Олег
Нам осталось доснять эпизод в квартире Лизы-разлучницы.
В это время Никита Михалков закончил снимать "Пять вечеров". Для его картины в павильоне "Мосфильма" была выстроена декорация квартиры. Чтобы не мучиться с новой декорацией и сэкономить деньги, мы решили влезть в "квартиру" Никиты. Переклеили обои и завезли свою мебель. Начали снимать. Вдруг выяснилось: Никита в этой декорации должен что-то доснять-переснять.
К нам пришел Олег Александрович Агафонов, один из мосфильмовских начальников. (Не вызвал меня, а пришел сам!) Агафонов попросил меня (не приказал!):
- Пожалуйста, поскорее!
- Не могу, Олег Александрович! Первая картина!
- Хорошо. Беру ответственность на себя.
По плану картина сдавалась в первом квартале 1979 года. Студии нужна была "единица" предыдущего года. Олег Александрович - снова ко мне:
- Сдайте картину раньше.
- Не могу.
- Пообещайте… Обманите меня.
- Как?
- У вас в производстве будет "зеленая улица". Потом скажете, что не успели, не вышло. Обманите меня.
- Вас я обманывать не могу. И не буду.
Олег Александрович. Высокий. Умный. Талантливый. Обаятельный. Профессионал.
Я его очень любила. Его очень любили все.
Каждый человек, который когда-либо сталкивался с Олегом, был уверен: так хорошо Агафонов относится только к нему. Даже те, к кому на самом деле он относился скептически.
Умер он неожиданно и нелепо. Перенес успешно тяжелейшую операцию. Поехал на дачу - не умел сидеть без дела - и стал что-то строгать. Оторвался тромб - и все.
Мой друг - высокий человек.
Все соразмерил в одиночку.
Собрал глаза под сенью век.
И укатил… Поставив точку.По мокрым улицам Москвы
Брожу я в поисках ответа.
Увы… Лишь стынет в лужах лето.
Лишь многоточие листвы…
Плакала вся студия. Ему было сорок четыре года.
Похоронили его на далеком Лианозовском кладбище. Рядом с женой, которая тоже совсем молодой умерла от рака, оставив Олегу двоих сыновей. Никита Михалков на могиле Олега поклялся помогать им.
С тех пор прошло вот уже почти двадцать лет… Наверно, все так и случилось…
Сизов, дама, "валет"
Однажды, когда я уже закончила картину, успешно сдала ее во всех инстанциях и шла по родной студии, "помахивая крыльями", увидела в курилке монтажного цеха своего учителя - Георгия Николаевича Данелия. Он сидел сжавшись, нервный и измученный… Спрашиваю: "Неужели вы, сняв уже столько картин, не уверены в успехе и нервничаете?" Он отвечает: "Как в первый раз". Георгий Николаевич заканчивал гениальную картину "Осенний марафон"!..
Итак, наступило время сдачи "Суеты". А я была дебютантом. По такому случаю вообще собиралась толпа народа. Брагинский очень волновался. Предупредил меня:
- С Сизовым не спорить. Все, что он скажет, надо выслушать и записать. А потом мы с вами спокойно обсудим.
- Хорошо, Эмик, не буду спорить. Буду конспектировать.
Началось обсуждение. Все выступают, высказываются. Говорят хорошие слова. Наконец встает Сизов. Сначала одобрил в целом. Потом пошли замечания. Штук пятнадцать.
Особенно почему-то придирался к тому эпизоду, где Польских и Мкртчян укладываются спать "валетом".
- Насмотрелись западных фильмов - понятно каких! "Валетом", понимаешь!
(Я к тому времени ни одного специально "такого" фильма вообще не видела. А вот начальство-то наше как раз насмотрелось, понимаешь…)
Потом Сизов совершенно неожиданно дал слово мне. Я смотрю на Эмиля. Он - сама непроницаемость. Тогда я набираю побольше воздуха - и вперед:
- Эмиль Вениаминович запретил мне как режиссеру фильма спорить с вами. Я не могу его ослушаться - он мой Первоисточник. Но я все равно буду спорить с вами… как женщина… Почему вы считаете… - и дальше пошла (от зажима) в наступление…
Как ни странно, многое удалось отстоять. Но от пяти-шести своих замечаний Сизов не отступал ни на пядь.
Поправки я сделала. Картину успешно сдала в Госкино. Но меня эти поправки изъели-источили. Решила еще побороться.
Я знала, что Николай Трофимович приходит в свой мосфильмовский кабинет по субботам. Чтобы спокойно поработать в тишине.
Прихожу в субботу. Топчусь в его приемной. Выходит Сизов:
- Чего надо?
- Вот сдала картину в Госкино.
- Поздравляю! - и поворачивается, чтобы уйти.
- Николай Трофимович! Давайте вернем вырезанные эпизоды! Лучше было!
- Да ты что? Уже в Госкино приняли. Нельзя!
- Они не заметят, честное слово. Я тихо верну. По-пластунски.
Сизов рассмеялся такой моей наглости.
- Ну давай, ладно…
За "Суету сует" я получила много красивой "посуды". Два огромных бокала красного хрусталя - приз за режиссуру на фестивале "Молодость "Мосфильма"". И еще высокий металлический кубок без специального назначения - приз от прокатчиков (фильм шел очень успешно).
Кстати, успех фильма очень воодушевил Брагинского. Для Эмиля Вениаминовича было очень важно, что он сделал хорошую картину с начинающим режиссером.
Немножко отдохнем
Застойные времена. Застольные времена.
Были дни "Мосфильма" в Ереване. Мы полетели по личному приглашению Демирчяна, первого секретаря ЦК Армении. Во главе нашей делегации - лично Николай Трофимович Сизов.
В холодильнике моего ереванского номера - вино и фрукты. В ванной можно танцевать вальс.
Возят нас на "Чайке". На переднем сиденье - Сизов. А сзади Жанна Прохоренко, Жанна Болотова и я. Иногда к нам присоединялся режиссер М.
Водитель "Чайки" так гордился своей машиной и своими пассажирами, что ездил вопреки всяким правилам. Если же гаишник пытался его урезонить, наш "рулевой" делал такое нецензурное лицо и показывал такой выразительный жест, что "наглец" краснел и терялся.
Николай Трофимович Сизов когда-то был крупным милицейским чином. Одним из тех, кто подписывал протокол о расстреле Берии. Сизов был свидетелем его казни. Рассказывал, как Берия плакал, как наделал от страха в штаны, как не хотел расставаться с жизнью - он, человек, для которого чужая жизнь никогда не представляла никакой ценности… Николай Трофимович знал также много интересных милицейских историй. И иногда делился с нами… Рассказчик он был своеобразный: ни лишних слов, ни лишних эмоций. Но от этого все его истории выглядели абсолютно достоверными, настоящими, правдивыми. Думаю, так оно и было.
Он вообще был настоящий - этот Сизов. Настоящий мужик, который умел держать свое слово.
Как-то я услышала: режиссер М. рассказывает Сизову, что Елена Соловей собирается эмигрировать. Это был 1979 год, и такие "сообщения" были уничтожительно опасны. Артиста переставали снимать, начинали травить, пинать, терзать…
Но, к чести Сизова, рассказа М. он "не заметил".
Нас привезли как-то на армянскую атомную электростанцию. (Тогда актеров вообще возили по всем "достижениям народного хозяйства".) После экскурсии - застолье. Почему-то зашел полупьяный спор, чей начальник лучше. Атомщики говорили, что их. Я утверждала, что наш. (Кстати, Сизова с нами не было.) И тут кто-то из "противников" предложил:
- А если выпьешь стакан водки, значит, ваш лучше!
Предложение было коварным: непьющая женщина и стакан водки трудносовместимы. Но пришлось расправить плечи и залпом осушить стакан. Армяне ахнули… но с большим уважением. Я непринужденно продолжала беседовать.
Так я честно продержалась до гостиницы.
Думаю, меня вдохновлял пример моего учителя - Георгия Николаевича Данелия. Эту байку рассказывают во ВГИКе. Правда, из уст самого Георгия Николаевича я ее ни разу не слышала.
Когда-то давно Данелия вместе со своим учителем Михаилом Ильичом Роммом был в Италии.
Их пригласили на банкет. Один дерзкий итальянец вызвался перепить советского человека. Данелия принял вызов.
Итальянец конечно же свалился раньше, а Данелия еще долго поддерживал все новые и новые тосты за советско-итальянскую дружбу. За Феллини и "Мосфильмини".
Потом они с Роммом сели в машину и поехали в гостиницу. В машине Данелия первым делом спросил:
- Здесь еще посторонние люди есть?
- Есть, - ответил Михаил Ильич.
Вошли в гостиницу.
- Люди есть?
- Есть.
Сели в лифт.
- Люди?
- Да.
Открыли дверь в номер.
- ?
- Нет, пусто.
Данелия отключился.
А я на следующий день после знаменитой "атомной" попойки получила головную боль и голубенький ситец (в те времена принято было дарить приезжим гостям подарки местной промышленности. Мы все получили по ситцу. Мне достался розовый. Николай Трофимович отдал мне еще свой - голубой: "для твоей дочки").
Каждое наше утро в Армении начиналось с гостеприимной фразы:
- Немножко отдохнем?
Это означало пышное застолье. "Отдых" получался бесперебойным.
Повезли нас в Ленинакан. В горах перед машиной из-под колес выросли мрачные фигуры. Мы насторожились. Водитель обернулся:
- Немножко отдохнем?
Прямо в скале были выбиты ступеньки. Мы поднялись по ним. Нас уже ждали зажаренный барашек и коньяки. Руки после жирного барашка мы мыли водкой.
Приехали в Ленинакан.
- Немножко отдохнем?
Перед нами стояли столы, утопающие в жирной, мягкой земле: так много на них громоздилось еды. Мы сели и тоже стали погружаться в землю. Когда пришло мне время идти выступать, я попыталась встать. Каблук не пускал. Дернула ногой - каблук остался в земле. Кто-то тут же схватил туфлю и побежал ее чинить. Мне немедленно принесли другие.
Потом нас повезли к пограничникам.
- Немножко отдохнем?
Не знаю, кто в тот момент охранял государственную границу.
Важнейшее из искусств
В том же году, одолжив у Ани Варпаховской пару красивых платьев, я поехала в Ашхабад на Всесоюзный фестиваль. Вне конкурса. И вне конкуренции.
Как-то в компании киногенералов и народных артистов меня повезли на Бахардинское озеро… Это подземный водоем под Ашхабадом - с целебными испарениями. Я еще никогда в жизни не плавала в такой высокопоставленной компании среди такого количества "целебных испарений". Я просто захлебывалась от уважения к самой себе. Чуть и вправду не захлебнулась.
Потом было застолье. Борис Павленок, заместитель киноминистра, гроза творцов, расслабленный и веселый, очень лихо и артистично рассказал такую кинобайку.
Какой-то среднеазиатский райкомовский начальник жил в квартире, окна которой выходили на кинотеатр. Летом, когда окна были открыты, звук кино мешал начальнику спать. Он приказал показывать фильмы без звука.
Люди стали жаловаться. Начальника вызвали в ЦК республики;
- Как вам не стыдно? Вы лишаете людей нормального кино. А вы знаете, что говорил Ленин? Что из всех искусств для нас важнейшее - кино.
Тот не растерялся:
- Лэнин эта говорил, когда кино еще нэмой был.
И все же лучшее фестивальное время было среди своих - в баре. Справа от меня - известный режиссер Грамматиков, слева - известная писательница Виктория Токарева. Весело, молодо… Вдруг вижу: чуть пошатываясь, ко мне приближается с рюмкой Иван Григорьевич Качан. Главный редактор Украинского кино. Свою широкую улыбку Качан буквально выстилает мне под ноги.
- Ну шо, - говорит. - Мабуть тэпэр зи мною и чарочку нэ выпьетэ, Аллочка?
Встаю, наливаю себе рюмочку:
- Иван Григорьевич! За ваше здоровье. Если бы не вы, я бы никогда не выбралась из вашего болота.
Танцы… танцы…
В последний вечер мы самозабвенно отплясывали в пресс-баре с Володей Грамматиковым…
Потом я решила прогуляться до Ботанического сада, который радовал нас своей красотой и прохладой все жаркие фестивальные дни… Тут-то и приключилась со мной одна маленькая история…
Последняя фестивальная ночь опустилась на уставшие плечи Ашхабада мягким и нежным туркменским платком.
Пели лягушки. Снисходительно мерцали далекие звезды. Луна прощалась с буйством десятидневного праздника доброй и всепрощающей улыбкой актрисы Майи Аймедовой.
Я шла темной аллеей. Шла прощаться с густой тишиной Ботанического сада, подарившего мне безумную сладость южных ароматов.
"Ах", - думала я. "Хо-ро-шо", - вторили мне понятливые лягушки.
"Ох", - думала я. "Кра-си-во", - подтягивали они.
Мой внутренний голос выводил чистый звук, не отягощенный мыслями и мимолетными впечатлениями.
Их слаженный хор вторил мне стройно, не отвлекаясь на мимолетных комаров.
Гармония была полной, и, казалось, ничто не может ее нарушить.
…Они возникли внезапно, врасплох, вкрутую - из темноты - три телосложения. Абсолютно мужского пола.
Хор смолк. Внутренний голос зашептал что-то сбивчивое и невразумительное. Одно телосложение двинулось мне навстречу. Два других зашли в неглубокий тыл.
- Ну так когда мы увидимся? - цепкая рука легла на мое еще недавно такое счастливое плечо.
- Зачем? - попыталась я освободиться. Безрезультатно.
- Я хочу.
Я поняла, что имею успех. Но пользоваться этим успехом почему-то не хотелось.
- Завтра, - сказала я, чтоб не унизить человека молчанием.
- Когда?
- В семь часов вечера, - мой внутренний голос, с трудом приходя в себя, сконфуженно чихнул и извлек из архива биографии вполне правдоподобные цифры.
- Где?
- Возле гостиницы "Турист", - я махнула оставшейся рукой в сторону нашего комфортабельного приюта и… замелькали перед глазами лица веселящихся друзей, уютная дымность пресс-бара, полусладкое, "Бони М", подземное озеро с теплой водой, горячие рукопожатия, цементный завод, пограничники… Где вы? Где все? Как далеко и неправдоподобно…
- Давай кольцо в залог!
- Не дам! - Я уже успела попрощаться со всем, что было сердцу так дорого, и стала жить в настойчиво предлагаемых обстоятельствах. Кольца было жалко.
- Не дам, и все.
- Не дашь - значит, обманешь. Не придешь.
- Обману, - честно призналась я. - У меня самолет через два часа. Рано-рано утром.
- А ты что, не местная?
- Я из Москвы.
- А здесь что делаешь?
- На кинофестиваль приехала. - Длинное слово "кинофестиваль" прозвучало так одиноко и жалобно, что на глаз напросилась слеза. И она бы выползла, если бы не "ой".
- Ой, - сказало телосложение дрогнувшим голосом и с испугом сбросило руку с моего плеча.
Я хотела было испугаться еще больше, но обрушившийся на меня поток слов опередил мое желание.
- Ой, простите, я не знал, что вы… я не хотел… Я так люблю кино. Для меня же… это… как это… из всех этих… искусств… Если бы вы сразу сказали, что на фестиваль… Как вам наш Ашхабад… Ну да, сейчас, конечно, плохо… Я виноват… Извините… я думал… А теперь как же быть…
- Ну ничего, успокойся, возьми себя в руки и проводи меня до гостиницы. Я боюсь идти одна.
Весь путь до гостиницы он держался на шаг сзади, нервно похрустывал пальцами и сбивчиво ронял под ноги шуршащие междометия…
Темнота оборвалась призывным светом "Туриста".
- Дальше не пойду. Очень стыдно. Извините.
И он исчез.
Хор лягушек грянул голосами "Бони М". Стреляло полусладкое. Сквозь дым просачивались лица друзей. Восточная луна ласкала улыбкой Майи Аймедовой.
Письма
После фильма я получила много писем.
Одно из них считаю главным. Мне написала Ольга Савельевна Воробьева из Юрмалы (сохраняю ее правописание):
"…Я видела на экране себя и своего мужа, и смеялась, хотя далеко не до смеха! У нас же двое дочек и маленьких и папа пока не прозрел, а жить надо, воспитывать надо детей! А скольким вы поможете трезво посмотреть на такие вопросы жизни!.."
Как говорит герой Олега Табакова - бармен Мак-Кью в нашей картине "Человек с бульвара Капуцинов" - ради ЭТОГО стоит жить! После ТАКОГО многое хочется сделать!
БУДЬТЕ МОИМ МУЖЕМ
Названием фильма я пользовалась в свое удовольствие. Эту фразу я обыгрывала и в личных беседах, и в официальных письмах. Например, генеральному директору "Мосфильма" Сизову: "Уважаемый Николай Трофимович! БУДЬТЕ МОИМ МУЖЕМ. Под таким названием в настоящее время готовится к производству моя новая комедия…" Дальше шла просьба.
Ну разве можно было мне отказать?!
Тем более что к этому времени у меня уже распался очередной романтический союз.
А я глаголу изменила…
Взамен ЛЮБЛЮ теперь ЛЮБИЛА,
Взамен МОЛЮСЬ теперь МОЛИЛАСЬ,
Взамен ДОБЬЮСЬ - всего ДОБИЛАСЬ…И вот живет в пределах нормы
Во мне глагол безличной формы:
Мечталось, думалось, ждалось…
Не состоялось… УМЕРЛОСЬ…
Выбор
Когда встал вопрос о выборе "мужа", я воспользовалась советом моего любимого редактора Любы Гориной (жены Григория Горина) и бесстрашно направилась к Андрею Александровичу Миронову "просить его руки".
Знакомы мы не были. В первый раз увидела его в Харькове на съемках фильма "Умеете ли вы жить?", где работала ассистентом.
Там Андрей Миронов и Марк Захаров снялись в массовке! Это отдельный сюжет!
Андрей и Марк провожали своего друга Шуру Ширвиндта на съемки в город Харьков. Шура, несмотря на молодые лета, уже тогда практически ничему не удивлялся. Конечно, провожанию предшествовало легкое застолье.
Когда поезд отошел, жена Марка Нина пошутила:
- А слабо вам встретить его на вокзале в Харькове, чтоб увидеть удивленные Шурины глаза?..
Андрей и Марк, не долго думая, взяли билеты на самолет и улетели в Харьков. Они встретили Ширвиндта на перроне и поняли, что ради этого стоило лететь.
А режиссер фильма "Умеете ли вы жить?" Саша Муратов, воспользовавшись приездом таких знаменитостей, уговорил их оставить автограф в картине - сняться в крошечных эпизодиках (заодно появилась законная возможность оплатить им проезд).
Там я и увидела Андрея.
Во второй раз мы встретились в буфете "Мосфильма". Миронов, в форме офицера Белой армии, сверкая погонами, стоял в очереди за сосисками. Мундир сидел на нем как-то особенно благородно. Ни очередь, ни сосиски не могли испортить этого впечатления.
Теперь мне предстояло с ним познакомиться воочию. Когда я предложила Андрею "быть моим мужем", он, надо сказать, не выразил особого восторга. Но и не отказался. Так что надежда на взаимность оставалась. Свой полуотказ-полусогласие он сформулировал так: "Я понимаю, что годы уходят. А предложения "руки и сердца" - то есть сыграть лирического героя - поступают все-таки не каждый день, так что… надо подумать…" И добавил: "Вот если бы разнообразить сценарий событиями, если бы дополнить музыкальными номерами, если бы более полно использовать южные фактуры, если бы переделать финал и перекроить начало… и…"