7 октября студенты устроили грандиозное шествие от университета через Дворцовый мост, Невский и Владимирский проспекты на Колокольную улицу, к дому попечителя учебного округа генерала Г.И. Филипсона. По пути к колонне студентов университета, растянувшейся на целую версту, присоединялись слушательницы женских курсов, студенты-медики, студенты-технологи, воспитанники военно-учебных заведений, гимназисты. Петербуржцы никогда не видели ничего подобного. На Невском французы-парикмахеры выбегали из своих заведений и, весело потирая руки, восклицали: "Революсьон! Революсьон!" Будущий знаменитый химик Д.И. Менделеев, тогда молодой приват-доцент университета, занес в свой дневник: "История встающей России началась. Этот день запишут и долго, долго будут помнить".
Массовые студенческие сходки проходили и в следующие дни на улице и набережной, примыкающих к главному зданию университета. Несмотря на начавшиеся аресты, поддержать студентов сюда приходили толпы горожан. Среди них были и братья Миклухи. Михаил сообщает, что "братья, извещенные старшими товарищами, участвовали в студенческих беспорядках".
14 октября возле университета были арестованы сразу 35 человек, в том числе Сергей и Николай. Их препроводили в Петропавловскую крепость и заключили как "секретных арестантов" в Кронверкскую куртину. Тюремный быт был очень тяжелым. Характерно, например, донесение коменданта крепости генерал-лейтенанта А.Ф. Сорокина петербургскому военному генерал-губернатору Н.Н. Игнатьеву об условиях, в которых содержались арестованные гимназисты: "В покои, где помещаются арестованные, для ночного освещения ставится ночник из конопляного масла, которое в продолжении ночи производит такую копоть, что у арестованных делается чернота в ноздрях, ушах и даже наружно, на лице, белье грязнится в короткое время, комнаты чернеют, воздух в оных заражается и разрушительно действует на здоровье лиц, в оных заключенных, потому что они не выходят из комнат даже "для естественной надобности", имеющейся же форточки для освещения комнаты слишком недостаточно, да и не всегда могут быть таковые раскрыты". Никакие свидания и передачи с воли не допускались. Юные арестанты были полностью изолированы от внешнего мира.
К счастью, заключение в крепости оказалось непродолжительным. Судьбу братьев Миклух и нескольких других гимназистов решило прежде всего то, что они были учащимися средних школ. Кроме того, на допросе братья преуменьшили свой возраст. Шестнадцатилетний Сергей сказал, что ему 15 лет, а пятнадцатилетний Николай - 13. Гимназисты дали следующие письменные пояснения: "Второго октября (старого стиля. - Д. Т.), проходя по надобностям нашим мимо здания университета в то самое время, как полициею забирались студенты, мы были захвачены без всякого с нашей стороны повода к беспорядкам, потому что на сходках студентов никогда не были и в делах их никакого участия не принимали". В числе подписавшихся был и "сын инженер-капитана Николай Миклуха". Следственная комиссия признала их "взятыми по ошибке", и утром 18 октября гимназисты были отпущены.
Как показали дальнейшие события, заточение в крепость по-разному повлияло на братьев Миклух. Если Николай, несмотря на пережитое потрясение и очередное ухудшение здоровья, не отказался от своих взглядов и продолжил контакты с радикально настроенными студентами, то более прагматичный Сергей решил отныне держаться подальше от политики и избегать столкновений с властями.
Правительство ответило на продолжающиеся волнения усилением репрессий. В октябре более трехсот студентов было арестовано и помещено в Петропавловскую крепость и Кронштадтскую цитадель. Нескольких студенческих вожаков отправили в ссылку в места не столь отдаленные. Остальных арестованных освободили в декабре, но при этом большинство иногородних выслали из столицы. Всего за участие в беспорядках были исключены из университета 683 студента. 1 января 1862 года Александр II распорядился закрыть Петербургский университет "вплоть до пересмотра университетского устава".
Студенческое движение в Петербурге не прекратилось и в 1862 году, только стало менее массовым и приняло иные формы: печатались и распространялись прокламации, велась устная пропаганда среди молодежи, соблюдая конспирацию, продолжали собираться кружки, на основе которых начала формироваться тайная организация "Земля и воля". Николай Миклуха с увлечением читал прокламации и проникавшие из-за кордона новые выпуски "Колокола". Но наибольшее влияние на впечатлительного юношу произвел роман Н.Г. Чернышевского "Что делать?", опубликованный по недосмотру цензуры в журнале "Современник".
В наши дни нелегко понять тот поистине огромный интерес, который вызвал роман в русском обществе, особенно в передовой его части. Современники восприняли роман Чернышевского не столько как художественное произведение (его чисто литературные достоинства едва ли велики), а как своего рода манифест, в котором в завуалированной форме проповедовались идеи переустройства общества, преимущественно на началах утопического социализма, предлагались для подражания идеальные образы "новых людей". Николай с негодованием воспринял известие о том, что Чернышевский заточен в Петропавловскую крепость. Как сообщает Михаил, роман "Что делать?" стал для его брата настольной книгой на многие годы.
Конечно, гимназист Николай Миклуха читал в 1861 - 1863 годах не только "Что делать?", милый его сердцу "Колокол" и разнообразные статьи в русских журналах, ставших значительно более интересными в связи с цензурными послаблениями. Ему приходилось корпеть над латинской грамматикой, заучивать математические формулы, углубляться в античную историю. В небольшом архивном фонде инженер-капитана Миклухи сохранились невесть как попавшие туда школьные тетрадки его сына по этим предметам. Николай по-прежнему тяготился учебой в гимназии, частенько хворал и не упускал ни малейшей возможности "не ходить в классы".
При подведении итогов 1861/62 учебного года Николай Миклуха получил "хорошо" по латинскому и французскому языкам, "удовлетворительно" по русскому и немецкому языкам, естественной истории, географии, истории, физике и "посредственно" по математике. Пересдав последний предмет, он с трудом перешел в следующий класс.
В 1862/63 учебном году, будучи учеником шестого класса, Николай перенес, по его словам, "воспаление в легких". Гимназию он посещал только в октябре, декабре и марте. В результате ему выставили "хорошо" по французскому языку, "удовлетворительно" по истории, немецкому языку и физике, "посредственно" по русскому, латинскому языкам и естественной истории, а по математике и географии он вообще не аттестовался. Средний балл равнялся 2 7/9, и Николай был оставлен на второй год в шестом классе.
"Это постоянное стеснение", постоянное насилие способностей не может не иметь дурных влияний на ученика, - писал в 1860 году педагог А.Н. Робер, призывая к реформе школьного образования. - Многие, очень многие природы не могут выносить семи лет такой жизни, постоянно находясь в борьбе, питают чувство вражды к воспитателям, беспрестанно подвергаются наказаниям, делаются дурными учениками, наконец принуждены бывают выйти из гимназии, не кончив своего курса". Именно так решил поступить Николай. 27 июня 1863 года он подал заявление о выходе из гимназии.
Многие биографы Миклухо-Маклая, прежде всего его брат Михаил и другие родственники, утверждают, что Николай был исключен из гимназии по политическим мотивам, а формально за "малоуспешность". Приемный сын Екатерины Семеновны Михаил-младший предложил в качестве объяснения и вовсе фольклорный сюжет. "Окончательным поводом к исключению, - уверял он, - послужила следующая шалость: он ошибся в склонении слова "гапа" (лат. "лягушка". - Д. Т.). Раздраженный замечанием учителя, он нарисовал лягушку и приколол к фалдам вицмундира преподавателя. Конечно, разразился скандал и его исключили". Б.Н. Комиссаров, опираясь на архивные документы, в 1983 году восстановил действительный ход событий, но в 1994 году пресловутая лягушка появилась вновь в статье, написанной внуком младшего брата нашего героя. Правда, нельзя сбрасывать со счетов сообщение Михаила о том, что брат любил "заводить с учителями разговоры на политические темы", что экспансивный юноша "высказывал без всякой утайки свои мысли в разговорах с учителями". Это могло серьезно осложнить дальнейшее пребывание Николая в гимназии.
Уйдя из гимназии, Николай Миклуха был полон решимости продолжить образование. По словам Михаила, "брат в душе был художник и любил природу и прекрасное". На школьной скамье он мечтал поступить в Академию художеств, но отказался от этого намерения, вняв, как он сам писал, тактичным уговорам матери. Николай решил воспользоваться существовавшей тогда возможностью без окончания гимназического курса стать вольнослушателем Петербургского университета. Но какой факультет предпочесть? 24 сентября 1863 года он подал прошение о зачислении его вольнослушателем на отделение естественных наук физико-математического факультета. Такой выбор был не случаен. В те годы у образованной части русского общества, особенно у молодого поколения, возник своего рода культ естествознания, так как считалось, что поразительные успехи естественных наук способны преобразить всю жизнь человечества. "Эта мода, - вспоминает известный литератор и педагог Е. Н. Водовозова, - подчинила тогда такое множество интеллигентных людей, что нередко талантливые музыканты, художники, певцы и артисты забрасывали искусство ради изучения естественных наук и вместе с другими бегали на ботанические, зоологические и минералогические экскурсии, работали с микроскопом, определяли тщательно собираемые камешки - все были загипнотизированы великим значением естествознания".
Но Николай не просто поддался всеобщему увлечению. Среди узколобых формалистов, буквоедов, интриганов и злобных невежд, которые составляли большинство в педагогическом коллективе Второй Петербургской гимназии, выделялся своими познаниями и педагогическими способностями учитель естествознания Карл Карлович Сент-Илер. Он совмещал преподавание в гимназии с работой в Зоологическом институте Петербургской академии наук и сумел пробудить у любознательного, хотя и редко приходящего на занятия ученика интерес к естествознанию. Определенное влияние на будущее Николая мог оказать и учитель географии Матвей Семенович Кобылин, который, выходя за рамки школьной программы, рассказывал на уроках о новейших открытиях и исследованиях. В сочетании с книгами о путешествиях, в изобилии имевшимися в библиотеке отца, эти рассказы привлекли внимание Николая к экзотическим странам и населяющим их народам.
Семнадцатилетний вольнослушатель сразу же окунулся в студенческую среду с ее высокими порывами и повседневными заботами. "Он усердно занялся естественными науками и даже с товарищем намеревался издавать записки", - сообщает Михаил, а в черновом наброске уточняет: брат хотел "издавать лекции, что ему было легко… так как он хорошо рисовал".
Не ограничиваясь записыванием лекций, Николай Миклуха усердно штудировал книги по естественным наукам. В его записной книжке за 1863 год даны лаконичные, но очень выразительные оценки прочитанных книг - от "дельно, очень дельно" до "весьма плохо, дрянь". Так, его увлекли труды выдающихся русских ученых - "Рефлексы головного мозга" И.М. Сеченова и "Обновление и превращение в мире растений" А.Н. Бекетова, но разочаровала пользовавшаяся тог да большой известностью в кругах радикальной русской интеллигенции книга немецкого естествоиспытателя К. Фогта "Естественная история мироздания".
В 1863 году у Николая появился новый приятель - князь Иван Тарханов (Тархнишвили), который, сдав экстерном экзамены на аттестат зрелости во Второй Петербургской гимназии, стал студентом естественного отделения физико-математического факультета университета. Приятели выкраивали время, чтобы бегать в Медико-хирургическую академию на лекции И.М. Сеченова. Тарханов - красавец грузин очень знатного происхождения, потомок великого полководца Георгия Саакадзе, - придерживался, как и Миклуха, демократических убеждений.
В том же году университетскую кафедру зоологии возглавил выдающийся ихтиолог-дарвинист К.Ф. Кесслер. Он настоял на разделении зоологических и анатомо-физиологических дисциплин на физико-математическом факультете. Уже в конце 1863 года была учреждена новая кафедра анатомии человека и физиологии животных. Руководить ею был приглашен Ф.В. Овсянников, до того преподававший в Казанском университете и в год переезда в столицу избранный экстраординаторным членом Петербургской академии наук. При Овсянникове в Петербургском университете впервые началось преподавание физиологии. 3 февраля 1864 года, в начале нового семестра, Миклуха подал следующее прошение ректору: "Имея желание слушать лекции 1-го курса г. профессора Овсянникова, прошу о выдаче мне нужного для этого свидетельства". Прошение было удовлетворено, "с взысканием 8 рублей". На лекции Овсянникова записался и И. Тарханов. Но приятелям не довелось стать его учениками: молодой князь ходил на лекции Овсянникова не более трех месяцев, а нашего героя уже в конце февраля 1864 года изгнали из университета.
Новый университетский устав, принятый в июне 1863 года, предоставлял значительную автономию профессорской корпорации и ее выборному органу - совету университета. Вместе с тем в уставе и правилах, составленных на его основе в каждом университете, по существу, повторялись многие "путятинские" правила, которые привели к студенческим волнениям. Новый устав не дал студентам никаких корпоративных прав.
Запрещались любые их коллективные действия - сходки, подача адресов, жалоб и прошений, выбор депутатов для объяснений с начальством, устройство в университетских зданиях касс взаимопомощи, библиотек, читален, концертов, выражение одобрения и неодобрения преподавателю. Доступ посторонних в университеты разрешался только по "билетам", то есть пропускам.
Неудивительно, что студенчество, в отличие от профессуры, было недовольно уставом 1863 года. Нарушения новых правил начались вскоре после того, как в сентябре возобновились занятия в Петербургском университете. Так, студенты вопреки запрету аплодировали одному из профессоров, пытались втайне от начальства создать кассу взаимопомощи. Тайный агент Третьего отделения, действовавший в студенческой среде, сообщал, что студенты, осуждая новый устав, многозначительно вспоминают события осени 1861 года. Живой и общительный Миклуха, откровенно высказывавший свои мысли, едва ли уклонялся от участия в этих разговорах и потому, скорее всего, попал на заметку инспектору студентов Н.В. Озерецкому, его помощникам и тайным соглядатаям.
Серьезное влияние на обстановку в стране оказывало восстание в Польше, начавшееся в январе 1863 года. Полякам, борющимся за независимость, сочувствовала не только значительная часть студенчества, но и отдельные офицеры. Дядя Николая Сергей Семенович Беккер, командовавший батареей во время Крымской войны, в 1863 году был вынужден уйти в отставку из-за ссоры с офицерами, едва не окончившейся дуэлью: он заступался за поляков, а их полк получил приказ отправиться на усмирение восстания. Выйдя в отставку, Сергей Семенович приехал в Петербург и поселился у сестры. Учитывая демократические взгляды, которых придерживался в то время будущий путешественник, его польские корни по линии матери и демонстративный поступок дяди, нетрудно догадаться, на чьей стороне были его симпатии в "польском вопросе". Но не эти симпатии, - если даже он их выражал публично, - послужили непосредственной причиной изгнания из университета вольнослушателя Миклухи.