11* 323 том раздался животный рев приближающейся волны: "Ура! Ура!" Они уже близко! Мы приготовили ручные гранаты и автоматы. Шум пехотного боя в деревне становился все громче. Мы передали по радио, что вот-вот следует ожидать, что русские атакуют наши танки. Кулеман сообщил, что его машина тяжело повреждена огнем противотанковой артиллерии. Его радист, рослый блондин родом из Мем- мингена, был убит, остальные - ранены. Экипаж покинул танк и вернулся на КП полка. Танк попал в руки наступавших русских. Мы открыли люки и приготовили автоматы, осветительные ракеты и ручные гранаты, разложив их на крыше башни и приготовившись к любому развитию событий. Сдвинув наушники, мы вслушивались в звуки, доносившиеся из гнетущей темноты. Оберхубер доложил, что первые русские ворвались в деревню среди развалин домов. Самое время было отойти к центру деревни, пока танк не взорвали. Мы тут же связались по радио с машиной командира и запросили немедленных указаний. Оберхубер получил приказ отойти за противотанковое заграждение.
Наш радист бил в темноту короткими пулеметными очередями. Слева и справа мы заметили движущиеся фигуры, скрывшиеся в темноте после короткой автоматной очереди. Русские обошли наш танк, ничего не предпринимая. Их крики постепенно затихали в деревне позади нас. Далеко высовываясь из башни, мы с недоверием вслушивались в затихающие крики. Неужели они о нас забыли? В темноте мы были беспомощны.
Наконец, после долгих минут томительного ожидания, мы получили приказ: "Отойти и вместе с остальными танками прибыть к КП полка!"
Значит, постепенный отход. Проходя по улицам деревни, мы передали приказ остальным, но получение подтвердили лишь Оберхубер и Мюнстер.
"Заводи мотор! Задний ход!" Механик-водитель нажал на кнопку зажигания. Дико ревя двигателем, танк выкатился из сада. Вдруг мотор заглох. Еще несколько оборотов, но двигатель не завелся.
Сомнений не оставалось - топливные баки совсем опустели в миг величайшего напряжения, когда решался вопрос жизни и смерти! Пока наводчик отправился на полковой
КП, чтобы раздобыть несколько литров бензина, мы отправили сигнал бедствия по радио, прося кого-нибудь помочь нам. Оберхубер доложил, что уже находится у заграждения. Мы легли на корме танка, держа пистолеты в правой руке, и отвинтили крышку топливного бака, готовясь принять горючее. Время тянулось мучительно медленно. Он успеет добраться или уже слишком поздно? Это означало бы страшный конец для нас всех.
Шатаясь под тяжестью груза, из темноты появился наш заряжающий. Он забросил на корму танка две двадцатилитровых канистры. Бензин с журчанием потек в пустые баки. Тем временем заряжающий громко доложил, что русские уже пробились в северную часть деревни и практически отрезали путь к отступлению. Всем рассеянным подразделениям полка и раненым было приказано двигаться к КП полка к востоку от станции. Топливо нам досталось от Родингера, уехавшего на своем "Фольксвагене" всего за полчаса до этого. Других запасов горючего не было. Но теперь наш двигатель вновь затянул свою песню. Двигаясь задним ходом по улице, шедшей параллельно главной, мы вышли к центру деревни и пробрались через воронки и развалины к КП.
"Немедленно собраться у развилки перед командным пунктом! Внимание! Деревня занята русскими!" Наш радист вызвал все экипажи. Большой фермерский дом у развилки, в котором располагался наш КП, был тускло освещен пламенем бушевавших вокруг пожаров. Возле стен и в канавах лежали последние раненые пехотинцы, сумевшие живьем выбраться из ада. Во дворе рядом с танком командира в ожидании отступления стояли десятка два "Фольксвагенов" и амфибий. Оберхубера все еще не было. Остальные танки занимали позиции вдоль главной улицы деревни. Наш командир вышел из танка и отправился с докладом к командиру полка на КП, располагавшийся в погребе. Вокруг командира полка стояли офицеры, судя по всему, ожидавшие доклада. Пока снаружи догорали последние схватки, командиры рот и офицеры нервно курили.
Каждые несколько секунд по погребу разносилось эхо мощных взрывов. Этот звук задавал ритм всей нашей дальнейшей жизни.
На вопрос, что будет дальше, командир лишь пожал плечами. Если не раздобыть еще несколько канистр бензина, танк придется взорвать метров через пятьсот. По приказу командира адъютант Вилли Винкельман вышел вместе с нами во двор и приказал всем водителям немедленно передать нам все канистры с бензином.
Потом мы с Родингером, волоча канистры за собой, ползком двинулись через простреливаемый участок дороги к нашему танку. Хотя мы и были уверены, что приказ не будет выполнен, Оберхубер получил указание вернуться на старую позицию и любым способом уничтожить машину Кулемана. Но для этого было уже слишком поздно.
Нам было совершенно ясно, что придется идти на прорыв на своем танке, даже если ради этого и нужно будет взять всю ответственность на себя.
Перевалило за полночь. На востоке и севере красными огнями догорали последние костры домов и немецких танков. На фоне пожаров длинными колоннами нестройно маршировали русские пехотинцы и снова исчезали в темноте. Нас заботило только одно - как выбраться из окружения. Оберхубер вернулся, потому что улица, на которой стояла машина Кулемана, уже кишела русскими. Со стороны Фалькенхагена доносился рев и лязг русских танков, двигавшихся в нашем направлении. Ночной ветер доносил
шум с такой силой, будто они были всего в 100 метрах. Вдруг в северной части деревни снова залаял русский пулемет. Вдоль дорожки засвистели светящиеся красным пули, рикошетом отскакивая от стен и камней. С хриплыми криками русские двинулись через дома. Мы ничего не могли поделать - нужно было беречь боеприпасы. Мы уже расстреляли весь боекомплект к пулеметам, а фугасные снаряды мы были готовы расходовать только по явным целям. По другую сторону от развалин, где вечером шел бой, в небо снова взмыли огненные кометы русских реактивных снарядов. Мы тут же бросились к стене и вжались в землю, царапая ее ногтями и стараясь не сбить дыхание, а вокруг нас повсюду начали вырастать грибы дыма и грязи. Вокруг нас содрогнулся весь мир; в нависшей вдруг тишине на твердую землю посыпались камни и комья земли. Русские установили это мерзкое оружие на танки и теперь под покровом темноты подтащили его к окраине деревни.
Наконец офицеры вышли из освещенного КП во двор. Нужно было выступать. Боевая группа, во главе которой двигался наш "тигр", должна была пройти вдоль насыпи слева от железной дороги в сторону Вильмерсдорфа. Открывать огонь нам было разрешено лишь в крайнем случае. Раненые и отставшие от своих частей солдаты вышли во двор и залезли на танки. Это были остатки немецких войск, оборонявшихся на передовой.
Мы заняли позицию во главе клина, которому предстояло этой ночью идти на прорыв. За нами двигались три разведывательные бронемашины и длинная колонна амфибий. Остальные наши "тигры" снова заняли место в хвосте колонны. Наш путь пролегал через поваленные деревья, разрушенные стены (пришлось проехаться даже по сараю) и дальше по открытой местности восточнее железной дороги.
Потом наша колонна укрылась в лесу. После нечеловеческого напряжения и концентрации расслабляющее чувство вновь обретенной свободы и безопасности привело к внезапному упадку сил. Мы готовы были уснуть хоть стоя. Во время длительного привала на окраине Вильмерсдорфа Родингер раздал экипажам суточный паек. Он состоял из печенья, шоколада, холодной еды и шнапса. Когда колонна остановилась на главной улице деревни, было 3 часа утра 23 апреля. Всех цехотинцев, приехавших с нами, собрали и поставили на вновь построенные и укрепленные позиции. Бедолаги!
После последнего большого совещания о положении на фронтах в берлинской Ставке фюрера с участием государственных, партийных и военных руководителей Гитлер впервые признал поражение. Русские снаряды уже рвались на улицах Берлина, а в это время генерал-фельдмаршал Кессельринг был назначен Верховным главнокомандующим и ответственным за государственные дела в южной части рейха. Гросс-адмирал Дёниц получил такие же полномочия в отношении северной части Германии. Гитлер пожелал остаться в Берлине. Лишь немногие знали, в каком положении была наша страна в тот момент.
Сообщения о быстром ухудшении нашего положения распространились по лесам и отступающим колоннам, словно лесной пожар.
Наша 9-я армия под командованием генерала Буссе снова срочно запросила по радио разрешение Ставки фюрера отступить на северо-запад, к Берлину. Армия уже несколько дней была окружена русскими и лишилась снабжения. Она подвергалась ожесточенным ударам с тыла и находилась под угрозой полного уничтожения.
Однако Гитлер вторично отклонил просьбу командующего армией. Боевой дух упал до нуля. Повсюду наблюдались одни и те же картины. Многие пожилые бойцы фольксштурма, плохо вооруженные, необученные и плохо экипированные, убежденные в бессмысленности дальнейшей борьбы, покидали позиции, не дожидаясь даже слабых атак противника, и возвращались в погреба своих домов, к женам и детям. В то же время молодежь из гитлерюгенда, ребята четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет, сражались повсюду с тем же безрассудством, что и лучшие из немецких солдат в самых дерзких сражениях этой войны. Мобильные группы истребителей танков вместе с отважными солдатами добились огромных успехов, выследив и уничтожив немало прорвавшихся русских танков. Многие из этих смелых ребят в боях за родину проявили настоящий героизм. Регулярные войска, хоть их и осталось совсем немного, тоже продолжали храбро сражаться, но страдали от недостатка оружия и боеприпасов. Но хуже всего была нехватка боеспособных солдат на оборонительных позициях, становившаяся с каждым часом все более ощутимой. Абсурдные и противоречивые приказы вносили сумятицу в действия отдельных частей вплоть до уровня роты. Лишь немногим из нас удалось в эту ночь отдохнуть. Сигналы тревоги постоянно сдергивали солдат, находившихся в лесу, с места.
Рано утром 24 или 25 апреля - мы и сами точно не знали, поскольку понятие календарного дня, да и само понятие времени, утратило для нас всякое значение - мы лишь слышали вдалеке гул фронта. В этот день лавина русских продолжала движение к сердцу Германии.
Давно потерявшая связь с соседними корпусами, наша армия оказалась глубоко в тылу русских и подвергалась атакам со всех сторон. Оборонительные бои шли с все большим ожесточением. Командир сформировал из всех оставшихся боеспособных танков отдельную боевую группу под командованием Клуста и приказал двигаться на север от Прироса для усиления обороны на этом участке. Пять машин немедленно выступили по дороге на Шторков, шедшей через Прирос. Потом мы свернули налево, в редкий сосновый бор, и устроили замаскированные огневые позиции на краю болота. Из донесений, полученных по радио, следовало, что русские танки, атакуя с севера, ворвались в Вольциг и угрожали с тыла нашим танкам на позициях у Шторкова. По данным разведки и наших солдат, противник располагал мощными танковыми силами, штурмовыми орудиями и противотанковой артиллерией. Кроме того, для нас положение усугублялось сильно пересеченной местностью, постепенно поднимавшейся к городу, занятому противником.
Наши танки немедленно были переброшены на другую сторону моста у Прироса. Утром саперы подготовили мост к взрыву, чтобы уничтожить его при появлении русских танков. Наша пехота сообщила, что русские ганки приближаются с севера, со стороны Вольцига, вдоль реки Даме.
По дороге на запад двигались наши немногочисленные солдаты. В ожидании противника мы заняли позиции на восточном берегу, на краю деревни.
В прихожих и погребах домов было множество отчаявшихся женщин, невинных детей, стариков и угрюмых солдат, ожидавших неминуемого прихода русской пехоты. Ужасный бесконечный поток беженцев с востока уже пронесся через деревню, передавая рассказы о бесчинствах против беззащитных немецких женщин, об убийствах, грабежах, мародерстве и насилии. По мере отступления немецких войск города переполнялись страданиями и страшными лишениями. Люди не просили нас держать оборону. Поражение и развал немецкой армии стали неизбежными и очевидными. Но в их унылом взгляде читался лишь один вопрос: какие еще ужасы принесут ближайшие часы?
Потом наши солдаты сообщили, что русские переправляются через северный рукав реки на западный берег на обнаруженных ими лодках. Мы выехали на середину моста и стали ворочать башней над его перилами, посылая фугас - ные снаряды один за другим в гущу лодок. Взрывы взметали высоко в воздух столбы воды. Наш мост сотрясался при каждом выстреле. Две лодки утонули, остальные укрылись в ветвях ив, росших вдоль берега.
Нужно было возвращаться. В любой момент русские танки могли выскочить из леса на открытое пространство и открыть огонь по нашему "тигру", стоявшему на высоком деревянном мосту.
Съезжая с моста, мы получили по радио приказ отойти с восточного берега. Все танки необходимо было немедленно переправить на другой берег и сосредоточить чуть южнее, в лесу. Согласно приказу по армии, отданному накануне, всем частям предписывалось уничтожить все транспортные средства независимо от их груза или назначения, кроме боевых машин. Причиной для такого приказа было отсутствие запасов топлива. Единственными исключениями из этого перечня были полевые кухни и санитарные машины - они были незаменимы. Было приказано перед уничтожением сливать из баков машин все топливо для передачи танкистам.
Дорога выглядела заброшенной и пустынной. Массы войск, прошедшие вдоль дороги на запад, уже укрылись в лесах под Цоссеном и Кёнигсвустерхаузеном. Дорога сама стала полем боя.
Непрерывные атаки русской пехоты и танков все туже стягивали кольцо окружения. На востоке, западе и юге наши солдаты поспешно отступали на предполагаемые но- ^ вые рубежи обороны. Полное уничтожение нашей дивизии было вопросом нескольких дней. Конец был неизбежен, как наступление ночи после дня.
Хотя основные силы нашей 9-й армии удерживали рубеж обороны по Одеру в районе Франкфурта, несмотря на то что русские продвинулись больше чем на сто километров в наш тыл, Гитлер отказался от мысли отвести армию в Берлин для защиты столицы рейха. А потом наступил дефицит топлива и практически всего, в чем мы нуждались.
Наконец Клуст приказал по радио немедленно перебросить наши танки в леса, лежавшие между Приросом и Меркиш-Буххольцем. Когда взревели двигатели и колонна танков двинулась от дороги к центру леса, раздался всеобщий вздох облегчения.
Наш механик-водитель как обычно переключал передачи, чтобы нагнать идущий впереди танк. Вдруг в коробке передач что-то стукнуло, и мы остановились. Повреждение трансмиссии! Мы смогли продолжить движение в аварийном режиме - на передачах с первой по четвертую - со скоростью пешехода, но мы хотя бы сохранили подвижность.
Возле каменного моста через реку Зеенге, почти полностью разрушенного ударами с воздуха, мы выехали на асфальтированную дорогу на Меркиш-Буххольц, но через два километра снова покинули ее, свернув на лесную просеку.
Проезжая лесок за леском, мы выспрашивали дорогу к расположению нашего батальона. Как только мы его нашли, ремонтная бригада нашей роты занялась поврежденной трансмиссией. Мы ужасно устали, но не могли сомкнуть глаз. Дело было не только в стуке молотков в передней части корпуса между местами механика-водителя и радиста. Нас терзало горе от осознания всего происходившего вокруг. К счастью, нас связывали неразрывные узы товарищества, закаленные боями и нуждой, узы душевной гармонии.
Гитлер назначил на 25 апреля атаку армии Венка, которая должна была, сосредоточившись на восточном берегу Эльбы южнее Магдебурга, нанести удар на Потсдам и прорвать окружение Берлина. 27 апреля немецкие войска снова прорвались через кольцо русских войск, наступавших с юга на район западнее Берлина.
Но эта атака немцев захлебнулась после соединения с корпусом Реймана. Из девяти дивизий 12-й армии шесть существовали только на бумаге. Было развернуто всего три дивизии (один корпус), да и те были плохо оснащены и вооружены. По радиосообщению, полученному 25 апреля, фронт севернее Берлина и южнее Штеттина, на участке 3-й армии, фактически рухнул. Попытка деблокирующего удара силами армии генерала фон Мантейфеля из района Ораниенбурга также провалилась после первоначального успеха, когда войска под командованием генерала СС Штайнера вклинились на два километра.
Тем временем Мюнстер, Хельвиг и Малер, машины которых пришли вместе с нами, заправили танки и приготовились к бою. Запасов топлива, привезенного в бочках, не хватало даже на заправку одной машины, и пополнения их ожидать не приходилось. Что будет дальше? Ночью наши эвакуационные группы оттащили в тыл поврежденные машины. Те из них, которые невозможно было исправить, были взорваны. Командирская машина Шмидта уже была взорвана накануне вечером при отступлении из Шторкова. Мы больше не могли скрывать нервного напряжения перед лицом неопределенности, угрожавшей гибелью.
Тем временем остатки роты собрались на просеке. Товарищи, объединенные общим отчаянием и опытом совместных боев, залезли на небольшой тягач и полевую кухню. Для многих из нас это прощание стало прощанием навсегда. Мы могли лишь с печалью и беспокойством ожидать завершения авантюры, в ходе которой мы должны были преодолеть 100 километров по тылам русской армии. Первым пришел рядовой из танковой дивизии. За ним - Кулеман. Они хотели ехать вместе с нами в боевом отделении. Поэтому они забрались под орудие. Затем разверзся ад. На сосредоточившиеся в лесу машины и солдат обрушился беспокоящий огонь русских минометов. Мы переключили радиостанцию на прием. Наверное, где-то около 7 часов утра посыльный вызвал командиров танков к машине командира. Переждав несколько взрывов, мы бегом бросились к танку Ноя. Пришлось подождать Кунке, который выскочил из люка заряжающего на несколько минут позже. Потом мы собрались вокруг затвора орудия, изучая расстеленную карту, освещенную лампой в потолке башни.
После отданного 27 апреля запоздалого приказа нашей армии прорываться к армии Венка все окруженные получили указание в ту же ночь, обходя Берлин с юга, прорываться в Бранденбург.