После сей страстной ночи Казанова, все еще охваченный брачной лихорадкой, предложил Лукреции жениться на ней. Та согласилась, но при условии, что Соблазнитель прекратит свои странствия и обоснуется в Неаполе. Разумеется, и этот брачный проект растаял, как туман, и, распрощавшись с гостеприимным Неаполем, Казанова уехал в Рим.
В Рим Соблазнитель вернулся к началу карнавала. Возможно поэтому большую часть пребывания своего в Вечном городе он провел в различных увеселениях - дружеских пирушках и оргиях с участием девиц, английских джентльменов, аббатов и кастратов. Однако, судя по рассказу Казановы, сам он к буйствам, участники которых предавались мужеложеству, лесбиянству и содомскому греху, причастен не был, а являлся исключительно созерцателем. Когда же на смену карнавалу пришел пост. Соблазнитель покинул Рим и отправился дальше на поиски удовольствий. Красавицы наскучили ему, и он решил вернуться в Париж.
"ПЕРЕРОЖДЕНИЕ" ЛЕГКОВЕРНОЙ МАРКИЗЫ
В столице он поселился в роскошной квартире на улице дю Бак, снятой для него заботливой мадам д’Юрфе, с нетерпением ожидавшей, когда он наконец приступит к операции ее "перерождения".
Как предполагают многие, между Казановой и маркизой происходил отнюдь не платонический роман. Правда, на этот раз в роли соблазнителя выступала маркиза, сорок лет назад считавшаяся самой красивой женщиной Парижа. Некоторое время Соблазнитель наслаждался покоем: вечерами он играл в карты, ночью предавался любовным трудам с маркизой, а днем спал. Все проигрыши его, разумеется, мгновенно оплачивались. Взяв, по сути, великого чародея на содержание, мадам д’Юрфе время от времени напоминала ему о своем горячем желании стать мужчиной. Тогда Авантюрист поведал ей, что младенец мужского пола, которому предстоит воспринять ее душу, зародится во чреве девственницы, откуда выйдет прямо в руки маркизе, а затем, плотно к ней прижавшись, пролежит семь дней в кровати; на седьмой день маркиза поцелует его в губы, передавая ему свое последнее дыхание, и умрет, но душа ее продолжит жить в этом младенце. Казанова будет воспитывать отрока до трех лет, дабы душа маркизы окончательно закрепилась в его теле. План привел почтенную даму в восторг, и она стала торопить чародея с поисками божественной девственницы. На время поисков Казанова по велению духов прекратил с ней плотские сношения. Скорее всего, эта связь ему наскучила, ведь даже самые страстные его романы редко продолжались более трех месяцев.
Подыскивая сообщницу, Казанова остановил свой выбор на юной фигурантке Кортичелли, с которой он познакомился в Болонье. Сейчас Кортичелли выступала в Праге, и Соблазнителю пришлось приложить к письму изрядную сумму, чтобы она соблаговолила сняться с места и приехать к нему в Париж. Прибыв в столицу, девица быстро освоилась как с новой ролью божественной избранницы, так и со старой ролью любовницы Казановы. Соблазнитель представил ее д’Юрфе как последнюю принцессу из древнего и некогда могущественного византийского рода Ласкарисов. Маркиза приняла девицу с почетом, подобающим наследнице императорской фамилии (в XIII веке императоры из рода Ласкарисов правили Никейской империей), и преисполнилась уверенности в успехе предстоящей операции, ибо Юрфе и Ласкарисы в прошлом были связаны родственными узами. Торжественную церемонию назначили на апрельское полнолуние.
Для этого события Казанова, взявший на себя роль отца будущей перерожденной маркизы, заказал себе длинный шелковый балахон и несколько новых платьев для Кортичелли. Хотя процедура зачатия одежд не требовала, маг Казанова пожелал обставить ее с максимальной роскошью. В спальне маркизы воскурили благовония, возле застеленного тончайшими простынями ложа поставили серебряную лохань с ароматической водой для омовения. В полночь Казанова в блестящем балахоне вместе с одетой во все белое Кортичелли явились в спальню, где их с нетерпением ожидала маркиза, облаченная в легкую переливчатую тунику и увешанная драгоценностями. Бриллианты, сапфиры и изумруды сверкали в ушах, на старческой шее, на скрюченных от возраста пальцах. Соблазнитель знал, что маркиза владеет поистине бесценной коллекцией фамильных драгоценностей, однако в таком количестве он видел их впервые. Сделав над собой поистине героическое усилие, он сумел погасить алчный блеск во взоре, успев при этом заметить, как глаза его сообщницы полыхнули таким же нездоровым блеском. На их счастье взволнованная предстоящим событием маркиза не обратила внимания, какое впечатление произвели ее украшения на шарлатана и его подругу. С помощью жаждущей переродиться мадам д’Юрфе маг и божественная избранница сняли одежды, взошли на ложе и приступили к процедуре зачатия. Не желая упустить ни единого мгновения столь важного события, маркиза осторожно легла рядом. Присутствие зрителей, как обычно, приободрило Соблазнителя, и он быстро и доблестно справился со своей задачей. Затем, совершив омовение, он облачил Кортичелли в белый балахон, отделанный дорогими кружевами, и уложил спать на кровать маркизы. Несколько дней д’Юрфе ни на шаг не отпускала от себя "избранницу", которой предстояло выносить будущую маркизу в мужском обличье. На ночь она укладывала ее к себе в постель и, просыпаясь, прислушивалась к ее ровному дыханию.
Несмотря на очевидный успех, мадам д’Юрфе продолжала приставать к Казанове с вопросом: уверен ли он, что зачатие произошло? Сначала чародей отделывался туманными фразами, а потом пообещал спросить у оракула. Ответ духа, переданный через Казанову, поразил маркизу: зачатия не произошло, ибо на церемонии незримо присутствовал черный гений, чья злая воля воспрепятствовала свершению события. Необходимо повторить процедуру в мае, но уже не во Франции, а за ее пределами. От себя лично чародей попросил удрученную даму отослать в Лондон к матери юного Помпеати, недвусмысленно намекая, что именно этот шустрый юноша своим любопытством навлек на маркизу козни злых духов. Помпеати, с некоторых пор проживавший в доме д’Юрфе, действительно с большим удовольствием наблюдал в щелку процедуру "перерождения". Кортичелли, узнав, что юношу собираются отослать по распоряжению Казановы, возмутилась: Помпеати совсем недавно стал ее любовником, и она пока не собиралась с ним расставаться. Когда же божественная избранница обнаружила, что сообщник в суете забыл передать ей дорогое ожерелье, врученное ему для нее мадам д’Юрфе, гневу ее не было границ. Она не собиралась таскать каштаны из огня даже для Казановы!
Операция по перерождению маркизы сорвалась, и организатор ее вместе с участниками, исполняя волю духов, выехал в Аахен. Однако в Аахене злопамятная божественная Ласкарис заявила, что больна, легла в постель и не сдвинулась с места несмотря ни на какие уговоры. Но авторитет оракула все еще был велик, и Казанове удалось убедить мадам д’Юрфе, что черный гений околдовал божественную избранницу, она сошла с ума и ей теперь предстоит родить страшного и ужасного гнома. Идея помешательства избранницы пришла в голову Казанове после угроз Кортичелли разоблачить шарлатана и оказалась очень своевременной. Избранница действительно сумела остаться наедине с маркизой и рассказать о проделках Соблазнителя. Но завершить свое повествование ей не удалось: почтенная дама, предупрежденная о ее безумии, выставила ее вон, не поверив ни единому ее слову.
А Казанова окончательно рассорился с Кортичелли после того, как застал ее в гостиничном номере в постели с молоденьким каноником. Увидев грозного Казанову, каноник перепугался и тотчас пообещал никогда больше не останавливаться в одной гостинице ни с ним, ни с девицей. Страшно вращая глазами и изрыгая жуткие угрозы в адрес негодяя, покусившегося на честь небесного создания, Казанова с трудом сдерживал смех. Когда же каноник, подхватив одежду, словно ошпаренный, выскочил из комнаты, Соблазнитель устроил сцену любовнице, заявив, что между ними все кончено, а когда та стала требовать у него подарки, переданные для нее маркизой, ответил, что она их не заслужила. Словом, расставание с Кортичелли получилось отнюдь не мирным и не благостным.
Новая неудача не обескуражила мадам д’Юрфе, отличавшуюся не только легковерием, но и долготерпением. Маг и чародей также еще не исчерпал своей изобретательности. Ему даже удалось найти новую сообщницу, некую Мими, но та оказалась плохой актрисой, и Казанова, видя, что процедуру вновь приходится отложить, сумел убедить маркизу спросить гения Луны Селениса, где и когда должна будет состояться церемония перерождения.
Водевиль под названием "переписка с Селенисом" был поставлен и разыгран поистине блистательно; режиссер Казанова превосходно справился с ролью посредника. Декорации, созданные им для процедуры отправки письма на Луну и получения ответа от гения ночного светила, свидетельствовали, что он не зря читал каббалистические книги и слушал разговоры Брагадина и его друзей-оккультистов. В зале, окна которого были распахнуты настежь, дабы лунный свет свободно проникал в дом, был установлен огромный чан с теплой ароматизированной водой. Вплотную к чану была придвинута мраморная чаша, где, источая горьковатый запах, тлели ветки можжевельника. Когда ближе к полуночи маркиза наконец завершила писать письмо на Луну, Казанова взял ее за руку и торжественно повел в приготовленное для отправки послания помещение. Там царил полумрак, свечей не зажигали, и только лунный свет да синеватые огоньки, время от времени пробегавшие по можжевеловым веткам, освещали черную блестящую гладь воды, от которой исходил сладковатый дурманящий запах, "услаждавший", по словам Казановы, "обоняние лунного гения". С трудом сдерживая смех, чародей повелел маркизе раздеться, затем обнажился сам, подвел почтенную даму, сжимавшую в руке письмо, к чаше с тлеющим можжевельником и проникновенным голосом принялся читать заклинания, украдкой поглядывая в ее сторону и желая уловить момент, когда экзальтация ее достигнет своего предела. Затягивать процедуру было не в его интересах: вдохновенно произносить выдумываемые на ходу слова - это труд не из легких. Наконец, заметив, что маркиза готова поверить во что угодно, он взял у нее письмо и бросил в чашу. Бумага вспыхнула ярким пламенем, и ошалевшей от дыма и ароматов пожилой женщине показалось, что по дорожке льющегося в окна лунного света действительно побежали ввысь слова…
Письмо было отправлено, теперь следовало получить ответ. Пряча в левой руке послание Селениса, написанное серебряными буквами на вощеной бумаге, Казанова вместе с д’Юрфе погрузился в чан и снова принялся читать заклинания, радуясь про себя, что вода не успела полностью остыть. Маркиза же, похоже, окончательно утратила способность мыслить, так что водные процедуры можно было не затягивать. Через десять минут на поверхности воды плавал ответ лунного гения, упавший в чан прямо с бледного луча ночного светила. После того как дрожащей рукой мадам д’Юрфе схватила послание, Соблазнитель помог ей выбраться из воды, обсушиться и одеться. Затем он вручил ей белую шелковую подушечку с лежащим на ней посланием, и они вместе прошествовали в ее апартаменты читать ответ Селениса. Решение гения Луны гласило: перерождение отложить на год, процедуру перенести в Марсель, куда маркиза и Казанова должны прибыть в мае следующего года. За время, оставшееся до церемонии, маркизе следует готовить дары для благих гениев, слушаться указаний Посвященного (то есть Казановы) и вести уединенный образ жизни. Сколь велико ни было его влияние, Соблазнитель опасался, как бы кто-нибудь из претендующих на наследство родственников мадам д’Юрфе не сумел раскрыть ей глаза на истинную подоплеку его поступков: ведь уверившись в магическом даре Казановы, она безропотно оплачивала его карточные проигрыши и выписанные им подложные векселя. Конечно, игра в общение с духами и прочими потусторонними силами изрядно занимала Соблазнителя, иначе он не отдавался бы ей с такой страстью и изобретательностью, однако вряд ли он стал бы играть в нее без всякой корысти. К примеру, драгоценности, врученные маркизой для Кортичелли, стоили более шестидесяти тысяч франков, и когда Соблазнителю случилось наделать долгов, он удачно заложил их, но, кажется, потом так и не выкупил. Тем не менее угрызения совести его не мучили, ведь, по его словам, когда Кортичелли расставалась с ним, она была значительно богаче, чем до их встречи.
Так и не доведенное до конца предприятие было перенесено на ближайшую весну в Марсель. А на следующий день главные участники спектакля под названием "перерождение" разъехались в разные стороны: маркиза - в Лион, а Казанова - в Женеву.
В Женеве Соблазнитель, как всегда, остановился в гостинице "Весы". Первым, кого он встретил в городе, был его приятель-синдик. Он сообщил, что господин де Вольтер продал Делис герцогу де Виллару и переехал в Ферне. Соблазнитель тотчас заметил, что отнюдь не собирается посещать господина де Вольтера, напротив, намеревается отдохнуть.
На следующий день ветреное сердце Соблазнителя было отдано двум юным особам - Гедвиге и Елене. Гедвига была племянницей знакомого пастора Казановы, и в прошлый приезд он имел возможность познакомиться с ней и с ее дядей, но поглощенный противостоянием с господином де Вольтером и увлеченный обитательницами одинокого домика, не сумел по достоинству оценить ее прелести. Гедвига слыла девушкой бойкой, начитанной и обожала теологические споры, в которых, по обыкновению, побеждала. Скромная и застенчивая Елена была ее родственницей. Несмотря на неброскую красоту, синдик с первого взгляда влюбился в Елену, но стыдливая красавица не отвечала на его ухаживания.
Прослышав о приезде Казановы, дядя Гедвиги пригласил венецианца на обед, где, помимо его племянницы и Елены, собралось еще несколько человек. Как всегда в таких случаях, пастор не упустил возможности похвалиться способностями Гедвиги находить ответы на любые философские, главным образом теологические, вопросы. Тогда один из присутствующих спросил у девушки:
- Признаете ли вы, что Иисус Христос в высшей степени обладал всеми человеческими качествами?
- Разумеется, всеми, кроме слабостей.
- Относите ли вы к слабостям стремление к продолжению рода?
- Нет.
- Тогда скажите мне, какую природу имело бы потомство, рожденное самарянкой, коли Иисус пожелал бы сотворить ей ребенка?
Гедвига покраснела, собравшиеся за столом переглянулись, а один из гостей заметил, что подобного рода вопрос следовало бы задать господину де Вольтеру. Но наблюдавший за девушкой Соблазнитель заметил, что смутившаяся было красавица быстро взяла себя в руки, собралась с мыслями и приготовилась отвечать. Все умолкли.
- Иисус Христос, - начала она, - имел две сущности; обе сущности были совершенны, находились между собой в совершенном равновесии и были неотрывны одна от другой. Таким образом, если бы самарянка вступила в плотские отношения с нашим Спасителем, она бы, несомненно, зачала, ибо нелепо было бы предполагать, что Бог совершил бы подобное действие без естественных последствий. Через девять месяцев самарянка родила бы дитя мужеского, но никак не женского пола, и младенец этот, рожденный от смертной женщины и Богочеловека, был бы на четверть Богом и на три четверти смертным.
Ответ юной теософки вызвал бурю аплодисментов, а тот, кто задавал Гедвиге вопросы, добавил:
- Из этого естественно вытекает, что, если бы сын самарянки женился, дети, рожденные в этом браке, были бы на семь восьмых смертными и на одну восьмую божествами.
- Если бы он только не женился на богине, - прибавил Соблазнитель. - Тогда соотношение было бы совсем иное.
- Уточните, пожалуйста, - промолвила Гедвига, обращаясь к своему оппоненту, - какая часть божества будет присутствовать в потомстве в шестнадцатом поколении?
- Извольте подождать, - ответил тот, - пока мне принесут мел, дабы я смог сосчитать.
- Нет нужды в столь скрупулезных подсчетах, - вновь раздался голос Казановы. - В нем была бы та самая частичка духа, что озаряет и вдохновляет разум сего юного философа!
Галантный комплимент Соблазнителя пришелся по вкусу всем, в том числе и белокурой красавице, которой он был адресован.
После обеда Казанова, окончательно околдованный Гедвигой-философом, вручил Елене, казавшейся, несмотря на свою застенчивость, менее неприступной, шкатулочку с колечками и предложил ей вместе с Гедвигой выбрать себе в подарок любое приглянувшееся им кольцо. Елена покраснела, но шкатулку взяла, а через четверть часа обе девушки, смеясь, подбежали к Казанове и, вернув ему коробочку, помахали перед его носом своими хорошенькими ручками: на пальчике у каждой сверкало подаренное Соблазнителем колечко. Казанова схватил эти ручки и покрыл их страстными поцелуями. Засмущавшись, девушки вырвались и со звонким смехом убежали прочь.
Образ прекрасной Гедвиги не покидал Казанову даже в уединенном домике среди веселых девиц, и он поведал об этом своему приятелю-синдику. Синдик рассказал ему, что племянница пастора слывет в городе чрезвычайно ученой девицей, отчего у нее нет ни жениха, ни любовника, ибо молодые люди не стремятся знакомиться с ней, опасаясь выглядеть на ее фоне дураками. И хотя местные юноши в основном получают хорошее образование и не обделены красноречием, они не желают видеть в женщине соперницу, равную себе по уму. Поэтому девушка, которая хочет выйти замуж, должна тщательно скрывать и свою образованность, и ум, выставляя напоказ только хорошенькое личико. "Ну и прочие прелести…" - понимающе подмигнул Казанове синдик.
Его слова приободрили венецианца. Жениться он не собирался, а соблазнить девицу, отличавшуюся не только красотой, но и умом, была задача не только достойная, но и занимательная. Казанова испытывал от говорения почти физическое наслаждение, слово было его инструментом, его органом, и он использовал его виртуозно. По его собственному признанию, любовь женщин, не говоривших на известных ему языках, не доставляла ему полного удовлетворения, ибо наслаждение плотское не соединялось с наслаждением от общения. Поэтому женщины, способные доставить ему оба удовольствия, особенно привлекали его внимание - разумеется, если не желали показать себя умнее его. Но в теперешнем случае противник был юн и неопытен и вряд ли стал бы пытаться проявить свое превосходство.