Мой первый фильм
Конечно, хотелось в первой картине поразить чем-нибудь эдаким… Жанром, например. Я крутилась вокруг детских музыкальных спектаклей - в театре, на пластинках, на радио… Как-то мне попалась пластинка питерских авторов. Называлась она "Лжинка". Незатейливый, но вполне ироничный школьный сюжет давал основание… Стихи… Но музыка там была, как бы это поинтеллигентнее выразиться, - старомодная.
Я нашла двух молодых композиторов - Володю Хропачева и Володю Быстрякова. Они сочинили новую музыку.
Сценарий написала я сама. И стала снимать детский мюзикл. Как ни покажется это странным - мюзикл с детьми снимать легко! Надо только не лениться и отобрать самых музыкальных и самых талантливых. Остальное - дело действительно техники: репетиции, костюмы, декорации, балетмейстер, запись музыки, запись вокала - и все! К первому съемочному дню маленькие артисты знают все партии, все танцы, все мизансцены - безошибочно!
Одно меня иногда смущало - у некоторых моих маленьких и особенно драчливых артистов каждый день на мордочках появлялись синяки. И если такую мордочку в монтаже сложить в один эпизод - синяк бы скакал по герою, как живой… Приходилось музыкально выкручиваться…
Фильм я сняла быстро, точно в срок и уложилась в отпущенные мне "двадцать копеек". К сожалению, фильм черно-белый. Просила директора студии дать больше денег, чтобы снять в цвете - мюзикл! - но было отказано.
Потом, правда, высказывались запоздалые сожаления.
На фестивале "Молодость-74" эта картина получила приз за режиссуру. Еще на каком-то - за сценарий. На курсах мне поставили "пять с плюсом". В Госкино похвалили.
Ну, вот он, мой "белый конь"…
Сценарий "Лжинки" я утверждала у заместителя главного редактора Киностудии им. Довженко - ВГК. Раньше он был членом ЦК Компартии Украины. Но когда разжаловали самое высокое цековское начальство по фамилии Шелест, ВГК тоже "зашелестел" из ЦК. Его "опустили" на киностудию.
Весь женский персонал объединения "Юность" был влюблен в ВГК - уверенная походка, красивый разворот плеч, высокий умный лоб, незаурядный взгляд на мир и умение видеть женщину.
Я тоже поневоле стала к нему присматриваться.
Когда же появилась на студии, ВГК стал настойчиво присматриваться ко мне. Что-то во мне протестовало: он был женат, имел взрослую дочь… Но он был по-настоящему влюблен, а я была готова к любви… И мне очень хотелось уйти от прошлой жизни…
Мне надоело быть мужчиной,
В огонь и в воду храбро лезть
И отдавать наполовину
Никем не понятую честь…Я гну глаголы, клею лики,
Кольцую пастбище идей.
А по ночам терзают крики
Моих несбывшихся детей…
На Довженковской киностудии я сняла еще два фильма.
"Рождение танца" - фильм-концерт об ансамбле украинского танца под руководством Павла Павловича Вирского.
Работать с ним было сложно. Как семидесятилетний Вирский орал на своих балерин! "Ночью ноги поднимать умеете, а сейчас разучились!" Конечно же он был диктатор и единовластный хозяин. Его боялись, перед ним дрожали. Я тоже перед ним "виляла хвостом".
Семнадцать или семьдесят -
Не все ли вам равно?!
Вы любите, вы сердитесь,
Снимаете кино!Вы покорили дали,
Свободы не поправ.
Вам орден Дружбы дали
За "дружелюбный" нрав.
Нрав, конечно, у него был колючий и неудобный. Но ансамбль - превосходный. Прыжки танцоров - просто космические. Особенно потрясающе они смотрелись в рапиде. Танцоры парили в воздухе, и это казалось выше человеческих возможностей. Может, и парили потому, что боялись.
Павел Павлович впервые на нашей с ним картине увидел рапид. Запал на него и хотел все танцы снимать только в рапиде… Но тогда каждый танец автоматически превратился бы в сериал… Вирский сердился… Топал ногами… Но убеждению шел навстречу.
Когда картина заканчивалась, в один из таких "разгоряченных" моментов он вышел под дождь, простудился, заболел воспалением легких и умер. Картину потом растащили на концертные номера.
И была еще одна картина. По рассказам Юрия Сотника. Она называлась "Предположим, ты капитан…"
Прощай, Десна
Не было человека более критически настроенного к существующей власти, чем мой ВГК. Он знал эту власть изнутри, и поэтому у него не оставалось иллюзий ни на одну копейку.
Невинный сценарий "Предположим, ты капитан…" под указующим перстом ВГК получил острую социальную направленность. По сути, это была для той поры довольно острая критика пионерской организации как прообраза всех последующих партийных возрастных организаций: высмеивалась ложная идея, что пионер всюду должен быть первым.
Шел 1976 год. Время, которое позже окрестят "годами застоя". Неудивительно, что киношное начальство приняло картину в штыки. Первым набросился Иван Григорьевич Качан - главный редактор Госкино Украины. Мне кажется, больше всего его разозлило, что в титрах было написано "дрессировщик Качан": в картине снимался козел, а потому был и дрессировщик. Конечно, это только случайное совпадение. Но, видимо, начальство такого не прощает.
Продолжили нападки Большак и Сиволап - председатель Госкино Украины и его заместитель (тоже "нехилые" фамилии).
В результате картине дали третью категорию. Для начинающего режиссера это смерти подобно.
Я решила поискать справедливости в ЦК партии. Позвонила, попросилась на прием, приехала - но меня не пустили: я была в брюках. Попыталась закатать брюки под шубу и так проскочить в здание, но меня разоблачили. Пока я ездила переодеваться, человек - нет, не человек - инструктор, который назначил мне встречу, ушел домой.
Но на совещание по итогам киногода в Киев приехал из Москвы Виктор Петрович Демин - в роли того барина, "который всех рассудит", умный и талантливый киновед.
Я решила "подкупить" барина и явилась в гостиницу с куском медвежатины, собственноручно приготовленной. То ли эта экзотическая "взятка" возымела действие, то ли фильм Виктору Петровичу действительно понравился, но он меня поддержал.
И еще меня очень поддерживала моя съемочная группа. В отличие от круглых затылков киношных начальников лица моих сотоварищей по съемочной группе были прекрасными, открытыми и очень дружелюбными. И остались такими до конца: Эмилия Ильенко, Витя Политов, Эмма Косничук, Зинаида Алексеевна Зороховская… Костюмер… Мы все, и наши маленькие актеры в том числе, называли ее Мама Зина.
В большой костюмерной, где царствует дух нафталина,
Где костюмы, как опустевшие гнезда, висят,
Сидит одиноко печальная Мама Зина
И смотрит растерянно на письма ушедших ребят…"Дорогой Маме Зине от бывших актеров на память
В день съемки последней, в день, завершающий год"…
И подарки, притихшие рядышком со словами:
Самолетик, свистулька, кораблик, поломанный кот…Разбегаются строчки, срываются буквы, как капли:
"Женя, Вовочка, Вася, Аглая, Алеша, Антон…"
Уплывает размокший бумажный ребячий кораблик.
Остается тепло - благодарный ребячий поклон.На дорогах судьбы ожидают ребят "бригантины".
Будут плыть и тонуть. Упадут и поднимутся вновь.
Потому что была, потому что осталась у них Мама Зина -
Мама Верность, Надежда и Мама Большая Любовь.
И не только у ребят… У меня тоже..: С тех самых пор я точно знаю, что в каждой съемочной группе у меня обязательно есть своя Мама Зина - человек, который любит Кино, любит свою работу не меньше меня…
Мы не отстояли картину у начальников, но наши человеческие отношения не рухнули в самый трудный период борьбы с ними.
Однако в Киеве меня уже мало что удерживало. Я хотела "…в Москву… в Москву…" Моя полусемейная жизнь с ВГК дала трещину. Его догрызало бывшее родное ЦК. Он вообще остался без работы (но с собакой). Я предлагала ему уехать вместе в Москву. Он не хотел оставлять свой родной украинский язык. И в конце концов отпустил меня.
На прощанье мы съездили на нашу любимую Десну. Плыли в моторной лодке. Лил дождь.
Прощай, Десна. И не стучись
Дождем тоскливым в окна лодки.
Мне покидать тебя неловко
И оставаться нету сил.
И не волнуй волною ряд
Тех лет, что плыли рядом с нами.
Прости, Десна. Как говорят,
Давай расстанемся друзьями.
…Мы расстались друзьями. Он женился на женщине, которая давно была рядом с нами и давно предназначалась ему судьбой. Я просто случайно вклинилась в их жизнь, когда они еще не подозревали, что будут вместе, и отложила их отношения на долгих десять лет…
МОСКВА… МОСКВЫ… О МОСКВЕ…
После фильма "Предположим, ты капитан…" я уехала из Киева навсегда.
Я уже хлебнула… вкусила… закусила… и рванула в Москву. Я хотела заниматься только кино. Я хотела жить и работать в Москве.
В Москве не было ни дома, ни работы. Дочь Киру я пока оставила с родителями в Киеве и поэтому без дома могла прожить. Без Кина - нет.
Крокодил
На Студии им. Горького у Александра Хмелика в это время уже вовсю раскручивался и расцветал мой киножурнал "Ералаш". Я верила - сниму пару сюжетов, и он мне ответит взаимностью: что-нибудь обязательно произойдет, что-нибудь обязательно хорошее. Ну не может же "Ералаш" не помочь мне - я дала ему жизнь!
Александр Хмелик и Боря Грачевский сумели собрать единомышленников, создать веселую атмосферу молодежной студии.
И один сюжет я действительно сделала. Это был крохотный мюзикл "Ну кто же так рисует?". Он был посвящен "щиро коханым" киевским киноначальникам и их ХУДсоветам.
Девочка рисует мелком на асфальте собачку. То и дело подходят другие "художники" и дорисовывают собачку по своему усмотрению: то зубы переделают, то хвост выпрямят, то глаза сузят… В конце концов вместо собачки получается крокодил. Он внезапно оживает и хватает зубами за штаны очередного "худ-советчика".
Крокодила мы снимали в зоопарке. Нужна была его сердитая разинутая пасть. Но крокодил лежал себе в самом благодушном настроении и ни о чем кровожадном не помышлял. Надо было его раздразнить. Служителя зоопарка рядом не было, и… я рискнула: взяла какую-то метлу и вошла в клетку. Стала яростно размахивать метлой перед крокодильей мордой. Крокодил дремал… дремал… и вдруг… как разинет пасть!
Я:
- Мотор!
А он - прыжок!
И… - нет, не меня, пока метлу! Да с такой отчаянной злостью, что даже зуб сломал! В это время как раз и появился служитель зоопарка:
- Вон все отсюда! Я не хочу в тюрьму!
Но мы уже успели все отснять! А "трофейный" зуб у меня до сих пор хранится.
Брак за брак
"Ералаш" сделал еще одно доброе дело - он соединил меня узами брака с милым интеллигентным человеком - звукооператором Женей Т.
Мюзикл - дело коварное в наших несовершенных условиях. Он требует особых знаний, особой технологии, особой подготовки. Мы же пошли "напролом". И при монтаже обнаружилась несинхронность. Брак звукооператора. Записывалась музыкальная фонограмма в одном режиме, а на съемке подавалась в другом.
Такой вот брак за брак получился. А совместная жизнь не сложилась, хотя пробыли мы в этом самом браке лет семь. Иногда Женя писал мне нежные и грустные стихи:
Дом за "Мосфильмом" стоит в снегу,
Мысли все время к нему бегут.
Дом за "Мосфильмом".
А в нем ОНА -
Вот уж пять лет как моя жена.
Охотно меня принимают тут,
Кормят, но спать одного кладут.
Заледенелый, один лежу,
Имя супруги, дрожа, твержу…
Дом за "Мосфильмом", шепни жене,
Как я хотел бы остаться с ней,
Встретить рассвет на ее плече -
И так подряд миллион ночей.
Дом за "Мосфильмом", пока прощай.
Еду в Чертаново пить свой чай.
Сейчас я думаю, почему не сложилась… Наверно, потому же, что и всегда: я кино любила больше, чем нормальную семейную жизнь. Может, еще и потому, что я понимала, нет, я точно знала, какая будет жизнь с Женей, а меня тянула "езда в незнаемое", я спотыкалась об острые углы не своих отношений.
Я вас люблю - я вас боюсь
И все-таки жить было негде и не на что. А возвращаться в натоптанное киевское прошлое я категорически не хотела.
Написала письмо моему учителю и художественному руководителю курсов Георгию Николаевичу Данелия. Начиналось оно так: "Сегодня холодно… Я снимаю… комнату. Ноль, с которого я начинаю, прошу считать нимбом… Очень хочется ЧТО-ТО делать - уже вовсю седею. Но хочется делать только ТО единственное, за что могу отвечать. Я не хочу подводить ни Вас, ни себя…"
Дальше шли изложения на тему одного предложенного сценария. Мои колебания и сомнения. Заканчивалось письмо так: "Извините, что разговариваю с Вами письменно. Я очень теряюсь при устном общении с Вами. Я Вас очень люблю и очень боюсь".
Данелия помог мне трижды: он "пробил" меня на "Мосфильм", помог получить московскую прописку, защитил от одного БХ (Большого Художника).
Еще учась на курсах, я написала такой "программный" стишок:
Воздвигнусь ли? Паду ли я?
Своей судьбе дана ли я?
Плевать! Пойду под пули я,
Коль поведет Данелия!
Сегодня у меня свои студенты, свои ученики. Я помню Большой Урок человеческого достоинства и ответственности за чужую судьбу. Научить режиссуре как мировоззрению - невозможно. Можно поучить ремеслу, но главное - суметь вовремя подставить плечо. Что я и пытаюсь сегодня делать.
Жизнь с телефоном
Главный редактор Объединения комедийных и музыкальных фильмов Эдик Ермолин с благословения Георгия Николаевича повел меня к генеральному директору "Мосфильма" Н. Т. Сизову за добычей временной прописки. Это были времена строжайшего паспортно-прописочного режима, и поселиться в Москве за красивые глаза было практически невозможно.
- Вот, Николай Трофимович, - робко сказал Ермолин, - наш молодой режиссер. Замужем за москвичом. Меняет квартиру. А пока надо помочь временно прописаться.
Сизов поднял на него тяжелый взгляд:
- Ну и объединение у вас… комедийное… В Москве режиссеры, что ли, перевелись?
Я думаю, что Сизов слышал про печальную историю фильма "Предположим, ты капитан…". Поэтому ему совершенно не хотелось брать на свой "мосфильмовский" корабль какого-то "предположительного капитана". Но все-таки за меня ходатайствовал сам Данелия. И Сизов подписал нужное письмо. А я, ухватив за перо "птицу счастья завтрашнего дня", поселилась в гостинице "Мосфильма". И начала там жить-поживать долгих четыре года и две с половиной картины - с электроплиткой, холодильником "Морозко" и - главное! - с телефоном, которых на все номера было только два! Конечно же вся гостиница ходила ко мне звонить - потом выпить чаю, потом водки, потом рассказать собственную жизнь. Я наполнялась чужими жизнями. А на свою времени катастрофически не хватало.
Ах, Комму-никация! Кому и весна и акация!
А Кому и камня на камне не выпадет след…
Ах, Комму-никация, ну как мне в тебе разобраться
В два года и тридцать ни-кому-ни-кабельных лет!
Кто там?..
"Мосфильмовская" подарила мне много замечательных дружб. Это были люди, которые, как и я, надолго поселялись здесь - из-за работы.
Марксен Гаухман-Свердлов - гениальный художник! - делал почти все картины с Глебом Панфиловым, работал с Сергеем Соловьевым. Не мне оценивать творчество Марксена, я надеюсь, это еще сделают другие. Я могу только благодарить гостиницу и судьбу за его уроки. Веселый, греховный, абсолютно безразличный к собственному быту и комфорту, Марксен был неуступчив и бескомпромиссен во всем, что касалось работы. Я знаю случаи, когда сдавались даже режиссеры: просили его об уступках или о снисхождении. Марксен умел побеждать и заставлял побеждать всех, кто соприкасался с ним в работе. Помню, в конце картины "Суета сует" выяснилось, что Анна Варпаховская, одна из главных исполнительниц, из-за отсутствия звания и регалий получит денег гораздо меньше остальных. Я была молодым режиссером, и мне казалось, что ко мне никто не прислушается и что это неловко - просить денег.
- Ты же не для себя, для актрисы. Просить для других не стыдно, это надо делать обязательно, она хорошо сыграла. Ты должна! - Он заставил меня написать письмо, пойти к начальникам, и - мы победили…
Композитор Исаак Шварц. Седой, невысокий, с живыми яркими глазами… У нас с дочерью хранится кассета с записью замечательного романса на стихи Булата Окуджавы "Кавалергарды, век недолог" в авторском, первом исполнении. Когда Шварц пел "Не обещайте деве юной любови вечной на земле", он с таким искренним обожанием и сожалением смотрел на мою пятнадцатилетнюю дочь, что она готова была ему поверить.
Драматург Александр Володин. Потом кино нас соединит в "Двух стрелах". А пока - Сергей Колосов снимает "Назначение". И Александр Моисеевич просит меня, соседку по номеру, называть его Сашей. Саша разговаривает очень тихо и неправдоподобно вежливо. Никого не ругает, всех любит, снисходителен к любым человеческим слабостям, готов простить всем все. Даже кажется иногда, что он притворяется - таких людей не бывает - или он пережил и постиг нечто высшее, что дает ему право быть таким. Это потом я узнаю, что "Горестную жизнь плута" (в прокате "Осенний марафон") Володин писал с себя. Кто-то рассказал о Володине такую байку. Однажды пришла к нему журналистка. Стала пытать про то да се. А напоследок поинтересовалась, есть ли у Александра Моисеевича какое-нибудь хобби. Володин глубоко задумался. Выходило так, что нет у него никакого хобби. Журналистка собралась домой. А он все сидел и грустно думал о собственном несовершенстве: у всех есть это самое хобби, а у него нет. И вдруг вскочил радостный и побежал за журналисткой. "Есть! Есть у меня хобби! Я люблю выпивать! Я люблю выпивать с друзьями! И закусывать!" - крикнул он ей вслед. Вот такой божественный и горестный плут…
Андрей Тарковский. В гостинице был буфет мягкого алкогольного наполнения. Там часто дозаправлялись мосфильмовцы. Однажды я совпала за столом с Андреем. Он был совсем близко. Говорил что-то пьяно-задиристое и был похож на мальчика. Но кожа на лице тонкая, морщинами исписанная, как пергамент. Пергаментный мальчик. И очень сильное поле. Трудно рядом оставаться самим собой. Может, и не нужно. Мы так и не были знакомы. Знакомой с ним, и достаточно близко, оказалась одна Моя Приятельница. Она как-то подарила ему страшный дефицит - томик стихов Ахматовой и ананас. И у них случился роман - так, по крайней мере, она определила. Роман этот ничем не кончился - у Андрея уже в это время дома сидела другая женщина, его жена Лариса.