнице и спустились по коридорам и лестницам в каменный подвал, где в неровном свете свечей расположился наш штаб.
Внизу было ужасно холодно. Когда мы вошли, командир стоял, склонившись над картой. Он посмотрел на нас и жестом предложил взглянуть на карту, испещренную синими и красными стрелками. Поскольку русские атаковали на юг из районов Марксдорфа и Мюнхеберга через Хайнерсдорф и сплошной линии обороны больше не существовало, появления вражеских танков в городе можно было ожидать с минуты на минуту. Штабные танки и несколько "тигров" 3-й роты занимали огневые позиции в километре к юго-западу от Хайнерсдорфа. Некоторые позиции прошлой ночью пришлось оставить, когда были израсходованы все снаряды. Наш танк немедленно занял огневую позицию у северной окраины Штайнхефеля, в 500 метрах восточнее Темпельхофского леса.
Около шести утра туман начал рассеиваться. На дороге, шедшей в Хайнерсдорф, ревя двигателем, появился немецкий танк. Он остановился рядом с нами. Последовал приказ ротного: "Немедленно следуйте за ним на своей машине в направлении Хайнерсдорфа".
У дороги на Хайнерсдорф стояли два больших автобуса Берлинского управления транспорта. Один из них сгорел, другой уткнулся в кювет. Через полчаса мы достигли позиции, указанной Шройфом, и заняли место, указанное ожидавшим нас Родингером, в 300 метрах слева от дороги, между Темпельхофом и Хайнерсдорфом, развернувшись в направлении на Мюнхеберг. Справа от нас импровизированную линию обороны занимала рота фольксштурма в бурых мундирах, пробившаяся прошлой ночью под покровом темноты из-под Мюнхеберга через русские позиции. В основном это были пожилые мужчины. Они рыли окопы в сыром грунте рядом с нашей машиной. Необученные и плохо вооруженные, они должны были стать легкой добычей для русских. Незадолго до десяти часов мы получили приказ занять позицию на холме Хайнерсдорфской мельницы к юго-западу от деревни. У машины Хельвига было повреждено орудие, и его нужно было немедленно сменить. Сделав крюк в направлении тыла, мы выехали на дорогу, где увидели смеющегося и машущего нам руками Шройфа. Его танк, тяжело поврежденный и брошенный экипажем, стоял на обратном скате слева от дороги на окраине города, где ему удалось отбить все атаки. Мы медленно въехали на холм и явились к командиру для устного доклада. Мы просили его срочно доставить топливо, поскольку из-за постоянных отступлений каждой машине был необходим небольшой запас.
Мы заняли огневую позицию на обратном склоне холма, нависавшего над деревней, примерно в 200 метрах от Хайнерсдорфской мельницы. На востоке поле обзора простиралось на многие километры до самого Литценского леса. Справа были видны Марксдорф и Фалькенхаген, дальше на юге - Аренсдорф. С поросших лесом холмов на востоке двигался сплошной поток танковых колонн и конных артиллерийских упряжек русских дивизий. Рядом с ними мимо Хайнерсдорфа и через Мюнхеберг в сторону Берлина маршировали советские пехотные полки. У нас на глазах в сторону нашего тыла, на запад, шли целые дивизии Красной Армии. Это означало поражение. Что будет дальше?
Дальнейшие события легко было предсказать. Русские минометы и артиллерия переносили огонь все ближе к гребням холмов. Вражеские снаряды взмывали в небо, словно гигантские рыбы, опрокидывались и, падая на глинистую землю, рвались повсюду вокруг нас, взметая в воздух комья земли и черные столбы грязи. Земля кипела и тряслась, и казалось, что борта нашего танка тоже дрожат. Холмы были окутаны дымом. Вокруг нас потемнело. Обломки и осколки снарядов со свистом рикошетили и стучали по броне. Мы плотно закрыли все люки и отвели машину метров на сто вниз по склону, так как вокруг ничего не было видно. На вершине холма по-прежнему продолжали рваться снаряды. Обстрел продолжался больше получаса. Мы медленно вывели танк обратно на огневую позицию. В солнечном свете были отчетливо видны цели. Казалось, они находились на расстоянии вытянутой руки и выглядели очень заманчиво. Забыв о прошлом опыте, русские скапливались за деревянным сараем, а батареи стояли на открытых позициях.
И снова наши снаряды со свистом неслись в сторону вражеских войск среди горящих машин. С наших позиций было видно, как остановились наступавшие. Однако через несколько минут на высоты у Хайнерсдорфской мельницы снова обрушилась вражеская артиллерия. Вспышки взрывов плясали на склонах, словно блуждающие огоньки. Голубоватый пороховой дым медленно полз мимо мельницы в сторону дороги, где другие танки батальона вели тяжелую дуэль с советской противотанковой артиллерией.
В 2 часа дня командир передал по радио: "Прекратить бой. Всем явиться ко мне!" Штаб батальона приказал немедленно ввести наши танки в бой на западной окраине Штайнхефеля в направлении на Нойендорф. Мы проехали мимо заболоченных лугов и сухих полей к югу от Хайнерсдорфской мельницы и вышли к Штайнхефелю по дороге через Хазенвинкель.
Мы заняли позиции к западу от садов замка Штайнхефель, готовые отразить атаку русских танков со стороны Буххольца. Машина командира стояла на песке у дороги на Нойендорф. Дрожа от холода, мы стояли под брезентовым навесом и рассматривали в полевые бинокли лес, лежавший примерно в 1200 метрах от нас. Залитые дождем равнины перед нами были совершенно пусты. Людей не было видно. Мы снова напомнили командиру, что нужно срочно пополнить запасы топлива. Он пообещал, что бензин скоро подвезут.
Незадолго до 4 часов дня прибыл посыльный с КП батальона, который передал устный приказ немедленно двинуть "тигры" в Хазенфельде и приготовиться к отражению танковой атаки на этом направлении. У КП к нам присоединились машины Хельвига, Оберхубера, Кулемана и Мюнстера, прибывшие из ремонтной роты. Укрываясь за большими фермами, мы направились в сторону врага и заняли позиции южнее города и железнодорожной станции. Восточнее большой деревни вдоль холмов у Хайнерсдорфа и по широкой равнине до Аренсдорфа тянулись окопы нашей пехоты, занятые слабыми ротами фольксиггурма.
На востоке происходило то же, что и в утренние часы. Сильные танковые и пехотные соединения русских, шедшие со стороны Дольгелина, двигались маршем через леса у Литцена в направлении Хайнерсдорфа; танк за танком, за ними - пехота и повозки. Курт Ной и Оберхубер открыли огонь по колоннам противника, широко разбросанным по полю. Бурые массы устремились обратно в лес, на холмы и на укрепленные позиции перед холмами.
Наши фугасные снаряды летели один за другим, пронзая кирпичные и деревянные стены, рассеивая мощными взрывами русских солдат, искавших укрытия. Около 400 человек бросились обратно на холм вместе с лошадьми и телегами, преследуемые нашими снарядами. Как бы невероятно это ни звучало, но на весь участок фронта не осталось ни одной немецкой батареи. Артиллерия могла бы более эффективно бороться с натиском русских на Берлин.
Новый приказ: "Сбросить противника с высот у Хайнерсдорфской мельницы!" Пока наш взвод оставался в неполном составе, нам были приданы Кулеман и Оберхубер.
Оставив Оберхубера чуть позади, в резерве, мы с Кулеманом двинулись на утреннюю огневую позицию на холме к югу от Хайнерсдорфа. Наши снаряды внезапно обрушились на вражеские пушки, самоходные орудия, грузовики и телеги, скопившиеся в долине. Через несколько минут над разбитыми машинами заплясало пламя. С каждым выстрелом замешательство и хаос внизу лишь усиливались. Прибыл посыльный из нашей 3-й роты, машины которой стояли у дороги на Хайнерсдорф метрах в трехстах к северу от нас, и попросил срочно помочь отбуксировать подбитый "тигр", чтобы не пришлось его взрывать.
Одновременно мы получили по радио сообщение от командира, после которого о помощи не могло быть и речи. Всем танкам было приказано немедленно вернуться на позиции южнее Хазенфельде. Уже на подъезде к городку второе сообщение направило нас в Аренсдорф. До заката оставалось не более часа. Тяжелые танки на полной скорости неслись к ближайшей железнодорожной станции, двигаясь по следам впереди идущих танков. На участке, с которого мы отходили, образовалась дыра, но, даже оставаясь там, мы едва ли смогли бы предотвратить катастрофу. Переходя с одного участка на другой, мы израсходовали почти все топливо. Дело в том, что поредевшим порядкам наших измотанных пехотинцев поддержка требовалась на всех участках. Мы видели лишь лишенные эмоций лица; в глазах солдат не было ни проблеска надежды - ничего, кроме отчаяния. Времени для вопросов больше не было. Оставалось только сражаться.
Мы нагнали роту еще до въезда в город.
Пехотинцы боевой группы СС обороняли Аренсдорф от численно превосходящего противника. У них не оставалось уже ничего, кроме упорства, отваги и опыта. В деревне и за ее пределами стоял непрерывный гул рвущегося металла и грохот взрывов русских снарядов. Полковой адъютант ввел нас в курс дела, и заряжающие отправили в стволы противотанковые снаряды. Мы с шумом прошли через Аренсдорф мимо штаба полка. Поступили донесения о том, что русские танки уже вышли к окраине, поэтому мы закрылись в башне и боевом отделении. Наши танки двигались под дождем из деревянных балок, брусчатки и кусков бетона. Повернув налево, мы всем взводом (Оберхубер шел слева, а Хельвиг - справа) вломились в сады на северо-западной окраине деревни. Гусеницы наших танков размалывали в щепки деревья, стены и балки. Ной занял участок у дороги на Фалькенхаген в восточной части деревни. Нас обдала волна горячего воздуха. Артиллерия, минометы, танки - все адские машины буйствовали вокруг нас. Огненный вал надвигался на немецких солдат, скорчившихся в окопах, словно неподвижные и усохшие мумии. Он прокатился по немецким позициям, словно полчище демонов. Лязг гусениц, металлический гул русских танков постепенно приближался к деревне, и мы еще энергичнее стали пробивать тяжелыми танками стены и заборы, чтобы выйти на огневые позиции и отправить первые снаряды в черные туши вражеских танков. Вспышки мощных взрывов при свете уходящего дня казались нестерпимо яркими. Наши позиции окатывал настоящий душ из дизельного топлива; от взрывов в воздух взлетали целые башни; гусеницы с треском разматывались среди бушующего пламени. Мы уже давно перестали считать победы.
Захваченные врасплох, вражеские танки и самоходки начали отступать. Они отчаянно огрызались из-под толстых бронированных шкур, пока не гибли от прямого попадания.
Но и на нашей позиции на окраине деревни разверзся ад. Русские противотанковые пушки, танки и артиллерия обнаружили противника, и мы испытали новый, ни с чем не сравнимый ужас. Все вокруг замерло. Мы затаили дыхание.
Русские начали поспешно посылать снаряд за снарядом через пылающее поле в руины домов и стоящие рядом с ними немецкие танки. Но к встрече с этими танками, отважившимися остановить наступление Сталина так близко от цели и поджечь так много боевых машин, русские не были готовы!
Мы без остановки вколачивали один снаряд за другим в позиции противника. Один раз мы получили мощный удар в толстую лобовую броню. Внутреннее пространство боевой машины осветила слабая вспышка; нас немного помотало по боевому отделению. Сверху на башню с грохотом посыпались обломки стены. Мы вели безжалостное танковое сражение, которое требовало от нас всех знаний и инстинктов.
На расстоянии 800 метров один из наших снарядов поразил черный корпус вражеского танка, и через несколько секунд тот был охвачен пламенем. Мы насчитали одиннадцать пылающих факелов вражеских машин.
Когда на равнину опустилась ночь, наши топливные баки почти опустели, и это сильно нас беспокоило. Мы удержали оборону, но надолго ли? Мы потеряли, наверное, половину боевой группы. Среди развалин города еще пылали танки.
Из полуразрушенных траншей в деревню потянулась группа окровавленных людей. Машина Оберхубера прикрывала участок справа от нас. На несколько минут в нашем секторе обороны наступила тишина - заметное затишье перед бурей, которую стоило ожидать с минуты на минуту. Над русскими позициями, охватывавшими нас кольцом, повсюду взвивались в небо сигнальные ракеты. Эти звезды, ярко вспыхивавшие в небе, были для нас знаком возобновления наступления на отчаянно оборонявшийся Аренсдорф.
Новые и новые залпы с ревом проносились в воздухе, и среди руин, на улицах и в окопах гремели мощные взрывы снарядов. Бесконечный вихрь стали и железа терзал твердую землю. Перед натиском этой невидимой силы хотелось закричать. Каждый из нас внутренне содрогался, и дело было не в том, что дрожала земля. Нет, это сама смерть держала нас за глотку, тряся нас изо всех сил. Мы хотели выбраться из этого ада! Никто больше не проронил ни слова - мы слушали, что происходит снаружи, сквозь закрытые люки. Наша антенна, поврежденная осколком, склонилась к земле. Взрывы крупнокалиберных снарядов прогоняли через боевое отделение волны горячего воздуха.
Если бы нам пришлось уходить, перспективы были далеко не радужные - на остатках топлива мы могли пройти не больше километра. Нужно было добыть топливо, иначе все пропало. Только после нескольких настойчивых попыток удалось восстановить радиосвязь с машиной командира. Мы сообщили о своем положении и попросили немедленно доставить топливо. Мы приказали всем танкам открыть огонь из пушек и пулеметов по местности перед нашими позициями, где русские уже подошли слишком близко. Трассирующие очереди жемчужными нитями полосовали предполье, перехлестываясь с пулеметными очередями других танков. Фугасные снаряды вырывались из ствола, оставляя за собой длинный огненный хвост, и уносились в темноту. Вражеские снаряды проносились прямо над нашими головами. Немецкие позиции на окраине деревни безмолвствовали. Из окопов никто не стрелял. Неужели они все погибли или погребены заживо?
Под непрекращающимся градом снарядов экипажи стали нервничать. Они все чаще стали выходить на связь по радио. Кроме того, нас продолжало беспокоить отсутствие топлива. Хельвиг доложил о повреждении орудия и самостоятельно вернулся к КП полка. Экипаж Кулемана и вовсе перестал выходить на связь. Что же случилось там, на правом фланге?
Со страшным ревом снаряды проносились над нашими головами. Сорок орудий, сосредоточенных на востоке, били по деревне крупнокалиберными снарядами, оставлявшими за собой след, подобный хвосту кометы.
Рядом с нашей машиной пехотинец полз в деревню через воронки и развалины обратно. Высунувшись из башни, мы крикнули ему: "Кто остался на передовой? Почему вы больше не стреляете?" Наши вопросы сыпались один за другим. Он на мгновение остановился, перевел дух и, морщась от боли, крикнул в ответ: "Траншеи разрушены! Кроме убитых и раненых, там никого не осталось!" Он пополз дальше через сад. Итак, мы остались одни. Страдания тех, кто был впереди нас, уже закончились. Срочно доложив обстановку в штаб полка, я запросил пехотное прикрытие. Танкистам было не под силу разглядеть в темноте вражескую пехоту, поэтому мы приказали остальным боевым машинам открыть огонь из всех стволов. Потом мы получили попадание, которое вывело из строя наш башенный пулемет. Красные трассеры неслись над открытым полем. Огонь артиллерии по деревне полностью прекратился.
На левом фланге обороны деревни рвались ручные гранаты, шел ближний бой. В каких-то 100 метрах от нас русские пулеметы вели методичный огонь по нашим траншеям; в ночном воздухе жужжали рикошетящие пули. По-