И так Али и Сюзанна вступили на плачевную стезю отношений, столь привычных в Обществе, а равно и в Романах - отношений, которые в идеале невидимы, но в то же время и очевидны - никто не может наблюдать прегрешение, однако все до единого испытывают досаду, ежели слухи не достигают их ушей; во избежание этого, вдохновенных говорунов охотно привечают в каждом доме, хотя in absentia и отзываются о них пренебрежительно. Если бы эта пара не была столь дорога моему сердцу и я не желал им всего того, к чему сами они страстно (и, надо признаться, зачастую слепо) стремились, подробный рассказ навеял бы на меня толику ennui, и мне пришлось бы просить разрешения избавить меня от пространного описания - как Сюзанна и Али полагали себя неуязвимыми для сплетен - хотя о них судачили на каждом углу - им одним было неведомо, сколь общеизвестны все их свидания и расставания, - и единственным, кто даже не подозревал ни о чем, оставался Супруг. Достопочтенный Питер Пайпер горой стоял за друга; уж он-то всеми мерами старался пресекать возмутительно фривольные толки, превознося прекрасный дружеский союз Али и покойного лорда Коридона - и сочувственно отзываясь о желании миссис Уайтхед поддерживать Общение, благодаря которому сохранялись живыми воспоминания о Брате, - указывал он и на обоюдное пристрастие лорда Сэйна и миссис Уайтхед к сценическим Представлениям - и проч., и проч. - что в совокупности производило действие, прямо противоположное желаемому.
В лансье, где танцующие образуют длинную Вереницу - именно этот танец светское Общество и напоминает более всего своими amours, - наиболее смелые из галопирующих мужчин и женщин меняются партнерами и порой вновь оказываются в объятиях своих ошеломленных Половин, которые, оттанцевав поодаль, только-только вернулись на прежнее место, - и вот тут-то важнее всего не соблюдать постоянства, а быть готовым мгновенно разнять руки и вихрем умчаться в сторону. Однако, как уже замечалось, Али был скорее приверженцем Постоянства, нежели поклонником Разнообразия - жизненный путь он считал предначертанным Судьбой, и сердце его было целокупным. Если какой-нибудь другой актер на этой ярко освещенной сцене, видя, как стремительно приближается он к катастрофической Развязке и как терпение Общества, будто резина, растянутая до предела, вот-вот лопнет, мог бы настрочить изящное письмецо и отправиться на время за границу - или же согласиться с предметом своих воздыханий, что лучшее, так или иначе, позади и что на дне сладостной чаши остался лишь Осадок, который предпочтительней выплеснуть и на том покончить; мог бы на прощание снабдить неугодную Любовницу подарком, точно подсчитав его нужную стоимость, - словом, избрать любой из этих и многих других способов, которые как будто изложены в книге, всеми прочитанной, - но Али не мог и не хотел так поступать - ни за какие блага! Посему, коль скоро нельзя было разорвать affaire, следовало порвать со всем прочим.
"Почему бы нам не бежать вместе? Что нас здесь удерживает? - с этими вопросами обращается Али к Сюзанне, сидя с ней вдвоем на диване в Библиотеке знатного дома, куда оба они умудрились получить приглашение, и разглядывая в альбоме едва различимые виды городов, где им не довелось побывать. - Какая разница, где мы будем, если будем вместе? Что нам до Мнения Света, до прочих пересудов? Поверь мне, в этом краю меня ничто не держит - кроме тебя, Сюзанна, и того клочка земли, где похоронен он, - ничто другое!"
При этих словах Сюзанна поднимает глаза и, не дослушав, зажимает рот Али рукой: "Али, мой дорогой Али! - Подумай, о чем ты говоришь - ты прав, тебя ничто здесь не удерживает - но меня - мое сердце, моя любовь принадлежат не тебе одному!"
"Забудь о нем, - вырывается у Али. - Он силой захватил твою руку - купил тебя, точно рабыню!"
"О нем я могу забыть, о моих крошках - нет: о сыне, о дочери. С ними я не могу расстаться - не могу".
Долго не отрывал Али глаз от лица Сюзанны, озаренного Чистосердечием и Состраданием. Потом встал, отошел и повернулся к огню. "Что такое мать - я не знаю, - проговорил он. - Ничего не знаю о материнской заботе, о нерушимой преданности - что ж. Говорят, на свете нет ничего драгоценней, и человек, лишенный этого, проходит по жизни, будто раненый. По собственному опыту я бы этого не сказал. Но не сомневаюсь, что твоим детям до конца дней твоя любовь будет приносить благо".
"Ты слишком рассудителен".
"Рассудителен? Ничуть! - Али шагнул к Сюзанне и опустился перед ней на колени. - Но задумайся все же над тем, как я должен поступить. Нет - нет - не бери меня за руку! Если нам нельзя бежать, то мы, Сюзанна, должны расстаться - расстаться, прежде чем тебя постигнет бесчестье - быть может, развод - ты лишишься детей и ничего не приобретешь взамен. Разве тебе это непонятно?"
"Ты убиваешь меня этими словами. Мне не под силу такое выговорить".
"Нет - не убиваю - только не тебя. Это невозможно. Ты будешь жить. Должна - иначе все ни к чему". Али произнес это с уверенностью - так звучал бы голос человека, который стоит на разбитой палубе тонущего корабля - однако видит, как шлюпка уносит к берегу тех, кто дорог его сердцу, - и этого для него довольно! Любовь предъявляет свои требования, великие и справедливые, - но не может требовать все, доводя до Гибели: так думают умудренные опытом, которых нельзя путать с робкими, - скорее это те, кому понятно, как ничтожно мало выпадает счастья на протяжении всей жизни, - стоит потребовать всё, и мы на пути к полной обездоленности.
"Что же тогда - что тогда?" - повторяла Сюзанна.
"Я уеду, - сказал Али. - Не могу оставаться в одном Городе с тобой - как бы ни был он велик. Уеду - и постараюсь узнать, смогу ли жить без тебя дальше".
"Куда ты уедешь? Только не навсегда - не произноси этого слова!"
"Куда, неважно. Быть может, пущусь в долгое путешествие. Не знаю. Прошу лишь одного - Сюзанна! Избегай тех мест, где мы можем нечаянно встретиться".
"Как! Отринуть все наше дружество - все добрые чувства? Не говори так - я этого не допущу".
"Нет - мы ни от чего не откажемся - если ты так хочешь - и я готов взять это на себя - рассчитывай на мою дружбу - и на все мое, что тебе понадобится, - всегда!"
Так они решили - такую принесли клятву - и точно так же ее преступили… О! Что сильнее Отречения способно пришпорить наши нежные чувства? Мы говорим: нам надо расстаться - и не сводим глаз друг с друга - осознаем все причины, почему нам нельзя расставаться, испытывая при этом нечто вроде облегчения, вызванного нашей решимостью, - видим перед собой унылую пустыню Будущего, которое предстоит прожить в одиночестве, ведь никто другой не сможет… Нет-нет, никогда! И, в стремлении утешить, мы сливаемся в тесном объятии, шепча "надо проститься" - и не прощаемся! Как долго Али с Сюзанной не размыкали трепетных губ, пребывая в неуверенности, позже они и сами не смогли бы сказать - и до сих пор оставались бы там, если бы не послышались грузные шаги и кто-то не толкнул дверь Библиотеки: тогда они "вздрогнули, как грешные творенья" - и отпрянули друг от друга!
Образ жизни того, кто удалился от Общества - впал в апатию - едва утруждает себя одеванием и едой (да и то как придется) - лишь изредка покидает ложе ради вечера в дружеской Компании, где воды Леты пьет в таких количествах, что целая ночь проходит почти бесследно (не считая головной боли, содовой воды и утреннего похмелья, причины которого позабыты) - повторю такой образ жизни, возможно, достоин запечатления - но предпочтительней о нем умолчать.
В один из таких дней, ничем не отличный от прочих, Али случайно увидел издали мисс Делоне - она садилась в карету с приличествующей важностью, однако волей-неволей дозволяя прохожему лицезреть крохотную ножку и стройную лодыжку. Али продолжил путь, погруженный в размышления - если это можно было назвать размышлениями - и, вернувшись к себе, сел за стол и написал письмо, строки которого весь день не выходили у него из головы:
МОЯ ДОРОГАЯ КАТАРИНА - не знаю, имею ли я право называть Вас так, - если Вас это оскорбит, примите мои глубочайшие извинения, и достаточно одного Вашего слова, чтобы пресечь с моей стороны все знаки внимания, Вам тягостные, - поверьте, что для меня нет ничего мучительней мысли о том, что я могу причинить Вам боль, - и, однако, я готов рискнуть всем, лишь бы сказать Вам, мой драгоценнейший Друг: Ваш душевный облик и Ваша доброта столь глубоко запали мне в душу, что я не в силах без них обходиться, - без них жизнь покажется мне почти невыносимой, а будущее, если я лишусь их навсегда, столь нежеланным, что способен я только на одно (и ни о чем ином не помышляю): это обратиться к Вам с Мольбой, дабы Вы приняли меня в свою собственность - служить Вам и любить Вас, невзирая на все препятствия, с которыми я могу столкнуться, и на все мои несовершенства. Я хорошо понимаю, что не принадлежу к тем, чьи История и Родословие позволяют надеяться на завоевание Вашей руки, если единственно они должны приниматься в расчет при оценке моих достоинств; кроме того, у меня есть и другие изъяны, в которых я еще не признавался, но если Вы хотя бы в малейшей степени снизойдете до моего ходатайства…
Тут Али остановился и замер с пером над листом бумаги, будто зажал себе рот, чтобы не сказать лишнего. В голове у него теснилось множество напастей, которые он мог бы, при желании, перечислить в списке пережитого, - но делать этого не стал. А вместо того поспешил завершить послание: Али чувствовал, что попутный ветер, столь стремительно и далеко завлекший его барк, замирает, и желал - до того, как окажется во власти штиля - поскорее достичь гавани прощальных Пожеланий и Подписи. Окончив письмо (последние его строки нетрудно вообразить, поскольку ни новизной, ни своеобычностью они не отличались), Али промокнул лист, сложил его вдвое, бросил на стол и устремил на него долгий недвижный взгляд - не озаботясь его отправлением - вообще не шевелясь. Около полуночи - о ней возвестило мяуканье кота, взывавшего к своей возлюбленной в конюшне на задворках, - Али встрепенулся, кинул письмо в Огонь и написал второе, иному адресату:
Я был неправ, думая, что могу жить без тебя - и не стану, если ты мне это предпишешь, - приму это за твое решение, если мы не увидимся и ты не докажешь мне, что это против твоих желаний. - Если ты пожелаешь со мной встретиться, согласен на все - поступи и ты так же. Где и когда мы увидимся, решать тебе, лишь бы мы оказались наедине, - а если нет, ты меня более никогда не увидишь. - АЛИ.
Это послание, не снабженное никаким приветствием, Али незамедлительно отправил Пособнице, к чьим добрым услугам неоднократно прибегал, - к женщине, которой, надо сказать, уделял в мыслях не больше внимания, нежели безликим Почтальонам, обеспечивающим надежную доставку писем по всему свету. И принялся ждать - что для иных натур невыразимо болезненно: минуты падают подобно каплям в той китайской пытке, на которую мы привычно ссылаемся для сравнения, хотя никому из нас, думаю, не доводилось ей подвергаться - мне, во всяком случае, нет, однако я пытаюсь ее вообразить примерно так: "Вероятно, эта пытка схожа с ожиданием Письма, несущего Жизнь либо Смерть, когда слышно одно лишь тиканье часов", - а впрочем, может, и несхожа. Ответа не было - когда же и Надежда разуверилась в его получении, Али почувствовал, что не в силах больше переносить свои комнаты - улицы вокруг - сам Город, Ton, Monde - и призадумался, где бы подыскать убежище - возможно, и навсегда: в вигваме среди краснокожих или в краале у готтентотов! И в ту же минуту Почта принесла - нет, не Сюзаннин ответ, но письмо от лейтенанта Апворда - того самого Военного Хирурга, который некогда - в другой стране и на другой Планете, как теперь казалось Али, - отнесся к нему по-дружески. Военному хирургу, как выяснилось, необычайно повезло в житейских делах, столь досаждавших Али: он женился на доброй женщине, причем плодовитой - и горячо расхваливал Али брачное состояние, как поступают все, кто обрел счастье в сей Державе и желал бы расширить ее границы, пока они не охватят обе половины Человечества. Дом лейтенанта на побережье Уэльса благословен целым выводком малюток Апвордов, лепечущих по-валлийски, и лейтенант приглашал Али приехать и разделить его блаженство. Али обратной почтой ответил, что будет рад повидаться с ним и всеми его домочадцами и что покинет Лондон, как только сможет, - Бог весть, вернется ли снова - впрочем, эту оговорку он доверил только своему израненному, тоскующему Сердцу. Так или иначе, но Али принес торжественную клятву - хотя и сам не знал, каким Богам или Силам, - в том, что пребудет вдалеке от тех мест, где можно встретить Сюзанну Уайтхед, либо ее супруга, детей ее, и вола ее, и осла ее, и все, что есть у нее, - пока это Сердце вновь не окрепнет настолько, чтобы дать согласие на возвращение и перестанет наливаться жаркой скорбью при одной только мысли об этом.
Военный хирург радушно приветствовал того, кто был некогда (хотя и недолго) его Товарищем по оружию, в кругу своего новоиспеченного Семейства, состоявшего, как было уже оповещено, из полнотелой Супруги и двух пухлых детишек: все трое так сходствовали меж собой и столь же радовали глаз, что и три крупных румяных Яблока на Блюде. В камине пылал огонь, на столе была заготовлена чаша для Пунша - и все вокруг дышало теплотой материнского Лона. Али не остался нечувствительным к прелестям и Утехам этого домашнего очага; поначалу он, оказавшись в средоточии заботливого внимания и шумной суматохи, испытывал скованность, но постепенно его охватила непринужденность, какой он не знавал со времен - со времен… - но тут вторгалось воспоминание о Коридон-холле и он забывал об игре, где нужно было подбирать бирюльки и вести оловянных солдатиков в атаку. Однако улыбавшийся Сынишка Апворда и Дочурка, дергавшая Али за рукав, вновь возвращали его к действительности.
Свыше недели Али сохранял верность данной им клятве - не думать о Сюзанне, - но часы и дни выдались на удивление растяжимыми, готовыми заполнить целую Вечность, - ведь хорошо известно, что если запретить себе думать о чем-то, то самый этот запрет сведется всего лишь к очередной мысли о запретном - и мрачное море не приносило Али ни малейшего утешения, никакой Определенности, хотя он дважды в день бросался почти нагишом в его холодные объятия с надеждой набраться мудрости - и все было напрасно: очень скоро им всецело завладело Отчаяние. Желанным счастьем казалось ему кинуться в волны, заплыть так далеко, чтобы нельзя было вернуться, - сладостно погрузиться в пучину и ничего не знать больше ни о Сюзанне, ни о Любви - и, о да! об Али тоже! И однако в Бездну, к Забытью влекла его та же сила, с которой он не мог порвать: она требовала от него приникать к Жизни и к Надежде - Парадокс самый пошлый, хотя от этого он ранит не менее мучительно.
Али и взаправду не однажды намеревался привести в исполнение заявленную им решимость "вооружиться против моря бед" и "противоборством покончить с ними". Али подолгу стоял на краю обрыва, где волны внизу катились и разбивались о камни, на которые он сам готов был броситься, - вечно изменчивые валы вечно возвращались назад, но он не вернется никогда! Или же, взяв Пистолет, Али стискивал его в руке, будто руку единственного друга, - или разглядывал остро наточенную Бритву, одного взмаха которой довольно, чтобы дать волю крови, бьющейся в сонной артерии. И вот - что не удивит всякого, кому знакомы превратности Меланхолии, - однажды ночью Али почувствовал, что мятущаяся его душа готова чуть ли не по собственной воле ступить за грань, отделяющую наш мир от печального царства Мертвых - но внезапно его сковал сон, а по пробуждении Али встал с ложа безмятежным, будто морская гладь после шторма, - и с удивлением и легким стыдом обнаружил, что не собирается умирать, а намерен жить: принять Ванну и сесть за Завтрак.
"Как я и предвидел, - глубокомысленно заключил военный хирург: ответственность его возросла, а врачебная Практика расширилась, так что держался он теперь с приличествующей степенностью. - Морской воздух, как того и следовало ожидать от сил Природы и Божества ее, подействовал на вас благотворно - щеки у вас цветут точно девичьи, а глаза смотрят ясно, будто - будто - словом, яснее некуда. Неделька-другая, и вы будете спать сном младенца, да и аппетитом ему не уступите".
"Прошу меня извинить, - возразил Али, - но прописанный курс лечения необходимо сократить - я оставил все свои дела в полном беспорядке - по правде говоря, и не рассчитывал к ним вернуться. Не могли бы вы засвидетельствовать мое глубочайшее почтение вашей милой супруге и прелестным детям? А вот это примите в подарок - взгляните, отличная вещь - изготовлена самим Джо Ментоном: видите резную надпись на рукоятке? Нет-нет - возьмите - теперь мне хочется держать эту штуку подальше от себя - надеюсь, что она уже не пригодится!"
Али, однако, промедлил с возвращением в Город еще неделю, а по возвращении не спешил с выбором новой жизненной колеи (хотя и чувствовал себя на распутье), пока одним роковым днем - как назовет его Али позже - ему не доложили о Визитере.
"Это дама, - сообщил камердинер с оттенком неудовольствия, поскольку названные существа, являясь поодиночке, неизбежно добавляли ему забот. - Просит с ней побеседовать".
"Вы ее знаете?"
"Леди под вуалью".
Под неодобрительным взором слуги Али терзался сомнениями. Сюзанна - не отослать ли ее прочь? Разве не отправила она его на тот свет - вернее, и отправила бы, если бы у него достало чуть больше решимости - и не проронила ни слова, чтобы вернуть его обратно? Не сам ли он поклялся - поклялся перед собственной душой - не он ли обещал Сюзанне никогда не подвергать ее угрозе позора? Никогда! Никогда! "Впустите леди, - произнес Али, а когда негодный слуга притворился, будто не расслышал, и приложил к уху большую волосатую ладонь, повторил: - Впустите ее!"
Однако же, когда дама переступила порог и приподняла плотную вуаль, Али увидел перед собой не Сюзанну, а мисс Катарину Делоне. Она была бледна, будто прошла Долиною смертной Тени, но держалась уверенно и, вскинув голову, взглянула прямо в глаза Али.
"Мисс Делоне… Катарина! - пробормотал он и шагнул ей навстречу. - Э-э… здравствуйте!"
"Милорд, - произнесла мисс Делоне ледяным тоном, ей несвойственным (хотя Али и не слишком удивило, что она способна к таковому прибегнуть), который вселит в его сердце странные опасения и еще более необычное сочувствие. - Я пришла известить вас, что наша последняя встреча осталась не без последствий".
"Не без последствий? - переспросил Али. - Каких последствий? И о какой встрече вы говорите? Чашечку чая - или бокал вина? Вы пришли так неожиданно - надеюсь, не случилось ничего такого, что может сильно вас расстроить?"