"Россия - сухопутный зверь, сказал я, а англичане морские звери".
Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение…
Было уже за полночь, а Кадоган все не появлялся с проектом коммюнике.
"Скажи те мне, спросил я, на вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?"
Эта тема сейчас же оживила маршала.
"Ну нет, - сказал он, - политика коллективизации была страшной борьбой".
"Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, - сказал я, - ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей".
"С десятью миллионами, - сказал он, подняв руки. - Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском".
Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.
‘‘Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов".
"Это были люди, которых вы называли кулаками?"
"Да, - ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: - Все это было очень скверно и трудно, но необходимо".
"Что же произошло?" - спросил я.
"Многие из них согласились пойти с нами, - ответил он. - Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками".
Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал: "Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием" (в действительности в результате коллективизации на страну обрушился голод 1932–1933 годов, который повторился в 1946–1947 годах. И никакого улучшения снабжения населения продовольствием и подъема сельского хозяйства не было. Здесь Сталин Черчиллю откровенно врал, но эта ложь британского премьера особо не волновала. - Б.С.).
Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина. Я не повторил афоризм Берка: "Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ". В условиях, когда вокруг вас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух (этот принцип Черчилль последовательно проводил в отношениях со Сталиным на протяжении всех военных лет, ради сохранения союза сознательно закрывая глаза на сталинские преступления вроде Катыни или коллективизации и на явное нарушение союзнического долга, как, например, на отказ дядюшки Джо помочь польским повстанцам в России в августе 44-го. - Б.С.)
К часу ночи прибыл Кадоган с проектом коммюнике, и мы занялись его окончательным редактированием. На стол подали молочного поросенка довольно крупных размеров (чувствуется, что рассказ о расправе с кулаками нисколько не испортил Черчиллю аппетита. - Б.С.). До сих пор Сталин только пробовал отдельные блюда, но время близилось уже к 3 часам ночи, и это был его обычный обеденный час. Он предложил Кадогану вместе с ним атаковать жертву, а когда мой друг отказался, хозяин обрушился на жертву в одиночку. Закончив, он поспешно вышел в соседнюю комнату, чтобы выслушать доклады со всех участков фронта, которые начинали поступать к нему после 2 часов утра. Он возвратился минут через 20, и к тому времени мы согласовали коммюнике.
Наконец в 2 часа 30 минут утра я сказал, что должен ехать. Мне нужно было полчаса добираться до дачи и столько же ехать до аэродрома. Голова моя раскалывалась от боли, что было для меня весьма необычным. А мне еще нужно было повидаться с генералом Андерсом. Я просил Молотова не провожать меня на рассвете, так как он явно был очень утомлен. Он посмотрел на меня укоризненно, как бы говоря: "Вы действительно думаете, что я не провожу вас?"
А лидеру парламентской оппозиции Клементу Эттли Черчилль написал, что "мне кажется, что я установил личные отношения, на которые так надеялся"".
Статс-секретарь британского МИДа Александр Кадоган так описал в своем отчете историческое застолье: "Два великих деятеля сумели установить контакт и поладить друг с другом… Подходящая обстановка способствовала тому, что беседа оказалась вдвое содержательнее, чем во время официальных переговоров. Атмосфера была, как на свадьбе". По словам Кадогана, у Черчилля от выпитого разболелась голова. "Невозможно вообразить ничего ужаснее кремлевского банкета, но это надо было вытерпеть", - добавил протрезвевший статс-секретарь.
К тому моменту застолье длилось уже четыре с половиной часа, так что Черчилль, увидев своего помощника, тут же шепотом пожаловался ему на головную боль.
"Стол был уставлен тарелками со всевозможной едой, увенчанной молочным поросенком, и бесчисленными бутылками, - повествует Кадоган. - Сталин заставил меня выпить что-то огненное (неужели чистый спирт, как Воланд Маргариту? - Б.С.). Сэр Уинстон предусмотрительно ограничивался красным кавказским вином.
Участники банкета обсуждали в основном отвлеченные темы: предвоенную политическую ситуацию и военно-технические новинки. Сталин дружески назвал Черчилля "старой боевой лошадкой". Тот пообещал в ответ поставить в СССР грузовики, и обещание выполнил. Правда, грузовики были американскими студебекерами".
Непринужденная беседа продолжалась до трех часов утра, после чего британцы отправились в свою резиденцию за вещами и в 4:15 выехали на аэродром. Сталин проводил гостей до автомобиля и сфотографировался с ними на память.
Это был фирменный прием дядюшки Джо - напоить своих партнеров по переговорам (а также соратников по Политбюро) буквально до беспамятства, чтобы, руководствуясь известном русской мудростью: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, доподлинно выяснить, не замышляют ли что-либо против него партнеры и друзья-соратники. В случае с Черчиллем Сталину хотелось узнать, не собирается ли британский премьер заключить сепаратный мир с Германией. И начнут ли англичане и американцы воевать всерьез или будут до бесконечности заставлять его таскать для них каштаны из огня. Ведь положение Советского Союза в тот момент действительно было критическим, германские войска рвались на Кавказ и к Волге, а советские войска на юге были разбиты. И, похоже, результатом позднего обеда-ужина дядюшка Джо был доволен, убедившись, что Черчилль намерен сражаться всерьез.
9 октября Черчилль сообщил Сталину о приостановке северных конвоев в Россию в связи с тем, что эскортные суда надо использовать для операции "Торч". С пиши ответил более чем сухо: "Получил ваше письмо от 9 октября. Спасибо".
Черчилль расстроился из-за несправедливых подозрений Москвы в том, что западные союзники хотят заключить сепаратный мир, и полного нежелания Сталина по достоинству оценить военные усилия Британии и Америки. 24 октября британский премьер сообщил Рузвельту, что послание из Москвы привело его в состояние крайней растерянности и он просто ничего не понимает. В ответном послании от 27 октября Рузвельт писал: "Я не слишком взволнован полученными ответами, или их отсутствием, из Москвы… Я абсолютно уверен, что русские выдержат зиму, а мы должны в соответствии с нашими планами обеспечивать им поставки и направить авиацию для участия в боевых действиях. Мне бы хотелось, чтобы мы могли сказать Сталину, что выполняем взятые обязательства на сто процентов".
После этих слов Рузвельта Черчилль вновь обрел уверенность и написал Идену: "Уверен, что будет огромной ошибкой бегать за русскими в их теперешнем настроении и еще большей ошибкой гоняться с ними за химерой… Я уверяю вас, единственное, что следует делать, - так это сражаться и выигрывать… Вы увидите, что в случае победного завершения наших усилий мы окажемся в совершенно ином положении. Между тем, общаясь с русскими, я обязан держать себя в руках, не реагировать на их ложь, упорно продолжая преследовать наши цели".
Несмотря на внешнее радушие, Сталин после первого визита британского премьера в Москву сохранил глубокое недоверие к Черчиллю как скрытому ненавистнику СССР. 19 октября 1942 года Иосиф Виссарионович телеграфировал Майскому: "У нас в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются, несмотря на рост производства в Англии, по вопросу о Гессе, которого Черчилль, по-видимому, держит про запас, наконец, по вопросу о систематической бомбежке англичанами Берлина в течение сентября, которую провозгласил Черчилль в Москве и которую он не выполнил ни на йоту, несмотря на то что он безусловно мог это выполнить".
Сталин подозревал Черчилля в намерении добиваться поражения СССР и заключить сепаратный мир с Гитлером за советский счет, но таких планов у британского премьера не было никогда, даже в самые тяжелые для Англии месяцы 1940 года.
23 октября Майский ответил Сталину: "Вопрос, который Вы поставили мне, имеет совершенно исключительную важность, и потому я постараюсь дать на него посильный ответ с максимально доступными мне объективностью и откровенностью. Я не хочу создавать у Вас никаких иллюзий ни в ту, ни в другую сторону…
Итак, держит ли Черчилль курс на поражение СССР для того, чтобы потом за наш счет сговориться с Германией Гитлера или Брюннинга. Я не думаю, чтобы Черчилль сознательно ставил себе такую цель. Не думаю по следующим основаниям:
Поражение СССР неизбежно означало бы конец Британской империи. В самом деле, как мог бы Черчилль договориться с Гитлером? На какой базе? Ведь в случае поражения СССР Гитлер стал бы господином не только всей Европы, но и Африки и, по крайней мере, большей части Азин. Говорю "большей части Азии", так как допускаю, что Гитлер мог бы быть вынужденным, особенно на первое время, выделить Японии ее особую "сферу влияния". Очень сомнительно, чтобы в указанном гипотетическом случае Гитлер вообще пошел на какое-либо соглашение с Англией… Сознательно Черчилль не держит курса на поражение СССР (и стаз бы искренне возмущаться, если бы его стали в этом обвинять), но проводимая им политика объективно могла бы способствовать такому результату. И если это все-таки случится, то отнюдь не потому, что Черчилль со своей стороны делает все возможное для предупреждения разгрома нашей страны…
Если признать правильной мою основную мысль, то все остальное уже легко объясняется. Почему Черчилль фактически сокращает снабжение СССР? Говорю "фактически", так как формально все нам полагающееся по протоколу отгружается, но только… в английских портах. Черчилль фактически сокращает наше снабжение, так как в погоне за "легкой войной" он затеял операцию "Факел", а эта операция для своей реализации требует огромного количества военных судов. Я не знаю всех детальных расчетов Адмиралтейства, но отнюдь не исключено, что одновременное осуществление "Факела" и наших больших конвоев с их тяжелым прикрытием британскому флоту сейчас не под силу. Почему Черчилль не бомбит Берлин. Но это тоже понятно: он не хочет, чтобы немцы в ответ бомбили Лондон, ибо тяжелая бомбежка Лондона нарушала бы концепцию "легкой войны". Почему Черчилль не хочет сейчас судить Гесса. И это понятно: он боится в ответ массовых немецких репрессий против английских пленных. Что же тогда будет концепцией "легкой войны"? Кроме того, поскольку Черчилль ориентируется на длительную войну, он думает: кто знает, для чего еще может пригодиться Гесс…
Конечно, в Англии сейчас есть группы и течения, которые вполне сознательно стремятся к поражению СССР и сделке с Германией. Такова, например, группа Лэди Астор, "группа имперской политики" и другие. По мере сил и возможностей они стараются отравлять общественную атмосферу (в частности, они ведут ожесточенную и далеко не безуспешную борьбу против второго фронта), но пока эти группы отсиживаются в политическом полуподполье, не пользуются большим влиянием и терпеливо ждут благоприятной для них конъюнктуры…"
Сталин ответил Майскому. Из его телеграммы видно, что недоверие к Черчиллю у него все же осталось: "Ваши соображения получил. Я нашел в них много интересного и поучительного. Ряд ваших предложении совпадает с намеченными нами мероприятиями.
Я все же думаю, что, будучи сторонником легкой войны. Черчилль легко поддастся влиянию тех, которые держат курс на поражение Совсоюза, ибо поражение нашей страны и компромисс с Германией ал счет Совсоюза является наиболее легкой формой войны Англии с Германией.
Конечно, англичане потом поймут, что бел русского фронта на континенте Европы при выходе Франции из строя они, т. е. англичане, обречены на гибель. Но когда они поймут это?
Поживем - увидим.
Я сомневаюсь, чтобы англичане поддержали северную операцию. Они только болтают об этом для виду.
Черчилль заявил нам в Москве, что к началу весны 43-го года около миллиона англо-американских войск откроют второй фронт в Европе. Но Черчилль принадлежит, видимо, к числу тех деятелей, которые легко дают обещание, чтобы так же легко забыть о нем или даже грубо нарушить его.
Он так же торжественно обещал в Москве бомбить Берлин интенсивно в течение сентября-октября. Однако он не выполнил своего обещания и не попытался даже сообщить в Москву о мотивах невыполнения (мотив, между тем был очевиден - основные силы авиации были задействованы для подготовки высадки в Северной Африке, тогда как налеты на Берлин, отвлекавшие значительные ресурсы, в тот момент имели главным образом пропагандистское значение. - Б.С.) Что же, впредь будем знать с какими союзниками имеем дело.
Я мало верю в операцию "Факел". Если же, вопреки ожиданию, эта операция кончится успешно, можно примириться с тем, что у нас отобрали самолеты ради этой операции".
Также 28 октября, в следующей телеграмме послу, Сталии выразил сомнение в успехе операции "Факел" - высадки союзных войск в Северной Африке. Здесь Сталин, к счастью, оказался плохим пророком, поскольку высадка в ноябре 1942 года увенчалась полным успехом.
В ответ на послание Черчилля с упоминанием о сделке союзников с "мошенником Дарланом", представителем правительства Виши в Северной Африке, чью власть они признали в обмен на его приказ французским войскам прекратить сопротивление и сотрудничать с англо-американскими силами, Молотов составил проект ответного послания, где осудил беспринципность союзников: "Что касается Дарлана, то подозрения в его отношении представляются мне вполне законными. Во всяком случае, прочные решения дел в Северной Африке должны опираться не на Дарлана и ему подобных, а на тех, кто может быть честным союзником в непримиримой борьбе с гитлеровской тиранией, с чем, я уверен, вы согласны". Однако Сталин предпочел другой текст, где проводилась близкая ему мысль о том, что цель оправдывает, средства: "Что касается Дарлана, то мне кажется, что американцы умело использовали его для облегчения дела оккупации Северной и Западной Африки. Военная дипломатия должна уметь использовать для военных целей не только Дарланов, но и черта с его бабушкой".
Как свидетельствует документ, отправленный Черчиллем в адрес британского штаба 9 ноября, на следующий день после успешной высадки во французской Северной Африке, премьер предлагал сначала захватить Сицилию и Сардинию, а затем, непрерывно тесня врага в Северной Франции и Нидерландах, оккупировать территорию для "нанесения окончательного удара по Италии или, еще лучше, по Южной Франции, одно временно с операциями, не требующими серьезных затрат, в Турции и вместе с русскими, на Балканах".
Рузвельт этот план поддержал, и после ликвидации севера африканской группировки германо-итальянских войск основные усилия союзников были направлены на высадку в Италии, чтобы вывести из войны основного союзника Гитлера.
3 декабря 1942 года глава Имперского генштаба фельдмаршал Ален Брук записал в дневнике: "До сих пор я был уверен, что Уинстон и три начальника штаба, включая меня, придерживаются одной точки зрения, но Черчилль неожиданно изменил позицию и настаивает на создании Западного фронта в 1943 году". На дневном заседании… он заявил: "Вы не должны думать, что можете вылезать со своей "Сардинией" в 1943 году, потому что мы должны открыть Западный фронт, и, что самое важное, мы пообещали Сталину сделать это, когда были в Москве". На это я возразил: "Нет, мы не обещали".
По в итоге после краха тунисской группировки германо-итальянских войск в мае 1943 года выбор был сделан в пользу вторжения на Сицилию, а потом - на Апеннинский полуостров. Не вполне понятно, то ли Черчилль в эйфории от успеха "Факела" действительно допускал, что в 1943 году можно будет одновременно высадиться и в Италии, и в Северной Франции, то ли о высадке в Северной Франции он говорил, чтобы задобрить Рузвельта и американских военных, а сам рассматривал в качестве реальной стратегии на 1943 год только высадку в Сицилии, а потом в континентальной Италии.
Рузвельт, Черчилль и начальники их штабов встретились в январе 1943 года в Касабланке для выработки единой стратегии. В Касабланке было объявлено, что союзники будут добиваться безоговорочной капитуляции стран-агрессоров.
Вот что заявил Черчилль в своем выступлении в парламенте 30 нюня 1943 года:
"Мы, объединенные нации, требуем от нацистской, фашистской и японской тирании безоговорочной капитуляции. Под этим мы подразумеваем, что их неуемное желание к сопротивлению должно быть полностью сломлено и они должны сдаться в расчете на нашу милость и справедливость… Это не значит ни при каких обстоятельствах, что мы опозорим наши победоносные силы бесчеловечными действиями или жаждой мести. Мы стремимся к миру, в котором все ветви человеческого сообщества будут жить в предвкушении того, что американская конституция называет "жизнью, свободой и погоней за счастьем"".
Когда в июне 1943 года Черчилль и Рузвельт сообщили Сталину, что летом 1943 года вместо высадки в Северной Франции союзные войска высадятся в Италии, Сталин наиболее подробно и возмущенно ответил в послании британскому премьеру от 24 июня: "Должен Вам заявить, что речь идет здесь не просто о разочаровании советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям.