Стояло на удивление теплое лето - лето торжества союзников, когда stupor Mundi вновь поверг мир в ступор, на сей раз проиграв сражения и отрекшись от престола, хотя ранее изумлял вселенную тем, что одерживал победы и низвергал троны других монархов: увы, его разум, подчинявший, казалось, себе Фортуну, ей уступил. Исполинские Бурбоны катались по Лондону в каретах, запряженных белоснежными лошадьми; еще более исполинские Ганноверы заключали французов в объятия (если их удавалось обхватить), поздравляя с Реставрацией; старик Блюхер разъезжал по городу, и всюду шли толки о его тевтонских повадках и пристрастиях, а также о размере его Сапог, которые покидали Балы и празднества, опережая седую голову их владельца. Все богатые дома в Мейфэре были залиты огнями; то и дело устраивались маскарады, куда многие являлись в Обличии, разительно несхожем с их подлинным - а иные прятали лица под масками.
На одном из таких светских раутов в Мейфэре, где Али бродил, не зная, куда себя девать, - вальсировать он не умел, как не умел и ловко перебрасываться остротами, - Достопочтенный привлек его внимание к редкой красоты темноволосой бледной девушке, державшейся с необычной невозмутимостью: она спокойно сидела в стороне от Толпы и казалась столь же чуждой суете, как и он сам (или, возможно, ожидала, что ее внимание чем-нибудь займут). "Ее зовут Катарина, - ответил Достопочтенный на вопрос Али. - Из семейства Делоне; в обществе она появилась в прошлом или позапрошлом сезоне, но с тех пор я не замечал, чтобы она как-то особенно блистала Нарядами или числом Ухажеров. В кругу людей, близких ей по интересам, может подолгу беседовать - во всяком случае, говорить - на близкие ей темы, и говорить очень хорошо, хотя чаще хранит молчание, вот как сейчас, равнодушная к привычным сплетням и легкомысленной болтовне". Имя девушки показалось Али знакомым, однако он не сразу вспомнил, при каких обстоятельствах впервые его услышал, - а когда припомнил, его пробрала холодная дрожь, не ускользнувшая от глаз приятеля - который расхохотался, приписав это волнение совершенно иной причине, - ведь мисс Делоне была той самой наследницей, на которую лорд Сэйн в последнюю ночь своей жизни принуждал Али обратить внимание! "Позволь узнать, согласна ли она с тобой познакомиться", - обронил мистер Пайпер и, прежде чем Али успел его остановить, растворился среди людей, которые прохаживались мимо.
По возвращении, однако, Достопочтенный имел непривычно обескураженный вид - интриги подобного рода ему, как правило, удавались, но на этот раз произошла осечка. "Я предложил ей знакомство со знаменитым лордом Сэйном - героем Саламанки - говорил о твоей славе…"
"А почему не о бесславии? Лучше бы ты вообще молчал!"
"Особой разницы тут нет, - ответил мистер Пайпер. - Она о тебе слышала. Но сводить с тобой знакомство не расположена".
"В самом деле?"
"Пойми правильно - каких-либо возражений она не высказала - ни тени морального порицания - ничего такого - просто не проявила ни малейшего интереса - отказала, хотя, надо заметить, и с любезной улыбкой".
В груди или в голове у Али - где бы ни зарождались ощущения - зароились смешанные чувства: ему не хотелось, чтобы его репутация опиралась на те сомнительные события, участием в которых он прославился и начал притягивать к себе столь многих, - но быть отвергнутым, невзирая на это участие… - он не знал, что и подумать, в растерянности понимал, что ему брошен вызов, поставлено под вопрос его достоинство, а его достоинство, он был уверен, никак не зависело от его славы. "Уйдем, - коротко бросил Али. - Я сыт по горло развлечениями в обществе капризниц". И пока мистер Пайпер, взяв его под руку, выискивал глазами, кого бы послать за каретой, Али оглянулся - однако Катарина Делоне продолжала вести разговор, даже не посмотрев в его сторону.
Примечания к осьмой главе
1. юная Леди: Эпизод взят из жизни. Позже леди Каролина Лэм с помощью подкупа проникала в покои лорда Б., иногда переодетая пажом (см. следующую главу, где описаны события, связанные с этой эксцентричной дамой и ее любовной страстью).
2. первая речь: Описывая Лондон и годы ранней славы, лорд Б., вероятно, вспоминал свою первую речь в палате лордов - пламенное осуждение билля о смертной казни за поломку ткацких станков: именно за это преступление в его родном графстве Ноттингемшире ежедневно арестовывали отчаявшихся ткачей. То, что жизни этих бедняков ценились дешевле станка, - несомненное варварство; однако эти люди не могли видеть будущего - одну только жестокость, с которой оно ворвалось в их жизни. Потомки этих ткачей сегодня трудятся на огромных мануфактурах, изготовляя чулки и тысячи других товаров с помощью машин, которых ни они, ни их тогдашний Защитник не в состоянии были вообразить, - а неказистый ткацкий станок сломан навсегда.
3. Вина, во всяком случае, не доказана: Вердикт, допустимый в шотландских судах. Возможно ли, что на последнем Суде, о котором ниже говорит лорд Б., при полной ясности всех фактов, причины так и останутся неизвестны самому обвиняемому - и даже Судии? Я верю, что так оно и будет.
4. Страж: Как указывалось выше, ньюфаундленда, принадлежавшего Байрону, звали Боцман. На его ньюстедском надгробии (которое мне было позволено увидеть) начертаны строки Байрона:
Останки друга камень сторожит;
Я одного лишь знал - он здесь лежит.
В недавнем разговоре с преданным другом моего отца - мистером Хобхаузом, лордом Бротоном, я упомянула посещение этого памятника и услышала следующее: когда Байрон сочинил эту эпитафию, мистер Хобхауз находился рядом с ним и - не весьма польщенный поэтической мыслью - предложил исправить последнюю строчку так: "Я - этот друг, и прах мой здесь лежит".
5. вальсировать: Можно предположить, что лорд Байрон в отношении танцев чувствовал себя hors de combat, однако не следует, как это обычно делают, преувеличивать влияние хромоты на его физические способности. Байрон написал сатиру на вальс - "О Вальс! Хотя в своем краю родном /Для Вертера ты был почти Содом" и проч. - впрочем, столь же двусмысленную, как и значительная часть его стихов, серьезных и комических.
6. темноволосая бледная девушка: По рассказам моей матери, ее первый отклик на явление лорда Байрона - она не стремилась, подобно всему свету, с ним познакомиться - уязвил его самолюбие и пробудил интерес к ней. Я так и не узнала, было ли это в действительности, но в настоящей сцене Байрон приписывает сходные чувства своему герою - любопытное подтверждение.
Глава девятая,
в которой исследуются Головы и обнажаются Души
Достопочтенный Питер Пайпер (за которым Али следовал, как Данте за Вергилием) был, по-видимому, желанным гостем не только в Бальных Залах богатых домов, но и в тех заведениях, куда входили по Билетам и где обреталось общество иного разбора. По его словам, он состоял членом стольких Клубов, что не все мог припомнить, и прославился там невозмутимой сосредоточенностью за игорным столом, в которой усматривалось нечто механическое или, во всяком случае, сопряженное с Наукой, хотя сам он утверждал, что игра ничего общего с этим не имеет, а требует всего лишь изрядного безрассудства и малой толики Арифметики. Садясь играть в кости (его конек), этот неотразимо приятный джентльмен "во мгновение ока" менялся, хотя, сказать правду, немногие улавливали перемену. Во всем его облике выражались собранность и обостренная внимательность; от свойственных ему, как чудилось, беспечности и легкомыслия не оставалось и следа - или же он незаметно их отбрасывал, отнюдь не теряя природного добродушия. Чаша шла по кругу, на зеленое сукно падали кости - и в то время как прочих игроков, разгоряченных азартом и выпивкой, охватывало возбуждение, которое не сменялось усталостью, но только "возрастало от насыщенья", мистер Пайпер выглядел со стороны неким тружеником, занятым кропотливою работой - стеклодувом или часовщиком, - да и в самом деле от этих трудов зависело пополнение его кошелька. На лице мистера Пайпера неизменно играла ангельская улыбка - он улыбался, когда выигрывал, а при проигрыше начинал игру заново, - но его деятельный мозг непрерывно взвешивал шансы и без устали производил Вычисления, тогда как его партнеры при каждом броске то возносились в Рай, то ввергались в Ад, но причину этого не в состоянии были уяснить.
"Думаю, что игрок - счастливец, выигрывает он или нет, - заметил Али, когда по окончании вечера они ужинали вдвоем, запивая жаркое шампанским: Достопочтенный праздновал свой триумф. - То он на грани гибели, то спустя мгновение торжествует победу - его судьба постоянно висит на волоске - острота переживаний и есть жизнь - ennuyé ему не бывать".
"Так-то оно так, однако определенная доля ennui продолжительному пребыванию в долговой тюрьме сопутствует, - ответил Достопочтенный, - хотя и допускаю, что пролог в преизбытке доставлял увеселение. А что, дорогой друг, ты чувствуешь себя ennuyй? По виду не скажешь, что тобою владеет недовольство".
"Скажи, - спросил Али, пропустив замечание мимо ушей, - кто этот джентльмен, только что вошедший? Все мои прежние знакомства за эти годы начисто выветрились у меня из памяти".
"Я его знаю, да и ты тоже, - сказал Достопочтенный. - Это отец нашего соученика по колледжу, его зовут Енох Уайтхед".
"Он женат?"
"Да".
"А ее имя - не Сюзанна?"
"Кажется, так. В городе она появляется нечасто. Что с вами, милорд, - чем вы взволнованы?"
Причину своего волнения Али назвать не мог - и только вглядывался в вошедшего - видел седую голову, бессмысленный взгляд, дряхлую фигуру, багровый Нос в темных прожилках - ему вспомнилась Сюзанна, какой она была - и какой уж больше не бывать! В ушах у Али стоял жуткий отцовский смех, раздавшийся той ночью, когда он в последний раз произнес ее сладостное имя, - той ночью, когда Судьба заставила его опрометью ринуться из дома вон, бессильного помочь, бессильного спасти не только ее, но и самого себя - и вот теперь она вернулась, но поздно - слишком поздно! "Нет, я ничем не взволнован, - ответил он, - ничем, ровным счетом ничем, вот только бутылка опустела, а новой не подано! Прошу тебя, дружище, - тут он потянул мистера Пайпера за рукав и впился в него таким взглядом, что кроткий джентльмен невольно отшатнулся, - убереги меня вон от того седовласого, помешай ему со мной поздороваться - умоляю тебя - сделай это для меня".
"Всенепременно, даю тебе слово!" - и Достопочтенный энергическим жестом подозвал официанта, приняв вид, который свидетельствовал о настоятельной необходимости. Обещание, надо заметить, он исполнил точнее некуда: когда на Востоке занялась летняя заря и Али вместе с Достопочтенным в компании друзей (кого именно - вспомнить Али впоследствии не удалось) пытались выбраться из Заведения - впрочем, не исключено, что уже другого - по винтовой лестнице, которую (по утверждению Достопочтенного) задумали и возвели до изобретения крепких Напитков, поскольку спуститься по ней в определенном состоянии было делом едва ли осуществимым, - Али распознал среди своих спутников того самого седовласого джентльмена. Али рванулся из рук Достопочтенного так резко, что тот почел за лучшее немедля оттащить его в сторону. "Что это за джентльмен? - громко вопросил компаньонов мистер Уайтхед. - В чем дело, почему он так на меня посмотрел?" - "Да это лорд Сэйн", - пояснили ему. Мистер Уайтхед на то: "А, я знавал его отца. Что ж, как говорят, яблочко от яблони". Этих слов Али, к счастью, не услышал.
Итак, она близко - Сюзанна! - она жива - не заточена в горькой юдоли былого, как Али представлял себе раньше. Жива - и с ней можно встретиться, можно обменяться какими-то словами или знаками, - но тут воображение Али, как говорится, пасовало и отказывалось что-либо рисовать. "В городе она появляется нечасто" - это не значит "никогда": "никогда" и есть "никогда", а "нечасто" - это, быть может, завтра или послезавтра. Али вдруг заметил, что внимательно вчитывается - чего в жизни не делал - в газетную светскую хронику, где торжественно перечислялись все приезды и отъезды, происходившие в Обществе, словно это был Список Кораблей, отплывших в Трою: он выискивал там ее имя и имя ее супруга (хотя слова этого не произносил, даже наедине с собой). Устремляясь всякий раз туда, где была, как он ожидал, хотя бы малая вероятность ее появления, Али, видя белокурую головку или стройную ножку, исчезавшую в карете, тешил себя радостной мыслью - но это была не Сюзанна. Достопочтенный водил Али по Садам и Паркам: там каждый мог повстречаться с кем угодно - Али познакомился со Слоном, который хоботом стащил с него шляпу, а потом галантно вернул. Али ходил также посмотреть то, послушать это, подивиться на этакое, в музее Уикса на Грейт-Уиндмилл-стрит наблюдал за автоматами: гигантским механическим Тарантулом (когда он выскакивал из норы, дамы кричали пронзительно) и рядом крошечных Фигурок - забавно выглядел со стороны Достопочтенный, который через монокль любовался серебряной заводной Танцовщицей - образцом редкого изящества и точеных форм; ее темные глаза манили к себе, а грудь, казалось, трепетала при вздохе - какой чудесной женой, верно, могла бы она стать, думал он в мечтательном восхищении.
Хотя Сюзанны нигде не оказывалось, Али в ту пору не однажды случалось сталкиваться с мисс Катариной Делоне; он отдыхал душой, глядя в ее черные блестящие глаза и на волосы цвета воронова крыла - так когда-то, на пороге юности, он смотрел на прелестные женские существа - которые, однако, не носили платьев с кружевами и не завивали волос железными Щипцами по лондонской моде, а украшали себя бренчащими золотыми монетами, из которых состояло их Приданое, - в Лондоне та же сумма не предъявлялась столь наглядно, но оглашалась с помощью слухов. И вот на одном из изысканных собраний - где целомудреннейшим ушам не могло грозить никакое оскорбление - вслед за обменом взглядами и беглой улыбкой - Али удостоен был наконец (хоть и через посредника) беседы, что представлялось неслыханным свершением, наподобие обретения Золотого Руна; однако, заняв место рядом с мисс Делоне, Али нашел ее воплощением сердечности и доброжелательства. Она не боялась рассуждений на Ученые и Философские темы (каких ее сообщницам по ловле обычно советуют избегать, дабы не спугнуть невежественную Жертву) и увлекла ими Али.
"Я давно занята исследованием человеческой природы, - заявила мисс Делоне за ужином, - и уяснила для себя некоторые общие постулаты".
"В самом деле? - заинтересовался Али. - Вы много путешествовали и собрали достаточно наблюдений, из которых эти постулаты вывели?"
"Нет, путешествовала я немного, - серьезным тоном ответила мисс Делоне, - однако много читала, а теперь довольно часто бываю в обществе, и все, с чем я сталкиваюсь, подтверждает сделанные мною выводы".
"Выводы, получается, предшествовали наблюдениям?"
"Вы, кажется, надо мной смеетесь, - заметила мисс Делоне с мягкой улыбкой, но видом своим давая понять, что насмешек не потерпит. - Должна вам сказать, что у меня вошло в привычку, причем стойкую, после достаточно продолжительного знакомства с человеком заносить на бумагу его письменный Портрет, чтобы удержать мысли и впечатления".
"Надеюсь, меня вы от этого избавите".
"Когда мы сойдемся с вами поближе, я, быть может, об этом подумаю - учтите, что эта привычка сделалась для меня постоянной и мне бы не хотелось от нее отказываться. Объясните, пожалуйста, почему вам этого не желается".
"Вы говорите, что стремитесь удержать свои впечатления. Не уверен, что хочу этого, - ведь я считаю себя неудержимым, а то и безудержным".
"Пристальный наблюдатель способен безошибочно нарисовать любой портрет".
"А как быть с теми чертами, что недоступны взору?"
"Вы имеете в виду, - осведомилась мисс Делоне с легкой укоризной, - Душевные Качества, не так ли? Однако можно угадать и то, что сокрыто. Кстати, в Лондон из Германии как раз прибыл практикующий ученый - краниолог: он умеет, тщательно ощупав Голову, определить, какие умственные свойства преобладают, а какие отсутствуют".
"Тогда мозг, выходит, местоположение Души? - спросил Али. - А разве не Сердце?"
"Аристотель помещал душу в печень - надеюсь, вы не разделяете его мнения?"
Недавний приезд из Германии "герра Доктора" и в самом деле наделал много шума в светских кругах, и его слава совершенно затмила славу Али, уже клонившуюся к закату. В апартаментах Доктора целыми днями толпились леди и джентльмены, желавшие подставить свои черепа под его длинные чуткие пальцы: юные девы (и девы постарше) явственно ощущали, как из мозговых покоев - витых, подобно раковине Наутилуса, - извлекается на свет их потаеннейший природный склад, дабы определить меру Влюбчивости - о, заметно выраженную! - или меру Стяжательства - еще более наглядную! - пока едва не лишались чувств от преизбытка самопознания. Мисс Делоне, решительно сжав перед собой изящные руки, объявила Али, что тоже подверглась обследованию - и, как можно было заключить по игравшей на ее губах улыбке, осталась услышанным вполне довольна. "Умоляю вас, мой Друг - могу я вас так называть? - пройдите и вы испытание у Доктора - и затем сравните мои заключения о вашем характере с научными Данными".
"Если я и решусь, - ответил Али, - то уверен, что ваша проницательность даст им большую фору. Пред вашим взглядом я прозрачней стекла".
"Вот теперь вы надо мной точно подтруниваете".
"А иначе, - Али засмеялся, - мне придется принять вас всерьез - и сознаться во всех провинностях или даже грехах - вот только не для вашего они нежного слуха".
При этих словах собеседница Али опустила глаза и прикрыла лицо веером - однако Али успел заметить, как с ее щек отхлынула краска, а потом залила их вновь.
Не одна мисс Делоне побуждала Али посетить Краниолога - где бы он ни оказался, всюду его знакомые толковали, как переменило их жизнь врачебное откровение, - одни, после отчета доктора, отказались от Азартных Игр - другие бросили пить или проводить время в Компании, слишком уж отвечавшей их наклонностям, - по крайней мере, на неделю. И все-таки Али упорно отказывался признавать вездесущность и всеведение заезжего мудреца - предчувствие, что он может узнать то, чего вовсе не желал бы, вытеснялось неоспоримой уверенностью в том, что он вообще ничего нового о себе не узнает. "Но ведь вреда не будет ни малейшего! - восклицал Достопочтенный, который, если бы мог, с радостью приподнял бы черепную крышку своего дорогого друга и заглянул внутрь. - Пойдем! День и час я уже назначил - неудобств для тебя никаких - боли тоже - современнейший специалист - неограниченная консультация - а цена ничтожная". Тут он назвал цифру, отнюдь не маленькую.
"Столько фунтов, - заметил Али, - за такую невеликую голову".
"Не фунтов, милорд, - возразил Достопочтенный, ничуть не смутившись. - Гиней".