"Дорогой мой Али, - прежним обращением начиналось послание Сюзанны, и при этом приветствии краска горячего стыда прилила к щекам Али, так что с минуту он не в состоянии был читать дальше. - Порой и впрямь случается, что горчайшие скорби настигают нас, когда Счастье кажется ближе всего - или даже сбывшимся: так, видимо, произошло и со мной. Не знаю, как написать вам то, что должна: скажу прямо - хотя и думала, что умру на месте, узнав эту новость. Али - мой брат Коридон мертв. Едва добравшись до Тахо и еще не успев послужить королю и стране, он свалился в лихорадке, сгубившей немало наших воинов, которые ступили на землю той страны - проклятой страны… Нет! Мне нельзя жаловаться, мне надо запастись терпением и выдержать это испытание, иначе умру! Его нет - мы не увидим его больше - и от меня осталась только половина, а одной половине вряд ли суждено выжить. Надеюсь только, что мое новое положение - а прежнее должно вскоре перемениться - хоть отчасти поможет мне забыться, пусть ненадолго. Это и есть то Счастье, о котором я говорила: я выхожу замуж. И это наверняка счастье: именно так описывают замужество - и я уверена, что, хотя будущее и не влечет меня отрадными предвкушеньями, все-таки само положение может принести удовлетворенность - вернее, должно, поскольку выбора у меня нет. Джентльмен, которому я отдала свою руку, - тот самый, кто занимал Коридон-холл все эти месяцы, - имя его, вероятно, вам известно…" Чуть не ослепнув от слез, Али различил имя человека, действительно ему знакомого, - отца его сокурсника по колледжу, с которым однажды Али напился допьяна, - пожилого вдовца, уже похоронившего одну жену, - причем повстречал он его в обществе лорда Сэйна, когда впервые ехал по Лондону. Да, финансист был богат, однако ни недвижимой собственностью, ни знатностью не обладал - все это должна была доставить ему Сюзанна! Вне себя от горя, сменявшегося отчаянием, Али продолжал чтение: "О мой дорогой, дорогой Али! - заключала Сюзанна. - Когда будете думать обо мне, вообразите - если не угадаете сердцем тотчас же - скорбь моей бедной матушки, злосчастье моих младших братьев, лишенных руководства и примера для подражания! Более всего мне хотелось бы, чтобы вы сохранили память, какой я была - какими были мы - до того, как разверзлась пропасть, на дне которой я сейчас стою. И все же мне кажется: ваша рука, ваш голос даже сейчас подле меня. Мне так нужны ваши добрые пожелания - ваше заботливое внимание - особенно ваши молитвы, если вы их возносите, - и ваша драгоценная и нерушимая Дружба: ее, верю, не лишусь никогда - никогда - на Стезе, куда я только вступаю!"
Ниже стояла одна лишь подпись - так скоро и бегло начертанная, словно Сюзанна давала понять, что вряд ли написала бы больше без усилия над собой, даже если бы нашлось что добавить, и Али долго вглядывался в нее с чувством, будто дверь перед ним захлопнулась наглухо и опустился тяжелый засов. Мертв! Солнце скрылось - и никогда более не взойдет! Али ощутил, что мертвые неотвратимо подступают к нему все ближе и ближе, словно желая обрести над ним вечную власть: его мать - и леди Сэйн - его праотцы - лорд Коридон, еще не остывший в могиле, - они выпьют из его жил теплую кровь, высосут силу мышц, но утаят единственное, что бы он у них попросил - их сон, их благословенное неведение! Али, в порыве гнева и смятения, его переполнивших, сунул письмо в карман и распорядился погрузить немногие свои пожитки в почтовую карету, которая отправлялась на Север, и уже через час катил в ней по дороге в Шотландию. Но колеса этой повозки, казалось ему, вращались медленно, точно в колеснице Сисары, и Али, непрерывно ерзая и вертясь на сиденье, пытался ускорить ее движение, лишь бы оказаться подальше от себя, своей жизни и всего, что он знал. Все его мысли были устремлены к одной цели - конечной точке путешествия, цитадели его Отца.
Когда в закатный час вдалеке выросла эта громада, не представлялась она местом, притягательным для чьего-либо сердца, - скорее, предостережением не приближаться. Мрачные стены и дальняя сторожевая башня пришли в еще большее запустение, нежели раньше, и придавали округе вид крайне заброшенный (я иногда спрашиваю себя, отчего столько слов, обозначающих печаль и поругание, падение и порчу, начинаются с буквы П. Что за проклятие пало на нее, что с нею связано так много плачевных понятий?). Широкими шагами Али пересек опустелые залы, миновал потемневшие стены, на которых светлые квадраты обозначали места, где прежде висели картины, - испуганным слугам, с которыми сталкивался, он без предисловий задавал один лишь вопрос: где сейчас лэрд, - слуги путались с ответами - однако в конце концов Али нашел хозяина дома в бильярдной, склоненным над столом - чуть ли не единственным предметом обстановки, который он счел нужным сохранить.
"Ты, однако, не промедлил пуститься в путь, - холодно заметил лорд Сэйн, пустив шар в лузу. - Я ожидал тебя увидеть только через несколько дней".
"Сэр, - заговорил Али. - Мне сообщили новость, которая меня потрясла и огорчила до крайности. Я склонен полагать, что вы об этом деле осведомлены, хотя надеюсь, вы не замешаны в кознях, направленных против меня и на погибель моего счастья и счастья тех, которых так высоко ставлю в мыслях".
"Довольно странный способ ко мне адресоваться, - заметил лорд, не выказав ни малейшего признака неуместного волнения. - Будьте со мной откровенней, сэр, и объяснитесь без обиняков. О каких таких лицах вы ведете речь?"
Али изложил отцу новости, которые не покидали его мыслей с той минуты, как он о них прочитал: о смерти лорда Коридона в Португалии, о загадочной отмене приказа, что освобождал его от службы вне Англии, - и о предстоящем браке Сюзанны с человеком, который неспособен составить ее счастье, не говоря уж о гибели чувств и надежд Али - правда, ни разу не высказанных; во время рассказа Али пристально следил за лицом лорда Сэйна, стараясь уловить хотя бы проблеск участия.
"Сожалею о кончине твоего друга, - отозвался лорд Сэйн, изучая расположение шаров на зеленом сукне. - Тем не менее, dulce et decorum est, это бесспорно. Я и сам был Солдатом и не выпрашивал освобождений, каких он без труда добился. Что касается его сестры, то мои поздравления. Отличная Партия: богатый старик, который особых требований не предъявит и всячески постарается как можно лучше выглядеть в ее глазах. Сколько помнится, старикан туговат на ухо - мало что заметит и ни чего не услышит. Супруга сможет делать все, что ей заблагорассудится, - так уж в мире заведено".
"Возьмите свои слова назад! - вскричал Али. - Они оскорбительны, а я этого не потерплю!"
Лорд Сэйн, сосредоточенно натирая кий мелом, казалось, пропустил это мимо ушей и взглянул на Али с таким видом, будто ничего не было сказано. "Рекомендую и тебе последовать ее примеру, - произнес он. - Ты погряз в долгах глубже прежнего: твои расходы на обучение значительно превысили мои нынешние возможности, и потому я вынужден был поставить подпись от твоего имени под рядом документов, предложенных мне лицами из Сити, с которыми я предпочел бы не иметь никакого дела, но к кому, однако, мне приходилось ранее обращаться. Эти суммы будут добавлены к прочим, затраченным на тебя до твоего Совершеннолетия, а они (как я уже указывал) весьма существенны".
"Вы повесили на меня долги без моего ведома? Допустимо ли это?"
"Вы понятия не имеете, сэр, что допустимо. Возможно, однако, что, поразмыслив, вы решите прислушаться к моим давним наставлениям и подыщете себе жену, способную облегчить ваше бремя. Не столь давно мною было замечено появление на светских подмостках новых, только что оперившихся пташек, и среди них - некой мисс Делоне, Катарины Делоне; о ней говорят, что она целомудренна, скромна, обладает и здравым смыслом, и состоянием; загляни завтра ко мне в кабинет - узнаешь о ней поподробней".
"Ни за что".
Лорд Сэйн, не спеша, отложил кий и повернулся к Али с видом человека, решившегося наконец на неприятное объяснение. "Тогда обращайся в кирху за лицензией на нищенство, и тебе дадут синюю робу - кое-кто в нашем приходе весьма преуспел в этом призвании - не исключено, что и у тебя обнаружится талант". Он придвинулся к сыну вплотную и внезапно, сунув руку ему за сюртук, вцепился в рубашку: "Уж нет ли у тебя опасений иного рода перед супружеской жизнью - телесного Изъяна - что ж, если так, обследование поможет их рассеять… - Тут руки совсем уж вольно заскользили по телу сына. - Позволь удостовериться, что ты ничем не отличаешься от прочих мужчин… А ну-ка! Не сметь противиться!"
"Прочь! - выкрикнул Али, отталкивая отца. - Прочь, или я…"
"И что ты сделаешь? Что ты сделаешь? Осторожней, сэр! Попомни: я дал тебе жизнь в один миг, не задумываясь о последствиях - и в один миг могу ее отнять. "Бог дал - Бог взял"".
"Дьявол!"
"Ага! - воскликнул лорд Сэйн. - Как известно, этот достойный Джентльмен умеет ловко ввернуть цитату из Писания ради собственных целей. Вот еще одна: "Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его" - итак, не искушайте меня, сэр, коли вы не перестаете быть зеницей моего ока!"
"Не искушайте меня и вы, - Али поднес к лицу лорда сжатый кулак, - иначе я просто не знаю, что сделаю. Я вынес больше того, что способна вынести плоть, а я всего лишь телесное существо - и только".
"Не вздумай поднять на меня руку! - загремел лорд Сэйн. - Это тяжелейший грех - к тому же, пользы никакой не выйдет - оружие не причинит мне вреда - именно так - вижу, ты содрогнулся - и вешать меня бесполезно - ибо знай: я не могу умереть!"
Мощная туша нависла над куда более хрупким юношей, а пламя в очаге отбросило громадную тень на стену - лорд громогласно провозгласил: "Я не могу умереть!" - и расхохотался в лицо сыну - и смех не прекращался, словно над тщетным людским отпором глумился тот, кто дал лорду свое прозвание; Али, потрясенный, вне себя от бешенства, отступил и ринулся прочь за дверь.
Той ночью лорд Сэйн велел кучеру снарядить карету и, не оповестив сына, направился в ближний Город с целями, о которых никому не обмолвился. Больше Али ничего об отце не узнал - ни о его планах, ни о прошлых делах, ни о чем - ибо на следующий вечер он, как описано выше, нес под Луной дозор на зубчатой стене Аббатства - а в глухую полночь покинул жилище крепко спящим с тем, чтобы обнаружить "Сатану"-Портьюса мертвым, повешенным внутри сторожевой башни - прямым и неоспоримым опровержением похвальбы покойного лорда: "Вешать меня бесполезно - я не могу умереть!"
Примечания к пятой главе
1. Афины на Болотах: Лорд Байрон недолгое время учился в Кембриджском университете, однако степени не получил. Там, в числе прочих, он познакомился с мистером Скропом Бердмором Дэвисом и мистером Джоном Кэмом Хобхаузом, которые сделались его преданнейшими друзьями. Мистер Дэвис позднее появится в повествовании в образе Питера Пайпера, эсквайра, - одного из самых чудных персонажей романа, хотя насколько этот портрет близок к жизни, мне сказать затруднительно.
2. тихая заводь: Выше Гранчестера по течению реки Кэм есть водоем, который все еще называют "Запрудой Байрона". Мне кажется, следовало бы собрать в единый Альманах все места, связанные с Байроном, - и те, которые он посетил доподлинно, и те, где он лишь мог бывать, от Англии до Константинополя, - для удобства желающих совершить паломничество. Насколько мне известно, подобный путеводитель существует, однако мне не удалось его разыскать.
3. моя семья: Кажется примечательным, что во всем романе не найдется ни одна полная семья, с обоими родителями и детьми. Авторы, разумеется, имеют право - и к тому же обладают властью - упрощать сюжет, обрезая ветви генеалогического древа, ими взращенного, при помощи своевременного падения с лошади или внезапного приступа лихорадки поворачивая события в нужном направлении. Но я задумываюсь: а способен ли был мой отец вообразить семью целостной, не распавшейся и не эксцентричной.
4. колесница Сисары: Аллюзия эта мне непонятна, и ни один справочник из тех, что находятся в моем распоряжении, подсказки не дает. Когда автор использует сравнения, которые ничего не говорят обыкновенному читателю, вряд ли он достигает задуманного эффекта.
5. буква П: Позор, предательство, плен, прощание, провал, потеря, пагуба; паралич, пропажа, промах, поломка, пустота, поминки (но также и праздник!); проводы, пепелище, плач, погибель, погребение.
Глава шестая,
в которой Читатель избавлен от неизвестности, Али же - из заточения
Итак, благосклонный Читатель этих неблагонравных страниц, кем бы ты ни был (тут я простираю к тебе призрачную Руку и шлю бесплотное Приветствие твоему чуткому вниманию - вкупе с признательностью за долготерпение!), история Али поведана от начала и до конца - вплоть до его взятия под Стражу жестокосердым (и не вполне трезвым) мировым Судьей и заключения в тюрьму Толбут, высившуюся у моря в Старинном Королевском Городе, близ стен которого стояло Аббатство Сэйнов - и, вне сомнения, стоит по сей день, Стоит ли удивляться тому, что Али, запертый один в каменном Узилище, в предрассветные часы, когда властвовала тьма, непроглядней которой он еще не видел, мог счесть возможным, что во сне воистину совершил то, в чем его обвинили! Не он ли в воображении тысячу раз лишал лорда Сэйна жизни? Не он ли поднялся с постели - вооружился - и спящим взобрался на верхушку горы, прежде чем его пробудил некий добрый ангел? И не могло ли случиться так, что если во сне он только направлялся к роковой башне, то наяву он спускался от нее, уже свершив… О! - но нет! Невероятно! Как это - во сне бороться с человеком, чья сила куда как превышала обычную, одолеть его, удушить, связать - подвесить, будто тушу в лавке мясника, - нет! И однако все эти картины проносились в голове Али, густая тьма словно бы водила по его лицу ледяными пальцами, и ночи не было конца. Порой, в зловещую минуту, нам кажется: все это лишь сон; но хотя сновидение порой и кажется былью до самого мига пробуждения - наяву мы плачем в бессильной ярости, зная наверняка, что окружает нас, увы, не греза. Холодные влажные стены вокруг Али были настоящими - его отец по-настоящему мертв - все вокруг слишком, слишком подлинно - шаги Надзирателя за дверью - отдаленный рокот прибоя на скалах. Подавленный ужасом действительности, Али громко застонал: тяжелые шаги на минуту затихли, потом послышались снова.
Наконец Али бросился на отведенное ему убогое ложе и уснул - но во сне еще ожесточенней боролся с отцом - наступал на него - разил насмерть; во сне он очнулся и обнаружил, что ему ухмыляется отец, "в таком же виде, как при жизни"; затем и вправду очнулся - и, объятый страхом, не сразу понял, где находится: в могиле - в Аду - или в корабельном трюме (ближе к рассвету начался прилив, и волны бились о фундамент тюрьмы) - или же нигде - в небытии - слепота, биение сердца. Мы бы, верно, не согласились повторить нашу жизнь заново - разве что час-другой, и то, если прожили насыщенный век, - однако же, коли в уплату за счастливые минуты придется провести хотя бы одну такую ночь, мы скорее оставим все наши дни во владении Сатурна - и не станем их доискиваться.
Но вот какой-то шум в коридоре снаружи окончательно стряхнул с Али остатки болезненного сна. Оковы, прикрепленные к массивному крюку в стене, не позволяли ему дотянуться до зарешеченного окошка в дубовой двери, за которой раздались испуганные вопли Надзирателя - треск и грохот сломанного стула или какого-то орудия - крики смолкли - молчание. Прямо за дверью послышался звон ключей из громадной связки, и Али совершенно отчетливо услышал, что замок пробуют отпереть, неторопливо и методично пробуя ключи один за другим. Али настороженно ждал; дверь распахнулась.
Тусклая лампа высветила на пороге человеческую фигуру - это был мужчина, но кто именно, различить не удавалось. Он вошел уверенным шагом, хотя и наугад, и Али отшатнулся в изумлении: при слабом лунном луче, сочившемся сквозь узкую оконную прорезь, он увидел перед собой Негра геркулесового сложения, без рубашки, облаченного в длинную рваную хламиду черного цвета.
"Кто ты? - спросил Али у вошедшего. - Кто послал тебя?" Ответа не последовало: чернокожий был глух или таким казался - но также и слеп: огромные желтые глаза на темном лице смотрели в никуда - хотя и видели, словно посредством иного чувства. После недолгой заминки - когда он будто прислушивался к тому, что ожидал найти в камере, - негр опустился перед Али на колени и принялся, как он уже проделал с входной дверью, поочередно примерять ключ за ключом из громадной связки к кандалам Али, пока наручники не упали на пол.
Прежде чем Али успел потребовать объяснений от своего диковинного избавителя, черный великан шагнул к распахнутой двери и босыми ногами ступил за порог; там он оглянулся - или, вернее, обернулся, словно невидящие глаза могли сообщить, следует ли за ним узник, - в точности как медведь, сопроводивший юношу (во сне) к телу отца, - однако Али не сразу двинулся с места. Разум в ту минуту обретался где-то далеко от него; благоразумия и осторожности он был лишен; впереди, куда направлял его темный вожатый, маячила свобода - но неведомое чувство, которое он не мог объяснить, его удерживало: он смутно ощущал, что бегством утвердит себя в глазах общества убийцей лорда Сэйна. А разве - подсказал тот же непонятный внутренний голос - он уже не заклеймен обществом как преступник? И если об этом всему миру пока не известно, то разве объявленной вины не достаточно, чтобы взять его и повесить? И хоть кто-нибудь питает к нему дружеские чувства? Не вдаваясь в долгие размышления - на которые он сейчас был и неспособен, - Али нашел правильный ответ на эти вопросы и все им подобные; и потому вскочил на ноги, словно объятый пламенем, вспыхнувшим в груди, и ринулся к выходу.
Они с проводником устремились по мрачному коридору прочь. Тюремный Сторож недвижно лежал в углу - оглушенный ударом, не то скованный Страхом: вникать Али не стал. Босые черные ноги ступали по плитам бесшумней кошачьих лап; вожатый шагал широко и уверенно, однако слегка вытянув руки перед собой - словно чтобы избегать препятствий. Широкие ворота Толбута, сквозь которые недавно прошел Али, стояли приоткрытые; беглецы тотчас же оказались на улице, где не горело ни одно окно. "Куда ты ведешь меня? - шепнул Али вожатому на ухо. - Кто твой хозяин?" Но тот - даже не повернув головы, хотя это и не казалось дерзостью - продолжал идти по направлению к гавани, где прилив поднял скопище мелких парусников, которые покоились на мягкой зыби, точно стадо спящих коров. Там чернокожий без колебания, не дожидаясь Али, шагнул с пристани в открытую лодчонку и - явно припомнив былые навыки - взялся за весла, вставил их в уключины и взмахнул ими, едва Али прыгнул следом.