В 18 лет Маруся уже встречалась - гуляла с Павлом Нежельским. Но нравилась она не одному ему. Аня помнит, как приезжал к ним свататься другой жених - из купцов. Лихая тройка красиво подкатила к дому, сбежались соседи, вышли сваты и жених - высокий, с усиками, красивый. Но Маруся презрительно сказала:
- Нужен мне той жених, як прошлогодний снег!
И тройка укатила ни с чем. Ане было очень жаль: и лошадки, и жених казались такими красивыми!
Жаль было и родителям: купеческая семья была очень зажиточной. Представлялось, что их дочь попала бы в хороший дом, что жила бы богато, беззаботно… Не знали ещё люди в том, 28-м году: скоро все "зажиточные" или пойдут по этапу в далёкие места, или останутся нищими. Не миновала б эта доля и Марию. Но судьба, в лице восемнадцатилетней девушки, распорядилась иначе. Мать, после неудачного сватовства, в сердцах бросила ей:
- Богатый жених тебе не нужен, а за нищего Пашку пойдёшь!
- Да, за Павла пойду! - ответила дочь.
Так и случилось.
Нежельские жили на соседней улице, были бедны. Ветхий одноэтажный домишко, одна мать, две уже замужние дочери, два сына - Павло и Степан, - оба сапожничали. Павел был всем хорош - и собой, и характером, и душевными качествами. Редкий человек: добр, совестлив, всем готов помочь. Когда он посватался к Марии, отказа ему не было. Хоть и жаль отцу с матерью было богатого жениха, они не отговаривали дочь, не препятствовали. В семье Волковых никогда деспотия родителей не процветала.
Сватовство Павла Аня помнит хорошо. Их, детвору - её, Дениса и Федю, - загнали на печь: дело было зимой, печь топилась. В соседней комнате шёл сговор. Когда сговорились и сваты с родителями стали пить водку, Павел и Мария вышли в первую комнату. Детвора затихла, затаилась: что-то сейчас они увидят?.. И услышали, как Маруся говорит Павлу:
- Давай деньги - на свадьбу, на платье, всё что есть давай!
И он отдал - легко, охотно, как потом отдавал всегда.
Да, была Мария сурова, прагматична и скуповата. Это ещё отец отмечал, говаривал:
- Из всех моих детей одна Маруся скаредная.
Свадьбу Аня тоже, конечно, помнит хорошо - ей ведь было уже десять лет. Дом Павла маленький, в одну комнату, а гостей собралось много. Особенно со стороны Волковых, так как отца многие знали, уважали. Потому гуляли в доме, стоящем рядом - у родственников жениха. У Нежельских только раздевались, а потом через двор шли к соседям. Стояли морозы, но идти-то было недалеко.
Аня тоже разделась и в новом беленьком платье, в туфельках побежала туда, где шла свадьба. А там народу! На окнах висят гроздьями, заглядывают, на крыльце в двери пробка! Она не может пройти. Но тут кто-то из знакомых её увидел, закричал: "Пропустите сестричку невесты!" Люди расступились, и она прошла.
Плясали на свадьбе под гармонь. Павел и сам был отличным гармонистом. Холостякуя, часто ходил по свадьбам и праздникам, играл. Но, женившись, стал это делать редко, а потом и совсем перестал, гармонь продали.
Стал Павел у Волковых любимым зятем. И было за что. Он ведь сразу влился в семью, как родной: во всём, что здесь происходило, обязательно принимал участие.
Скоро Павел оставил сапожничество и пошёл работать на железную дорогу. Сначала весовщиком-кладовщиком: принимал и оформлял грузы. Начальство его любило и ценило - исключительной частности человеком был Павел Нежельский. Вскоре послали его учиться на курсы машинистов паровоза. В те времена, когда начиналась индустриализация страны, эта была очень престижная профессия.
Скоро молодая семья начала строить свой дом. Взяли участок недалеко от Волковых. Улица была другая - параллельная, - но дома стояли так, что огороды Волковых и Нежельских соединялись. Дом у Марии и Павла строился скромный, не идущий ни в какое сравнение с домом Волковых.
Через год родился у них первый сын Серёжа. Потом - его погодок Володя. Мальчики росли совершенно разные по характерам. Сергей - осторожный, осмотрительный, робкий. Володя - бесшабашный и решительный. От этого он казался старше, а Сергей младше. Но это и погубило мальчика. Несчастье случилось летом, когда братьям было семь и шесть лет. По улице ехал трактор, и Володя, указывая на торчащий сзади машины крюк, воскликнул:
- Побежали, прицепимся и прокатимся!
Серёжа отказался и стал отговаривать брата. Но тот как всегда не послушал, махнул рукой, догнал трактор, прицепился и скрылся за поворотом… А через полчаса к дому Нежельских прибежали мальчишки:
- Вашего Володьку трактор раздавил!
В это время у Марии и Павла уже подрастали маленькие Валя и Ваня.
…Дальнейшая жизнь семьи Волковых и молодых Нежельских в Аниных воспоминаниях течёт неразрывно. Они и в самом деле тесно связаны и переплетены общими событиями. Но чтобы идти дальше по времени - с середины тридцатых годов, - нужно вернуться немного назад, в более раннее Анино детство - ещё счастливое и беззаботное…
Учёба
Первая книга, которую Аня помнит с детства - "Конёк-горбунок" Ершова. Она ещё в школу не ходила, когда Денис, забираясь на печку, читал ей. Да и старшие сёстры с удовольствием слушали. То-то чудо было!
Ей сразу понравилась школа, она стала старательной ученицей, и всё ей хорошо давалось, особенно математика. По математике Аня всегда была лучшей в классе. А вот с чтением поначалу произошёл настоящий казус.
Весь первый класс Аня не умела читать и довольно успешно это скрывала. Знала все буквы, складывала слоги, а вот как соединить эти слоги в слова - не понимала! И учитель Дмитрий Васильевич Падалко видимо просмотрел этот момент, упустил.
У Ани всегда была отличная память. Когда читали другие дети, она запоминала текст почти дословно, и если её вызывали - повторяла. Иногда попадала впросак, но всё же подозрений в том, что девочка вообще читать не умеет - не было. Слова с доски в тетрадку списывала старательно, правильно. Но сама от своего неумения мучилась, переживала. Вот и Полина, и Зина, и другие ребята - все читают, а она нет!..
Первой о её тайне догадалась мать. Однажды она сказала Денису:
- Что-то Нюра всё время читает "Жучку" да "Жучку". Ну-ка проверь её, может она совсем не умеет читать.
А Аня и в самом деле: каждый вечер открывала книжку на одном и том же рассказе "Жучка", - и "читала", то есть, рассказывала наизусть, глядя в книгу.
Денис подсел к ней, сказал:
- Почитай.
Она "почитала" ему "Жучку". Он похвалил:
- Молодец.
Нашёл другой рассказ:
- А ну этот почитай.
Вот тут всё и открылось. Все посмеялись и оставили девочку в покое. Как есть, так и есть - невелика беда. А на летних каникулах как-то раз незаметно, сами собой сложились слоги в слово - открылся Ане секрет чтения! Всё оказалось просто и легко - видно, пришло её время. И с тех пор на всю жизнь полюбила она читать. И пришла во второй класс, читая не хуже, а то и лучше других.
В четвёртый класс Аня пошла уже из нового дома. Если и из старого ходить было далековато, то отсюда, от железнодорожного вокзала, - пять километров! И большей частью - по длинному, наезженному и в основном пустынному тракту. Редко кто-нибудь на телеге подвезёт одиноко идущую девочку. Обычно, всю дорогу - пешком. Но осенью и весной ничего, даже интересно. На одном и том же отрезке пути она часто встречала женщин, несущих на базар в крынках молоко, сметану. И всегда им помогала, чаще всего одной и той же бабушке.
- А сегодня, Нюрочка, твоей бабушки нету, - говорили иногда женщины.
- Тогда давайте я вам помогу, - отвечала она.
И несла крынку до базара: ей самой идти было дальше.
Зимой идти было труднее, страшнее. Та первая зима выпала особенно морозной. Аня выходила затемно, приходила в школу, когда никого из ребят ещё не было - первой. (Кстати, всю жизнь она оставалась такой - не дай Бог опоздать!). Только школьная сторожиха растапливала печки в классах, обогревала помещения, готовя их к приходу детей. Она помогала девочке раскутать платок, снять с задубевших рук и ног варежки и валенки, причитала, жалея её, усаживала отогреваться у печки. Аня очень любила эти минуты в пустынной утренней школе, у тёплой печки, с доброй сторожихой…
Окончила Аня четвёртый класс и должна была перейти не просто в пятый, а и в другую школу - из начальной в среднюю… Подходили к концу школьные каникулы. Так не хотелось идти в школу вообще, а в новую, незнакомую тем более! Аня и её подруга Зина так и решили: не пойдём! Дома Аня сказала об этом отцу, и он махнул рукой:
- Та и не ходи.
Дело-то было привычное: старшие сёстры кто один год в школу бегал, кто два. И ничего, выросли. Две уже и замужем. Девке учиться не обязательно. Денису - другое дело, а она, Нюра, и так учёнее всех, начальную школу кончила!..
Так Аня прогуляла год. Именно прогуляла. По дому делать её ничего особенного не заставляли, и так рабочих рук хватало. Правда, была одна обязанность - лично её. Чистка самовара - большого, медного, пятивёдерного. Денис бил и толок красный кирпич, и этим битым кирпичом Аня натирала самовар. Трёт, трёт, зовёт мать:
- Мамо, хватит уже?
Мать поглядит, укажет несколько мест:
- Ну вот здесь и здесь ещё потри.
Тем же битым кирпичом Аня натирала и медные лампадки, цепочки от них. Она же чистила картошку на всю семью. Семья-то большая, картошки нужно много. Чистит, бросает в котёл, зовёт мать:
- Мамо, хватит уже?
Вот и все её обязанности. Потому всё больше бегала, гуляла. Ходила к сестре Даше, помогала ей присматривать за детьми. Она любила своих племянников - шустрых мальчишек Гришу и Толика, малышку Любу, которую сама ещё недавно нянчила. Но особенно - старшую девочку Нину. Той было уже пять лет, Аня часто брала её за ручку, гуляла с ней, рассказывала сказки и разные истории. У Нины в детстве часто болели уши, потому она иногда даже в летние тёплые дни ходила в вязанной шапочке. Однажды Аня пришла к племянникам с подругой Зиной - та ведь тоже не ходила в школу. А Зина стала смеяться над маленькой девочкой в шапочке:
- Ты что, совсем глупая? Жара такая! Снимай шапку!
И сдёрнула шапочку с Нины. Малышка заплакала. Страшный, неуправляемый гнев бросил Ане кровь в лицо. Перед глазами поплыли радужные круги, кулаки сами сжались. Звериным прыжком она бросилась на Зину, вмиг повалила лицом вниз. И стала раз за разом крепко прижимать голову той к земле, приговаривая:
- У неё ушки болят! У неё ушки болят!
Когда Зина вырвалась, её щеки, лоб и нос были поцарапаны, рот и волосы полны песка.
- Ты дикая! Ты волчица! - плача кричала она, убегая.
Аня стояла, тяжело дыша. Злость проходила, стало жаль Зину. Нет, она правильно сделала, что наказала подругу - не обижай маленькую, даже если не знаешь о болезни! Но зачем так сильно, лицом в песок… Она ведь раньше никогда так не злилась…
Перед Зиной Аня повинилась, девочки помирились. И снова вместе гуляли, свободные от учёбы. Поначалу хорошо было, весело. А потом Аня стала скучать. Ровесники-то все в школе, играть не с кем. Зина далеко живёт, да и надоело всё с ней одной…
Однажды по весне пошла Аня в центр города, шла мимо школы. А тут как раз уроки кончились, ребята побежали с портфелями. И странная догадка кольнула девочку в сердце: вот мимо-то жизнь бежит!.. Конечно, такими словами она подумать не могла, а подумала: "Почему я не с ними? Я что, хуже других!"
Дома сказала родителям:
- Пойду в школу.
Мать похвалила:
- Правильно надумала, молодец!
Отец сказал:
- Хочешь, так иди.
Но самой идти неловко, стыдно было. Решила Аня уговорить Зину. Пошла к подружке, сказала ей, а та тоже рада. И мать Зинина похвалила:
- Умница, правильно решила! Все учатся, что же вы одни неучами будете…
А отец Зинин ничего не сказал, зыркнул молча в их сторону. Аня боялась его - вечно угрюмого, сурового. Как оказалось потом, не зря боялась. Когда Зине было 18 лет, она забеременела. От кого - никому не призналась. И так боялась отца своего, что повесилась в сарае…
Но это произойдёт через много лет. А в ту весну девочки пошли к своему бывшему учителю, повинились. Он, конечно, пожурил их, взял документы и вместе с девочками пошёл в среднюю школу - устраивать. В сентябре Аня и Зина пошли в пятый класс.
Там они проучились год. И снова пришлось переходить, менять школу. Всех детей, кто жил в сельском районе Бутурлиновки перевели из городской школы в сельскую. Сделано это было без ума: городская школа была русская, а сельская - украинская. И хотя в доме у Ани говорили по-украински, ни писать, ни читать на этом языке она не умела. Так и проучилась: оценки хорошие (требования в сельской школе были не велики), а знания плохие.
Зато, когда Аня вошла первый раз в новый класс украинской сельской школы - в шестой, - её ждала неожиданная радость. За одной из парт она увидела Петра Середу - "сельского исполнителя". Сердце сильно забилось, но виду она не подала. Он - тоже, хотя узнал её, конечно…
Шестой и седьмой класс учились вместе и сохраняли нежные чувства друг к другу. Хотя и не дружили в том смысле, в каком это трактуется нынче. Как будто и не заметно было, что они выделяют друг друга из всех. И всё же - было!
В этом возрасте, 14–15 лет, мальчишки уже начинали приставать к девочкам. Во время игр и беготни на переменах толкали друг друга на девчонок, а самые нахальные норовили и юбку приподнять, и рукой провести по кофточке. Однажды один такой "ухажер" лапнул на грудь Аню. Она резко оттолкнула мальчишку и бросила на него исподлобья такой взгляд… Тёмные большие глаза её, казалось, прожгли насквозь. Парень пошатнулся - от толчка или от взгляда, - сам не понял. И сказал, то ли испуганно, то ли удивлённо:
- Ну ты и волчица!..
Второй раз услыхала Аня о себе такое. Да, её фамилия Волкова, но ведь не только потому так говорили…
Больше Аню никто ни разу не тронул. Она думала, что сама себя защитила, но позже узнала, что Петро Середа тоже к этому причастен. Он сказал ребятам:
- Тронете Нюру Волкову - со мной дело иметь будете!
А его уважали и побаивались: крепкий парнишка был да и братьев старших имел.
…Когда Ане было двадцать лет и она уже учительствовала, приехала как-то в гости к сестре Марии в Бутурлиновку, пошла с подругой на концерт - в железнодорожный парк. Сидели на скамейке перед открытой сценой, ожидали начала. А на ряду впереди два парня и две девушки разговаривали. Ане показался знакомый голос. Глянула - парень чуть приобернулся, - да это же Петро Середа! Окликнула его, он тоже узнал, обрадовался. Разговорились - кто, что, где?
- А, так ты учительница! Интеллигентка! А я что - грузчик на заводе…
Потом начался концерт. После концерта встали, чтобы выходить, и тут Аня увидела: Пётр ниже её на полголовы. Все остатки былых чувств улетучились в тот же миг! Она уже привыкла кружить головы молодым людям. А когда на тебя заглядываются высокие, интересные, под стать тебе - детская влюблённость кажется смешной. Особенно если тот, кто так нравился, ростом не вышел… И даже если сердце ещё хранит тепло благодарности, отголосок волнения, ещё способно на миг дрогнуть от воспоминаний, взгляд становится ироничным, таким - с высока. Что поделаешь, молодая девушка - не десятилетняя девочка. Для неё, высокой да ещё любящей ходить на высоких каблучках, рост парня имел немаловажное значение…
Больше Аня никогда не видела Петра Середу, что с ним стало - не знает.
Без дома
Тридцатые годы оказались для Волковых тяжкими. В 32–33 годах пережили они голод, охвативший большую территорию России, Украины.
Дети переносили голод легче всех. А вот у отца пухли ноги. Бабушка София Котлярова ходила по городу и окрестным сёлам, побиралась - просила милостыню Христа ради. Тогда многие старые люди так делали. Бабушка жила не с ними, а в семье своего сына, погибшего в гражданскую войну - с его вдовой и многочисленными детьми. Однако, насобирав подаяния, несла эти куски в семью дочери, Волковым. Раздавала их детям и говорила:
- На ту ораву всё равно по крошке достанется.
Она очень любила этих своих внуков, от дочери. А, к тому же, не ладила с невесткой.
Тогда же отец снял с сарая железную крышу. Железо очень ценилось. Он выгодно продал эти листы железа, на эти деньги купил отрубей. Вот радость была!
А ещё радость, когда матери удавалось добыть хлеб. Случалось такое редко, но случалось. У неё была родственница, работавшая проводницей. Мать ходила на вокзал к прибывавшему из других городов поезду и иногда покупала у проводницы две-три буханки хлеба. Дома они разрезались на мелкие кусочки, часть оставляли себе, детям, остальное продавали на базаре…
После этих двух голодных лет стали создавать в их местности колхоз и всех в него записывать. Волковы жили уже в новом доме и живности в то время не имели. А другие люди и коров, и лошадей сдавали в общее хозяйство. Отец перестал шить большие партии сапог и устроился колхозным сторожем - то на конюшне, то на бахче, то в поле. Мать в колхозе не работала, так же хозяйничала по дому. А Мария, Галя и, на каникулах, Аня ходили с другими женщинами в поле. Правда, Галю вскоре из-за хромоты определили нянькой в детский сад-ясли.
Самые чудесные воспоминания остались у Ани о колхозных полях и урожаях. На огромных территориях выращивали помидоры, капусту, баклажаны, сладкий перец… Эти две последние культуры были для бутурлиновцев незнакомые, новые. Когда их решили выращивать, пригласили из Болгарии двух специалистов. Оба болгарина стали бригадирами и учили остальных. Между полями рылись оросительные каналы, подача воды регулировалась специальными перегородками. А ещё два верблюда возили по полям поливочное колесо. Вёдра, подвешенные на колёсиках, наполнялись водой из реки…
Людям, работающим на полях, разрешалось во время работы есть овощи. Бригадиры так и говорили: "Пока на поле - ешьте что хотите и сколько хотите. Но уносить с поля домой нельзя ни единого помидора или перчины". И никто не уносил. Зато, когда распределяли продукты на трудодни, получали всего помногу. И не только те, кто трудился в поле: и отец-сторож, и Галя - детсадовская нянька. В доме целая комната была завалена мешками с овощами и зерном, и проходило довольно много времени, пока это всё засаливалось, мариновалось, распределялось по погребам…
Как радовались все в семье: после голодных лет - такое счастье! Да, первые колхозные годы на Воронежской земле были изобильными. И Волковы ни за что не оставили бы колхоз. Но пришла к ним настоящая беда - потеря родного крова. Такое время шло: не успевали люди начать радоваться жизни, как обрушивались на них новые несчастья…
Аня тогда училась в седьмом классе. Шёл 1934-й год. Только-только кончился голод, но проводились большие компании по раскулачиванию, взиманию налогов. Отца уже дважды обкладывали непосильными налогами. И хотя в это время он сапожничал понемногу, всё равно считался - учитывая прежнюю биографию, - частником. А по социальному происхождению - середняком. Раскулачиванию вроде бы не подлежал, а вот налог - плати!