Кстати, привычку вести дневник, видимо, сын тоже перенял у отца. Свой дневник, в котором было зафиксировано множество "неблагонадежных" по тому времени вещей, Томас прятал среди отцовских книг, понимая, что без санкции Москвы кагэбэшники не осмелятся обыскивать квартиру Антанаса Венцловы. "Если бы отец его нашел и прочел, он меня бы тоже по головке не погладил".
Приблизительно с того времени, как Томас поступил в университет, идеологические пути отца и сына разошлись, осложнив и личные отношения, и вообще жизнь. В 1954-1959 годах Антанас Венцлова был председателем правления Союза писателей Литвы. Занимая эту должность, человек в большей или меньшей степени становится функционером, обязанным действовать в соответствии с курсом, начертанным "партией и правительством". Творчество сына с этим курсом явно не согласовывалось, и Антанасу Венцлове пришлось пережить немало горьких дней, особенно когда его принуждали публично осудить произведения сына. Первую публикацию стихов Томаса, подписывавшегося тогда "Андрюс Рачкаускас", готовили для XI выпуска альманаха "Юные". Едва появились корректуры этого издания, Томас записывает в дневнике: "Стихи в "Юных" отец хвалил, и даже очень". Но в записи от того же дня говорится, правда абстрактно, о тучах, скопившихся над альманахом: "За декадентство и аполитичность альманах грозятся высечь – может, он еще развалится". В конце января 1959 года должен состояться съезд писателей Литовской ССР, и Антанас Венцлова, председатель правления союза, готовит доклад, черновик которого, как было принято, читают члены президиума и дают "ценные указания". Они требуют, чтобы Венцлова не только сказал что-либо обтекаемо-критическое о молодежной поэзии, но и "конкретно указал" отрицательные примеры, иными словами, кого-нибудь "высек". И председатель указывает: "В творчестве молодых поэтов – полистаем, к примеру, XI книжку альманаха "Юные" – бросается в глаза аполитичность, склонность к эстетизму, к какому-то надушенному безлюдному пейзажу без признаков новой жизни. Крупные недостатки идейного характера прослеживаются и в подготовленном студентами Вильнюсского университета альманахе "Творчество"". И в том и в другом издании были заметные публикации сына, и Антанас Венцлова, бесспорно, сознавал, что осуждает он не только других начинающих авторов, но также (или прежде всего) именно произведения Томаса. Может быть, он сознавал и то, что атаки на сына нередко направлены против него самого, "слишком" утвердившегося на советском литературном Олимпе. Сына он в таких случаях не упрекал, но тишина в доме показывала, что отец нервничает и ищет выхода. Сердясь, что сын поддается "дурным влияниям", Антанас Венцлова в глубине души понимал его: "А может, он напоминает мне мою юность? Я ведь тоже был изрядный сорвиголова, ни с кем не считался и чаще всего противостоял всему на свете".
Отец и сын по-разному откликались на многие важные события того времени, но оба выражали свой отклик в стихах. Например, в 1949 году Антанас Венцлова написал публицистическое, соответствующее официальным требованиям того времени, стихотворение "После Будапештского суда", в котором говорится о процессе Ласло Райка: "Нанятый Белградом-Вашингтоном / Сидит здесь шпион, палач, бандит, <…> Человечество, взгляни в лицо Ласло Райка – / Это он нацелился ножом в твою грудь". Райк – старый коммунист, сидевший до войны в тюрьме, прошедший в 1936 году гражданскую войну в Испании, в послевоенное время ставший министром внутренних дел. В 1949-м ему сфабриковали дело, состоялся показательный процесс, о котором и говорится в этих стихах. Венгерская революция 1956 года началась именно с перезахоронения останков Райка, во время которого на улицы Будапешта вышло около полумиллиона человек. О подавлении этой революции свидетельствуют трагические "Стихи 1956 года" Томаса Венцловы. Значительно позже, в 1987-м, он написал "Инструкцию", которую венгерский литературовед и переводчик с литовского Эндре Бойтар считает лучшим стихотворением о венгерской революции. Это одновременно и инструкция, как возложить гвоздику к памятнику Юзефа Бема в Будапеште, у которого тридцать лет назад началось венгерское восстание, и размышления об этом восстании, своей судьбе, о смелости и страхе, а еще о том, что ожидание, к которому приучают "равнины, степи, мгла" этого края, исполнено надежды.
Надежду питает аллюзия к стихотворению Циприана Норвида "Траурная рапсодия памяти Бема". Вот как звучит последняя часть этой рапсодии: "И поплетемся вдаль с песнею похоронной, / Урнами в двери стуча, посвистывая, как непогода, / Так что рассыпятся в прах стены Иерихона, / И спадет пелена с глаз и сердец народа. <…> Дальше-дальше".
В 1958 году, когда Пастернаку присудили Нобелевскую премию, Томас Венцлова с друзьями написали русскому поэту поздравительное письмо. Антанас Венцлова, напротив, говорил на III съезде Союза писателей о "контрреволюционном и слабом в художественном отношении романе Пастернака", а присужденную поэту премию называл "провокацией поджигателей холодной войны". Значительно позже Томас Венцлова напишет: "Пастернака мой отец осуждал, это правда, но мы уже тогда были на совершенно разных позициях, и ничего иного я от него ожидать не мог. Отец был коммунистом и левым старого покроя (тем больше я обрадовался, когда он через несколько лет отказался осудить Синявского и Даниэля по просьбе "Известий")".
Наверняка в семье случались и весьма пылкие дискуссии по общественным, политическим и другим вопросам, но в общем и Антанас, и Томас справлялись с ситуацией, понимая, что узы, которые их связывают, куда важнее, чем идейные или другие размолвки. Это доказывают и письма, сохранившиеся в архиве Антанаса Венцловы. В мае 1964 года Томас пишет отцу: "Часто думаю о Тебе (кстати, заново перечитал "Серебро севера" <…> и получил удовольствие). Мне очень жалко, что я так часто Тебя задевал, говорил разные глупости, не ценил множество прекрасных вещей и не чувствовал, что всякие, настоящие и надуманные расхождения во мнениях ничего не значат в сравнении с человеческими отношениями и доброжелательностью. Я всегда получал ее от Тебя больше, чем Ты от меня, и сейчас я постоянно думаю о том, что больше так нельзя". В июле 1970 отец пишет сыну: "Мне очень жалко, что из-за болезненной нервности я поступил нетактично и оскорбил Тебя. Прости меня. Я любил Тебя маленького, любил, когда лишился Тебя во время войны, люблю и сейчас".
Со временем отношения отца и сына становятся все более партнерскими. В 1967 году Антанас Венцлова отдыхает и работает в Паланге. Оттуда он пишет сыну письмо, в котором анализирует его публикации в прессе, напоминая ему, что "до сих пор в нашем мире все еще существуют два мира" (иначе говоря, ужасный капиталистический и хороший социалистический). Отец сомневается в выбранных сыном авторитетах ("Нельзя забывать о литературных творцах давнего и недавнего прошлого и настоящего, которые ценнее и Мандельштама, и Цветаевой, и даже Пруста"), но одновременно ему важно мнение Томаса: "Хочу с Тобой посоветоваться насчет моей рукописи. Писать ли дальше? Будет ли это кому-нибудь интересно и нужно? Эти вопросы грызут меня все болезненнее". Желание узнать мнение сына, посоветоваться с ним становится лейтмотивом писем и, без сомнения, бесед.
В глазах общественности ситуация, в которой оказались отец и сын, выглядела двояко: с одной стороны, Томаса власти преследовали меньше, чем его друзей, не имеющих могущественных покровителей; с другой стороны, часто он попадал в немилость именно как сын Антанаса Венцловы, поскольку нападать на отца было несподручно. Эта ситуация дошла до крайности в 1971 году, когда Антанас Венцлова лежал в больнице после очередного инфаркта. 24 марта он жалуется в дневнике на особенно сильный сердечный приступ и продолжает: "Сегодня на пленуме правления С[оюза] П[исателей] Томаса вроде бы должны принять в С[оюз]". Увы, но из десяти кандидатов в тот день не был принят в Союз писателей только Томас. Для тех, кто голосовал против него, были неприемлемы и эстетические, и нескрываемые политические взгляды поэта, но есть мнение, что удар был нацелен совсем не на сына, а скорее на отца. Поэт Эугениюс Матузявичюс утверждал позже, что именно голосовавшие против Томаса повинны в следующем инфаркте Антанаса Венцловы. Так же думает и сам Томас: "Скорее всего, были члены Союза писателей, которым очень хотелось загнать в могилу моего отца (и это им, конечно, удалось)". Ведь для Антанаса Венцловы членство в Союзе казалось очень важным, поэтому, когда туда не приняли его сына, удар оказался так силен.
Антанас Венцлова умер 28 июня 1971 года. У Томаса не осталось хоть и относительной в последние годы, но все же опоры. С другой стороны, именно после смерти отца он начал вполне открыто выражать свое мнение, не совпадавшее с официальным. Пока был жив Антанас Венцлова, сын старался этого не делать, чтобы не навредить отцу. В Советском Союзе отношения между знаменитыми отцами и их сыновьями складывались по-разному. С некоторой поправкой, русской параллелью отношениям Антанаса и Томаса может служить судьба Дмитрия и Максима Шостаковичей. По свидетельству очевидцев, у гроба отца Максим "…сидит философски. Для него окончилась опека большого друга, советчика, защитника, опоры. Что ждет его впереди?". Максим Шостакович, почти ровесник Томаса, родился на год позже, в 1938-м, а уехал в эмиграцию, как и Томас, через шесть лет после смерти своего отца, в 1981 году.
В стихах Томаса Венцловы "Старшему поэту", написанных в 1998 году, нет посвящения отцу, название обобщено, но внимательный читатель сразу вспоминает того "старшего поэта", который был рядом, жил в том же доме. Начало стихотворения: два поэта у лампы "под шелковым обтрепанным абажуром", объединенные одним текстом, и только им:
"Вот – две хорошие строчки".
Это нас и объединяло. Остальное мы видели по-разному:
плакучую иву у каменной стены, террасы из красноватого камня,
кружево пены на летнем песке. Да, я нахожу в себе
твое уважение к ритму, боязнь бесформенной материи,
но помню и то, чего не хочу помнить: как постоянно ширилось
расстояние между нами…
В конце стихотворения это тождество, противостояние, горькое пожелание вечного покоя, напоминающее об историческом прошлом ("Ты жил как другие сверстники, / разве что цельнее – чтобы я безмолвно шевелил губами / и повторял слова, которыми тебя не провожали: / вечный покой дай им, Господи. Без тяжелых снов. / И Вечный Свет да светит им. Как шахтерская лампочка"), приобретает символическое звучание:
Однажды проснусь на вокзале
и увижу тебя. Фонарь сзади вагона
шевельнется и удалится – быстрей и быстрей, -
а мы будем стоять,
не смотря друг на друга, чужие и тождественные.
Эту связь между старшим и младшим поэтами, отраженную в стихах, могли бы определить слова Катулла "odi et amo", которыми Томас Венцлова, подобно польскому писателю Александру Вату, обозначает взаимоотношения поэта и речи.
Когда Литва стала независимой, Томаса Венцлову не раз просили рассказать о своем отношении к отцу, подразумевая, что сын должен осудить отца – коммуниста и советского функционера. На это аморальное требование Томас однажды ответил предельно ясно: "Всегда найдутся люди, которые будут говорить плохо о моем отце, но я считаю, что сыновний долг в другом. Он определен четвертой заповедью, а этой заповеди, как и всех Десяти, я стараюсь в жизни придерживаться. Требование к сыну осудить отца увековечивает менталитет Павлика Морозова. Этого не будет".
Долгое время Томас Венцлова был известен как сын советского писателя Антанаса Венцловы. Сейчас все больше читателей говорят об Антанасе Венцлове как об отце поэта Томаса Венцловы. Для истории литовской литературы важны они оба.
8. Путь в эмиграцию
Покинуть свое отечество (и при желании вернуться обратно) – естественное человеческое право, входящее в само понятие отечества. Отечество, которое не может гарантировать этого права каждому своему гражданину, похоже не на родину, а на тюрьму.
Томас Венцлова
В 1975 году в альманахе "Весна поэзии" было напечатано стихотворение Томаса Венцловы "Ода городу". Даже еще незнавшие, что поэт собирается эмигрировать, почувствовали в стихах прощальную ноту. Венцлова как бы прощается с Вильнюсом, с Литвой, осознавая, что расставание неизбежно:
Не смогу, но утрачу,
погашу, как фитиль,
к переулкам впридачу
эту башню и шпиль,
это море и сушу,
и в песчинках смолу.
Если дышит, и душу
удержать не смогу.
Но до настоящего прощания оставалось еще два года, полных напряжения, важных событий и разнообразных дел.
Томас Венцлова с юности стремился и к интеллектуальной, и к географической свободе, мысли об эмиграции посещали его не раз, но долгое время казалось, что оставаться в Литве патриотично: "Мир стал ближе благодаря технике – и нечеловечески далеко, но совсем не из-за техники. <…> Надо жить той судьбой, которая дана твоему народу. Но трудно. Часто думаю, сбежал ли я, если бы представилась возможность (отвлечемся от опасностей и последствий). Скорее всего, нет; со слезами, но нет". Постепенно Томас понял, что работать не лицемеря становится все труднее, идти на компромиссы не позволяет совесть. Каждый человек в ответе прежде всего себя, а послужить родине он может и из-за границы.
9 мая 1975 года он написал "Открытое письмо ЦК Компартии Литвы". В нем сдержанно и лаконично изложены мотивы, которые подвигли автора на просьбу об эмиграции:
Коммунистическая идеология мне чужда и представляется в большой степени ошибочной. Ее безраздельное господство принесло моей родине немало бедствий. Барьеры на пути информации, репрессии по отношению к инакомыслящим толкают наше общество в застой и отставание. Это губительно не только для культуры. Со временем эти методы способны погубить и само государство, которое с их помощью пытаются укреплять. Не в моих силах что-либо в этом изменить. Я не мог бы это сделать и тогда, если бы обладал той властью, которой обладаете вы. Но все же я могу – и даже обязан – откровенно изложить свое мнение. Это все же больше, чем ничего.
Эти взгляды у меня сложились давно и самостоятельно. На протяжении многих лет я не высказал и не написал ни единого слова, которое бы им противоречило. <…> Любой гуманитарий в Советском Союзе вынужден непрестанно доказывать свою верность господствующей идеологии, чтобы мог работать. Это легко для приспособленцев и карьеристов. Это нетрудно, хотя, быть может, неприятно для убежденных марксистов. Для меня это невозможно.
Я не умею писать "в стол", мне нужен контакт с аудиторией. Никакой работы, кроме литературной и культурной, я делать не умел и не хотел бы, но возможности такой работы для меня из года в год ограничиваются, поэтому самое мое пребывание в этой стране становится бессмысленным и сомнительным. <…> Прошу разрешить мне в соответствии со Всеобщей декларацией прав человека и действующим законодательством отбыть вместе с семьей на жительство за границу. <…> Также прошу не подвергать дискриминации тех членов моей семьи, которые придерживаются иных, нежели я, взглядов и остаются в Литве.