Отец Марины - Владимир Поляков, летчик Русской армии, в пятнадцатом году поступил добровольцем во французскую армию. Он тоже не чурался муз и с удовольствием окончил консерваторию. Талант певца привел его в Парижскую русскую оперу, коллектив которой собирался гастролировать в Югославии. Так сошлись пути отца и матери будущей актрисы. "Вся моя жизнь, - вспоминает Влади, - это театр. Когда мне было два с половиной года, мои родители и сестра Милица играли маленькие спектакли, в которых меня ставили на стол и я, как могла, пела и плясала… А много позже участвовала в пьесах моего первого мужа Робера Оссеина". Уже взрослым лицедеем Марина искала себя в инсценировках Шекспира, Габриэля Гарсиа Маркеса, Чехова. Театром она занималась вплоть до замужества с Владимиром Высоцким, двенадцатилетний роман с которым и стал ее собственной сценой. За невидимыми (а зачастую и прозрачными) занавесами шло бурное, увлекательное, воистину драматическое действо, достоинства и провалы которого мы разбираем до сих пор. Впрочем, век близится к концу, уходят со сцены его герои, нарождаются новые поколения, которым нужен уже иной театр, и кажется, что личные и творческие судьбы Владимира Высоцкого и Марины Влади стали меньше интересовать. Но это только кажется: история всегда современна, и я уверен, что жизнь и того и другого долго еще будет волновать любителей муз. Ибо в ней так много яркого, искреннего, так много своего времени, так много подлинных чувств и страсти, так много таланта, что наблюдаемая нами и сочиняемая на глазах помидорно-кровавая, кухонно-рыночная сказка семейно-певческих отношений Пугачевой и Киркорова кажется пошлым бутафорским фарсом.
Ей больно видеть нищих детей
С Россией Марину Влади связывает не только Высоцкий. Ее не забывали театральные режиссеры и киносценаристы, она снялась в нескольких наших фильмах. Во Франции лет восемь назад вышел ее роман "Путешествие Сергея Ивановича" на афганскую тему. Эта история о чистом и светлом юноше, который из своей маленькой деревни попадает на войну. Ее приглашают на юбилеи и всяческие премьеры, связанные и с Высоцким, и с ней самой. Говорят, что не так давно, два года назад, она собиралась посетить Москву в связи со своим 60-летием. Ей обещали мировое концертное турне по России, Америке, Израилю. Но Влади, а с ней и других участников поездки "кинул" некий импресарио по фамилии Курцер. Еще одно разочарование, связанное с Россией. В свое время, и когда-то об этом чуть ли не шептались, ее последний муж - известный врач-онколог Леон Шварценберг - пытался вылечить от рака Андрея Тарковского, и последние месяцы жизни великий режиссер прожил в доме Марины. Именно Леон помог сыну Тарковского Андрею, не видевшему дотоле отца целых четыре года, приехать во Францию. Ее поместье в часе езды от Парижа - в местечке Мезон-Лаффит - куплено Мариной в пятнадцать лет на первый большой киногонорар. Правда, недавно Влади продала это поместье. Матери и сестры уже нет в живых, а дети - Петр и Игорь от брака с Оссеином и Владимир от брака с летчиком Жаном Бруйе - не хотят там жить. Один из них вообще уехал далеко от матери - в Америку - и где-то на границе между Парагваем и Бразилией разводит коров. Влади долго сопротивлялась мысли расстаться с домом, с которым много было связано, но жизнь так архаично не может топтаться на месте. Актриса снова связалась с театром, который, конечно же, находится в Париже, и переехала в столицу Франции. Поначалу об этом мало кто знал, все держалось в тайне. Сейчас об этом рассказывает и сама Марина. Докучающие ей русские журналисты с грустью выслушивают и многое другое, о чем вдова Высоцкого и наш общий кумир размышляет также с грустью:
- После ленинградского пожара не было повода приезжать в Петербург и Москву. Прожив несколько дней в Одессе по случаю съемок в фильме, где когда-то мы с Владимиром переживали счастливые дни, я увидела, как рушится этот красивый легендарный город. В местном музее отсыревшие рукописи Пушкина и Блока девчонки-библиотекарши высушивают утюгами. Это немыслимо, на глазах обрывается связь времен. Давно я не видела новых русских фильмов ни Кончаловского, ни Михалкова. Последнее, что я здесь посмотрела, "Такси-блюз…", так себе.
Мне больно смотреть, как нищенствуют люди на улицах. Для меня это крах всего общества. Я не могу смотреть на девчонок и мальчишек, которые занимаются проституцией. Все, против чего я борюсь во Франции, процветает в России.
Марина Влади против всяческих музеев Высоцкого. Единственное, что она хочет, чтобы не искажали память о близком ей человеке, об их взаимоотношениях. Марина бодрится и на вопросы о том, дескать, что Высоцкий потихоньку уходит из памяти, обидевшись, парирует, что это неправда, что он незабываем. К сожалению, Влади не права: последние опросы по части интереса молодежи к кумирам прошлых десятилетий показали, что имя Высоцкого многим не известно. Отношения Влади с родственниками Высоцкого, с его матерью Ниной Максимовной и сыном Никитой, по-прежнему теплыми не назовешь. И все из-за той давней уже правды о Владимире Семеновиче, рассказанной ею в "Прерванном полете…" О том, что кумир миллионов пил, катал рулетку в Лас-Вегасе и Монте-Карло, что он был наркоманом. Все эти игры в чистенького сыночка и папочку сегодня кажутся просто смешными. Нас уже не шокирует ни смерть от СПИДа Рудольфа Нуриева, ни безбрачно-"отказная" дочь Майи Плисецкой, ни "голубизна" знаменитых певцов и политиков, ни духовно-бесшлагбаумные мемуары об Андрее Миронове, Юрии Любимове, Любови Орловой…
А любовь к отеческим гробам? Марина Влади (кстати, эту сценически киношную фамилию она придумала себе в память об отце Владимире) старается ни о чем в жизни не жалеть. Ни об отказе от съемок в многосерийном фильме об Анжелике, который бы сделал ее богатой и еще более популярной; ни о том, что из более чем 80 фильмов, в которых она снималась, лишь десяток достоин серьезного внимания; ни о членстве во французской компартии, в которой она, правда, пробыла лишь три недели; ни об ограбленных дачах под Москвой и под Парижем… Она жалеет лишь о том, что не смогла спасти любимого человека, ибо в этот момент ее не было в Москве. Она уверена, что Высоцкий и сегодня убийственно актуален, что будущие поколения признают в нем своего. И она скупает украденные когда-то свои письма к нему - драгоценные меты чувств к самому дорогому ей человеку. Она не раз говорила о том, что самые счастливые моменты ее жизни связаны с Высоцким. Да, жизни трагичной, но безумно интересной, насыщенной. Владимир много дал этой женщине в понимании России и мира, а она дала ему возможность этот мир увидеть.
Так ставит ли наполовину по крови "басурманка", наполовину русская Марина Влади (Полякова) крест на России? Приедет ли она к нам? И в какой роли, с какой целью, с каким настроем? Неужели Ваганьковское кладбище больше не потревожит нога красавицы-россиянки, колдуньи, приворожившей пол-России своей наивностью, искренностью, мягким, с европейским акцентом голосом и длинными русыми волосами? Неужели и впрямь вслед за Мстиславом Ростроповичем, разочаровавшимся в нашей доморощенной публике, Иосифом Бродским, который так и не успел (или не захотел) хоть на денек посетить родные пенаты, за Рудольфом Нуриевым, ставшим мировой звездой и гордостью Франции, или за многими иными, кто до сих пор сомневается, взглянуть (или не взглянуть) хотя бы одним глазком на бедную свою родину, к нам больше не приедет Марина Влади? Горько, обидно, больно. 2003
ЕЛЕНА ОБРАЗЦОВА: "ВСЕ ЭТИ ФУРШЕТЫ - СMEPТНАЯ МУКА"
Когда последний раз я был в Большом театре? Не припомнить. И не стыдно идти на интервью с самой Еленой Образцовой, оперной суперзвездой, признанной во всем мире певицей, чьего появления ждут элитные сцены, чью ручку целуют короли и президенты, чьей дружбы домогаются небожители? Но когда я торопливо вышагивал вдоль Патриарших прудов, в голову пришла спасительная догадка: "А может быть, Елена Васильевна не читает газет? Тогда мы квиты".
Ветхий подъезд старинного особняка, кодовый замок, гулкая межэтажная тишина. На разговор мне отпущено сорок минут. Маловато, конечно, но ведь я застал певицу перед очередным отъездом в аэропорт после очередного приезда в Москву. Выглядит прима роскошно: улыбка ослепительная, речь торопливо-деловая, манеры одновременно шальной городской девчонки и деревенской хохотуньи, то есть без жеманства, без искусственности, без позы. Сидим на кухне… Мировая богема…
- Ну что вы, какая мировая богема? Я не приемлю пустой светской жизни. И не веду ее. Толчея возле фуршетных столов, в прокуренных коридорах, в суетливой болтовне меня раздражает. Я даже по телевизору не могу этого видеть. Вручение друг другу каких-то там премий, наград, орденов… Трата драгоценного времени, смертная скука.
- А что вы предпочитаете?
- Прогулку по дачному саду, чтение книги на кухне, знакомство с новой музыкой.
- Вы больше любите дачу или город?
- Я городская жительница, но муж больше времени проводит на даче, вот я и разрываюсь.
- Простите, Елена Васильевна, а мужу вас не сменился? Жизнь и впрямь суетливая, за всем и не уследишь.
- Нет, не сменился, люблю своего Жюрайтиса (смеется). Уж полжизни с ним, если не больше. Сейчас он в Египте, улетел с Большим театром (через два месяца после беседы с Еленой Васильевной дирижер Большого театра Альгис Жюрайтис скончался в Москве. - Ф.М. ).
- Как вы познакомились?
- В Большом и познакомились. Он работает в нем уже сорок лет, а я чуть поменьше. Поначалу были партнерами, испытывали симпатии друг к другу. А потом как-то в один день вышло, получилась любовь, стали мужем и женой.
- У вас по нынешним временам богатейший для богемы опыт существования с одним мужем. Любопытно, меняется ли человек за столько лет нелегкой совместной жизни?
- Думается, человек с молодости уже неизменен. Так и Альгис, каким был сложным, тяжелым, быстрым, реактивным, таким и остался. С ним нелегко, но я люблю его по-прежнему - он тонкий человек, душа у него тонкая.
- Скажите, почему в последнее время о вас мало слышно, вы не даете интервью, вас трудно застать в Москве? Или вы в непрерывном мировом турне?
- Отчасти так. Прилетаю в Москву, и здесь то звонок по телефону, то в дверь. Так и мечусь. Я и впрямь много в последние годы гастролирую. И по свету, и по России. Недавно была в Магадане, Могилеве, Минске, на Украине. Словно наверстываю упущенное, знаете, как раньше было, - больше трех месяцев гастролировать ни-ни. А нынче свобода, только отвечай на приглашения.
- Прекрасно, что приглашают, зовут.
- Я сейчас в моде, просто разрываюсь. Как в молодые годы. Только что спела "Сестру Анжелику" Пуччини в Венеции, еду в Испанию петь в "Трубадуре", потом там же "Адриену Лекуврер", потом в Баку на "Кармен", потом с той же "Кармен" в Токио, потом повтор - снова Испания и Токио, потом на "Бориса Годунова" в Бразилию, в Макао на "Бал-маскарад"… Короче, все расписано на много месяцев и даже лет вперед.
- В Баку с Гейдаром Алиевым виделись? Он вроде бы меломан.
- Как же, конечно, встречались. С большим удовольствием я пела там "Кармен". Алиев принял нас у себя во дворце, я была счастлива. Он очень интеллигентный, культурный человек.
- Вы избалованы вниманием сановных персон?
- Не совсем. Вот раньше я это ощущала. Меня любили, ценили, ко мне было какое-то особое отношение, я была счастлива. А сейчас… Наше правительство будто бы не замечает. Ни с кем я не встречаюсь и особого внимания к себе не испытываю. Правда, думаю, что такое отношение не только ко мне, но и ко всем, кто занят в классическом искусстве. Сейчас в моде девочки, которые исполняют современную попсовую музыку.
- Не грозит ли серьезному оперному искусству нашествие всего этого звона, грохота, сумбура? Ваш слушатель не растает?
- Это исключено. Мой зритель навечно со мной. Карьеру с ним мы начинали делать вместе. Те молодые девчушки, которые бегали на мои спектакли с цветами и сидели в первых рядах, нынче… чего уж там, вместе старимся, а кто был постарше, сегодня уже старушки. Но и они верны. Это очень трогательно. До слез. Эта любовь на всю жизнь, я очень им благодарна за верность. И разве могут они полюбить попсу, ведь они воспитывались на классической музыке и умрут под нее. А то, что нынче иная в моде музыка, что же, это естественно, и не надо видеть в этом трагедии. Ведь и среди модернового искусства есть хорошие артисты, исполнители, которые доставляют удовольствие уже иной части публики.
Другое дело, что это трагедия для будущих поколений. Как же можно прожить без Чайковского, Штрауса, Римского-Корсакова, Пуччини, Рахманинова… Считаю, что отсутствие регулирования в деле музыкальной культуры - большая ошибка правительства.
- Зато у нас нынче все подряд великие, гениальные. Не кажется ли вам, что подлинная значимость таланта девальвируется?
- Это болезнь века. И, конечно же, нашего времени. С такими определениями надо быть осторожней. Зачем же тиражировать гениев, ведь их - единицы. Вот в Кремле награждали очередных заслуженных, сказали: "Здесь находятся лучшие люди России". Мне кажется, так говорить нельзя. Режет слух, возникают сомнения. Лучшие люди? Двадцать-тридцать человек. А остальные - худшие, выходит?
- Каковы теперешние отношения с родным вашим театром - Большим? На эту тему всякое говорят.
- Да, пою я очень мало. В этом сезоне спела лишь "Аиду" и два "Бала-маскарада". Не могу сказать, что у меня на Большой театр нет времени, но, как бы это сказать, не так уж ласково зовут. Может, не заинтересованы? И опять же, не только ко мне такое прохладное отношение. Замечательная певица Маквала Касрашвили, и та дает два-три спектакля в году, это очень грустно. Конечно, свой театр мы любим и готовы петь там за три копейки. Но любовь должна быть взаимной… Не знаю… Если честно, вообще не могу понять, что происходит в Большом. В опере, во всяком случае, все плохо, все рецензии плохие. Конечно, молодежь надо привлекать, но растить-то ее надо на традициях. А в театре этого понять не хотят. Вот вы заговорили о Большом театре, и мне стало ужасно грустно.
- С Гергиевым у вас более теплые отношения. Да и Мариинка не менее прославленная сцена.
- Да, Гергиев меня очень любит, приглашает, радует. Недавно была с ним в "Ла Скала", в Венеции, сейчас он зовет меня в "Войну и мир", хочет поставить и в "Ла Скала", и в "Метрополитен-опера", в 2000 году. А сейчас новые с ним гастроли, буду петь "Кармен" уже без гипса.
- Господи, а что случилось, Глена Васильевна?
- На сцене Мариинки тенор меня уронил, сломала руку, четвертый акт допевала со сломанной рукой, под наркозом. Что делать, когда-то Мазурок сломал ногу, а недавно какой-то драматический актер чуть ли не испустил дух, упав в оркестровую яму…
- Сочувствую вам, и, слава богу, все обошлось. Скажите, это правда, что вы единственная из наших советских певицу удостоившаяся чести попасть в золотую книгу "Метрополитен-опера"?
- Возможно, коль вы об этом слышали. Но я и в самом деле уже много лет пою на этой, едва ли не самой престижной сцене мира. Так же много лет, как и на сцене "Ла Скала".
- В вашем музыкальном мире бушуют такие же страсти, как и в остальном общежитии. Ревность, зависть, подсиживание, доносы… Каковы ваши отношения с Галиной Вишневской после того, что она написала о вас в своей книге "Галина"?
- Встречались неоднократно: здрасьте - до свидания. Особого желания общаться с нею у меня нет. Что касается ее книги, что ж, возможно, что ею двигала творческая ревность, ведь я сделала очень большую карьеру. А, может быть, в часы отчаянья после отъезда из Советского Союза она озлобилась и на меня, и на многих, многих. Ведь вы читали книгу, сами знаете. Но горя большого я не чувствовала, что мы разошлись. Хотя сначала переживала, ведь я Вишневскую очень любила.
- Как человека или как певицу?
- Больше как человека. Вообще она была хорошая тетка (искренне смеется), хорошая женщина, открытая, никогда не выставлялась, не хотела казаться лучше, чем на самом деле, и эта открытость меня, молоденькую девчонку, очень подкупала. Я ее любила, и когда мы поссорились, то есть я с ней не ссорилась, разошлись после книги, у меня был просто шок. Но не осталось во мне ни злобы к ней, ни чувства мести, тем более…
- Это хорошее качество в вас, Елена Васильевна.
- А зачем быть злой и мстительной? Ведь Бог есть, и он все видит. Я верующий человек. Мне кажется, что наша душа не умирает. Умирает только наша шкурка. Поэтому над душой надо трудиться, совершенствовать ее по силе возможности.
- Вы ведь тоже когда-то написали книгу, и она стала бестселлером?
- До сих пор у меня просят эту книгу, но ничего не осталось. Издать бы ее снова, но сегодня так трудно что-то делать без помощи других, и не знаешь уж, чего у кого просить. Книгу помогала писать журналистка, искусствовед Рена Шейко, царство ей небесное, умерла молодой. Целый год она ходила за мной и со мной. Она писала обо мне, а я в это же время вспоминала свою жизнь… Есть замысел продолжить книгу. Пишу я быстро, но только под вдохновенье.
- Елена Васильевна, в ваших друзьях числятся почти все первые голоса мира: Паваротти, Каррерас, Монсеррат Кабалье, Гяуров… Вы многое знаете об их жизни. Скажите, это правда, что Паваротти требует за свои выступления сумасшедшие гонорары, что он не выходит на сцену, если ему не платят полмиллиона долларов?
- Паваротти тенор, а тенора - особый народ, они и впрямь получают самые высокие гонорары. Теноров очень мало, а хороших еще меньше. Плюс к этому Паваротти обладает необычайным даром обаяния: он единственный из теноров может собрать стадион. И этому есть объяснение. Когда-то в нью-йоркском центральном парке он начал давать концерты на открытом воздухе, и американцы валом валили послушать великого итальянца. Сейчас готовится какое-то умопомрачительное шоу Паваротти и… не удивляйтесь… Майкла Джексона. Представляете, какими деньгами здесь пахнет? Но лично я к такому шоу отношусь отрицательно.
- Если не секрету каковы же ваши гонорары?
- Это действительно секрет, потому что я нахожусь во власти менеджера. А пенсия моя совершенно не секретная - 490 рублей.
- Но почему такая маленькая пенсия, ведь вы народная артистка Советского Союза.
- …лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда…
- Поразительно, слов нет. Я знаю, что поп-звезды находятся во власти изворотливых менеджеров, а раньше вы были под крышей Госконцерта…
- …которому я дала прибыль не менее чем в миллион долларов. Был в моей биографии такой казусный случай. Когда-то хорошо ко мне относившийся тогдашний министр культуры Петр Демичев подарил в пожизненное пользование рояль "Стейнвей". Но все меняется, сменился и министр культуры. Новый - по фамилии Захаров - приказал отобрать у меня подарок прежнего министра. Пришли дяди и, как это было после революции, экспроприировали презентованный рояль. Вот какие были порядки: я дала этому государству миллион долларов, на эти деньги "стейнвеями" можно было уставить дорогу от Патриарших прудов до Кремля… Тогда со мной и случился нервный криз, пропал голос, пошатнулось здоровье. Было просто обидно. Я написала Раисе Максимовне, ответ жду до сих пор…