Захваченная перипетиями на сцене, Сюзанна, бывало, подавалась вперед, ухватившись нежной рукой за бархатный край ложи, - тогда-то Али и увидел ее со своего места. Так долго и безнадежно блуждал взгляд Али по каждому людскому Сборищу, так часто разочаровывался он, принимая за нее других, что сперва глаза скользнули мимо (Зрение - благороднейшее из наших чувств, но и ввести в обман его легче всего) - потом вернулись - и словно бы превратились в огромный телескоп, заполненный одной только ею, будто новой Планетой. Али со всех ног бросился из своей ложи - ошибкой попал в чужую, выскочил оттуда с извинениями - и наконец нашел нужную. Трепеща, отодвинул занавеску и увидел очертания Сюзанны, освещенной снизу огнями рампы, - увидел, что она одна, если не считать дремлющего Аргуса, - и тихонько ступил внутрь. Али, однако, не сразу обнаружил свое присутствие - и Сюзанна не оборачивалась, поглощенная видом картин и звуками голосов, взрывами Смеха и гулом музыкальных Инструментов: все это сделало его появление незаметным. Али не отрывал от нее взгляда - а Сюзанна, не подозревая о его появлении, смотрела на представление, приоткрыв рот, сияющими глазами, в которых отражалось множество огней, - Али хотелось стоять так вечно, чтобы в ней ничего не менялось, - или, напротив, насытившись, тайком улизнуть незамеченным - но он уже понял, что утолить жажду ему не дано, - и, наконец, источаемый им Животный Магнетизм (если это не выдумка) - заставил Сюзанну обернуться.
"Али!" - "Сюзанна!" - Что тут добавить? Минутное замешательство - и оба заговорили разом, стремясь поведать свою Историю, готовые с легкостью простить то, что другой должен был считать непростительным, и в то же время не упомянуть об этой вине ни словом и отвергнуть все, что так долго занимало их мысли. "Во всем, что случилось… Это я… я…" - настаивает Али, но прежде чем успевает продолжить, Сюзанна тихо вскрикивает: "Нет-нет, ты не виноват - даже не думай - но я…" Разговор ведется шепотом, однако - внезапная тишина может нас пробудить, как и внезапный шорох, - Компаньонка открывает глаза, хотя спала мертвецким сном, не слыша ни грома оркестра, ни выкриков публики. Теперь Али необходимо представить - он ближайший друг покойного Брата Сюзанны, и явился единственно для того, чтобы почтить дорогую Память, - Компаньонка выказывает живейший интерес, жаждет узнать побольше, в чем собеседники ей нисколько не отказывают, перебивая друг друга. Веера раскрыты и пущены в дело. Спектакль, меж тем, продолжается - правда, Али с Сюзанной, не сводя глаз со сцены, плохо понимают, что там к чему, - разыгрывается новая Пантомима (насколько могут быть новыми одинаковые события, изображаемые на тот же лад). Госпожа Венера как раз завершает "Сцену Метаморфозы", в которой юные любовники становятся Арлекином и Коломбиной, ревнивый старик-отец - Панталоне, а сонная дуэнья - Шутом.
"Я некоторое время был за границей", - натянуто сообщает Али, и Сюзанна не может удержаться от смеха: эта история ей, как и всему свету, хорошо известна.
"Как ваша матушка и братья?" - спрашивает Али. Он сидит позади Сюзанны, чтобы зрители не заметили его присутствия в ложе.
"Хорошо, - отвечает Сюзанна. - У них все хорошо".
Так и продолжается - разговор можно назвать "светским" - однако на деле он полон смыслом куда более значительным - Али выражает надежду нанести визит - Сюзанна уверяет, что ее супруг нечасто устраивает приемы, - однако замечает, что в Городе им арендован Дом, - советует Али следить за представлениями - Клоуну далеко до Гримальди - и Али не может понять, продвинулся он или отступил, - однако же куда и откуда?
Но вот гремят суровые аккорды, и занавес раздвигается, чтобы явить взгляду "Мрачную Сцену" - так называют ее актеры: Кладбище, Руины, Надгробия и Пещера, где томится, подвергаясь испытаниям, несчастный Арлекин, пока мудрая и добросердечная Госпожа Венера не возвратит все к началу - сцене Жизни - той самой, на которой мы каждодневно играем свои роли. Однако еще до развязки, когда ничего не разрешено, а Нетопыри и Призраки на проволоках терзают беднягу Арлекина, Сюзанна со вздохом извещает, что вот-вот появится мистер Уайтхед - по обыкновению, к Финалу, - и Али (хоть он и не сразу понимает намек) делает шаг к двери, невнятно бормоча слова Прощания сначала Сюзанне, а потом ее зоркой Подруге - которая в свое время (хоть он о том не подозревает) станет и его подругой. И вот его уже нет.
Али не заметил как, но Сюзанна Уайтхед выведала у него и запомнила адрес Дома, где он обосновался, - и там, у себя, совсем скоро после того вечера, он находит Письмо - и адрес написан столь знакомым почерком: послание словно призвали неотступные мысли о Сюзанне меж тем часом и этим. Письмо довольно короткое - рада встрече, хотелось бы расспросить подробней, - но содержит указания, как прислать ответ через посредника - ту самую Подругу! - вложив письмо внутрь письма, адресованного той, - впрочем, в наставлениях подобного рода мало кто нуждается. "Напишите скорее - и я непременно отвечу" - от этих слов сердце Али взмывает ввысь с дурацкой легкостью, словно бумажный змей, - но только с тем, чтобы упасть на землю, как только дернется веревка: он понимает, о чем он должен написать первым делом, но не знает как: почему, неведомо каким образом, он обрек семейство Сюзанны на плавание без руля и без ветрил, приведшее к безотрадной гавани.
"Это я, я, - писал Али, - повинен в смерти вашего брата - не заблуждайтесь на этот счет - и это я устроил так, чтобы вам не оставалось ничего иного, как только выйти замуж за того, кого вы презираете, - все это дело моих рук - это я завлек вас обоих в паутину зла, куда угодил и сам - и в которой ПРЕБЫВАЮ - завлек из себялюбия - лишь бы не оказаться там одному - вы должны питать ко мне ненависть, иного выбора у вас нет, и я с радостью приму вашу ненависть, как и должно тому, кто получает награду по заслугам".
"Не думайте так ни секунды, - ответ Сюзанны пришел со скоростью мысли - во всяком случае, так быстро, как это возможно для Письма, отправленного почтой. - Не только глупо, но и самонадеянно приписывать собственной воле то, что уготовили Судьба или Случай, - вы здесь ни при чем. Стоит ли казнить себя раскаянием за поступки, которые никакими людскими стараниями нельзя было предотвратить, а ныне невозможно исправить? Боюсь, что эти ваши слова будут держать вас в отдалении от меня - а это изо всех лишений, какие только могут выпасть мне на долю, сейчас для меня самое страшное. О мой дорогой Али - ты спрашиваешь, почему я тебя не искала - не написала ни строки, хотя и слышала, что ты вернулся, - но ты не знаешь, как я ловила новости о тебе - о твоем исчезновении - о возвращении в ореоле славы - не говори, будто мне было все равно, - и все же я страшилась встречи - но страшилась не тебя, а себя самой - я должна умолкнуть - я чувствую себя осажденной крепостью, в стенах которой укрылись предатели, - не пиши мне больше. О нет, не переставай писать - и думай обо мне всегда - как буду думать о тебе я - не знаю, как и подписаться - разве что СЮЗАННА".
На это письмо Али отвечал, словно охваченный лихорадкой: его перо скользило по бумаге, не поспевая за мыслями, а мысли не в силах были угнаться за биением сердца, которое металось между Надеждой и Отчаянием - ибо та, кого он когда-то любил и считал потерянной, не была, как выяснилось, потеряна - и все же была, причем бесповоротно. Мой юный Герой, обладавший всеми благородными свойствами, какие только приличествуют герою, не имел мирского опыта, который бы подсказал, что из обыденного затруднения, им переживаемого, существует столь же обыкновенный выход, - однако Али уже был на пути к уразумению - Почтовая Доставка стала надежным проводником его упований, а то, что он получал через ее посредство, служило хорошим наставлением к дальнейшим шагам. "Прилагаю, по вашей просьбе, прядь своих волос - не знаю, для чего она вам, - но, ломая голову над этой загадкой, начинаю думать, что ваш локон доставил бы мне немалое утешение. Хотел бы, чтобы вы установили правила для наших сношений - лишь бы мне не выйти за рамки и не задеть ваши чувства - это ужасает меня больше, нежели пребывание на месте, - хотя изрядно страшусь и этого, если сидеть придется где-нибудь далеко от вас! Разгони мои страхи, Сюзанна! Скажи, о чем мне можно просить - и о чем нельзя!"
Было время, когда каждое сердечное излияние сохранялось втайне, предназначенное только для другой пары глаз, и переправлял его крылатый Меркурий, прижимавший палец к губам. Теперь со всякого небезынтересного письма снимается копия, едва ли не всегда самой Отправительницей (ведь если слабый пол и не завладел этим занятием всецело, то, во всяком случае, держит контрольный пакет), - дабы при желании передавать копию из рук в руки, если она того заслуживает. Недалекая дуэнья, которой Али должен был адресовать послания, предназначенные для Сюзанны, отнюдь не полагала несовместимым с вверенными ей обязанностями - прежде чем заменить обертку письма - предварительно снять копию, чтобы на досуге предаться над нею размышлениям.
Может показаться странным - а возможно, и нет, - что, если на протяжении многих месяцев (чуть ли не целого года и дольше) Али и Сюзанна ни разу не встречались, теперь редко выпадала неделя - да что там, порой и дня не проходило - без того, чтобы они где-то не оказались вместе, и не на короткое время. Подобное обстоятельство - уж точно не авторский прием (хотя течение Повести и зависит от воли Автора), но безотчетная женская мудрость, вечно способная поражать Мужчин, которые, как правило, склонны приписывать нечаянное столкновение с предметом своей страсти чудесной игре Случая. Итак, однажды Али с Сюзанной, как недвусмысленно выражаются англичане, очутились в бильярдной - великолепном зале, со стен которого смотрели портреты рыцарей в доспехах и дам в шелках. Беседа между ними носила самый светский характер - за исключением тех случаев, когда направляемые ими три шара сталкивались, повинуясь Ньютону - угол падения равен углу отражения, - тогда замечания касательно Победы иди Поражения, которыми оба игрока обменивались, имели двойной смысл, скрытый от чужаков. Тем временем в зале не прекращался разговор, обрывки которого долетали и до их ушей.
"Вы слышали? Буонапарте бежал с Эльбы, Париж взят!"
"Что, опять? Думаю, это событие станет ежегодным - как лето, так брать Париж, - впрочем, сожалею, да",
Али - Сюзанне: "Третий шар только глаза мозолит. Если его убрать, партия пошла бы на лад".
"Но разве суть игры не в том, чтобы он присутствовал?"
"Мне он не нужен. Охотно отправил бы его в угол, чтобы этим двум было удобней вместе". В этот момент Али случайно поднял глаза и, оцепенев от ужаса, увидел, что мистер Енох Уайтхед - тот самый, о ком он рассуждал (правда, иносказательно), - остановился не далее чем в двух ярдах от них - и Али, пораженный, перевел взгляд на Сюзанну.
"Он ничего не слышит, - тихо произнесла Сюзанна, - или почти ничего. Вам нечего бояться". И беззаботно принялась натирать кий мелом. Однако Али, горевшему от стыда, вспомнился его последний разговор с отцом - также у бильярдного стола! - вспомнились отцовские слова о мистере Уайтхеде: дескать, он туговат на ухо и мало что заметит, а потому супруга сможет делать все, что ей заблагорассудится, - так уж в мире заведено. Стыд - ужас - но не раскаяние - ибо теперь изъян мистера Уайтхеда был принят Али в расчеты, какие всегда ведет знатный Арифметик, Beнерино дитя, и без которых земля перестала бы вращаться. Игра продолжалась, и длился негромкий разговор, шары катились по сукну, но теперь игроки не боялись рисковать.
Между этими тремя общественными молекулами произошло немало сходных столкновений (и отклонений, еще более мучительных), пока Али совершенно не удалился от Светской Жизни, уединившись в своем жилище, и в поисках мудрости не взялся за чтение античных авторов - засиживался за книгами далеко за полночь, когда уже начинали тяжелеть веки, и набирался сурового здравомыслия, однако наше повествование - не учебные прописи, и повторять эти истины мы здесь не станем. Однажды пасмурным утром Почта доставила Али письмо - но не от Сюзанны, а от мисс Катарины Делоне. Письмо, как это было свойственно и самой юной леди, отличалось прочувствованностью и точностью выражений - речь шла об их недавних встречах, которые, как оказалось, обладали куда большей важностью, нежели Али (чьи мысли зачастую витали где-то далеко) себе это представлял. "Я не принадлежу к тем, кто способен изобразить чувство, которого на самом деле не испытывает, - писала мисс Делоне. - Я на собственном горьком опыте убедилась, что не всегда выказываю свои действительные чувства, чем ввергаю близких, кому более всего желала бы открыть всю душу, в некоторое замешательство - это может отвратить их от меня - что было бы для меня истинным горем. Помню, что в наших беседах я рассуждала об Идеале Мужчины, над качествами которого размышляла долго, - и составленный мною образ, полагаю, являет полное совершенство во всех отношениях - однако я отнюдь не имела в виду утверждать, будто завоевать мое расположение способен только тот, кто соответствует Идеалу до последней черточки - а уж никому из живущих незачем на это и надеяться! Что ж - дорогой Друг - надеюсь, я всегда смогу называть вас так - на этом умолкаю, дабы не выразиться как-нибудь неточно - Недостаток, с которым я постоянно борюсь!"
Пока Али пробегал глазами строки с выражением самых утонченных чувств, делавших честь их автору, и заключавшие письмо сердечные пожелания, в голове у него зародилась некая мысль - подобная яйцу, которое ему предстояло высидеть.
"А почему бы мне и не жениться? - раздумывал Али. - Одним ударом расправлюсь со всеми заботами. Стану кораблем, идущим в порт, - спущу наконец паруса и брошу якорь. Эта леди, кажется, считает меня достойным ее руки - если я верно угадал смысл письма - возможно, она не так уж неправа - и, во всяком случае, сейчас она думает так - а если я ничем ее не разочарую, так она будет думать и дальше. Если я лягу в постель с любящей женщиной, навязчивые сны перестанут меня преследовать. Не буду больше бродить во сне - если со мной это было. Женщина, обладающая доброй душой, способна воссоединить двойников!"
Размышления Али прервал камердинер: он явился доложить, что внизу дожидается юный джентльмен, не назвавший своего имени, - прикажете впустить? "Что это за юный джентльмен?" - спросил Али. "Военный, - сообщил камердинер. - Молодой офицер, насколько можно судить по мундиру под плащом". Али в знак согласия рассеянно махнул камердинеру - и вернулся к раздумьям, мысленно взвешивая возможности. "И все же - все же… - Он крепко обхватил себя руками, скрестил ноги и с досадой уставился в камин. - И все же…"
Когда дверь распахнулась, Али встал с кресла и, обернувшись к вошедшему, увидел перед собой - призрак! Перед ним стоял юный лорд Коридон - точно такой, каким был всегда, - в мундире - с плащом, прикрывавшим низ лица, - темно-синие глаза лучились смехом - никакой не призрак, а существо из плоти и крови, как и сам Али!
Морок мгновенно рассеялся - Али, пошатнувшись, оперся о спинку кресла - офицер отбросил плащ, и Али убедился, что это не покойный юноша redivivus, а Сюзанна, его сестра. Коротко стриженные волосы падали мягкими локонами, как у брата, щеки были такими же нежными, какими оставались у него, - Сюзанна вытянулась в струнку и по-солдатски браво отдала Али честь, улыбаясь, однако, неуверенно и с сомнением.
"Это… его мундир?" - спросил Али.
"Этот мундир он никогда не носил - чересчур заужен. - Сюзанна сделала шаг вперед - один только шаг. - Али! Я шла по людным улицам - никто не обернулся - твой камердинер меня не узнал и принял за того, кем я прикинулась".
"Человека делает одежда", - сказал Али - при этих словах юный корнет, просияв от радости, кинулся ему в объятия - и мог ли Али устоять? Сейчас Сюзанна не была рассудительной супругой в шелках - ту особу она оставила у себя в гардеробной, а здесь предстала совершенно иной - смелой - открытой; высвободившись из объятий Али, она с вызовом подбоченилась и устремила на Али дерзкий взгляд, словно желая спросить: Ну и как тебе ЭТО? - и Али, видя эту Сцену Метаморфозы, тоже рассмеялся.
"Скоро ли вам возвращаться в полк из побывки, юный сэр? Или можете немного повременить?"
"Я в отпуске, - парировала Сюзанна, - и, как всякий офицер, могу делать все, что мне заблагорассудится".
Нет нужды уточнять, как они провели тот день: ясно, что не за занятиями, свойственными Воинскому Сословию, - не курили Черуты, не гоготали над анекдотами, не превращали себя в подобие бочек для вливания кавалерийского пунша - все эти удовольствия были ими отвергнуты. Скажу, что Али плакал, вспоминая Корадона, своего Друга - плакал, чего прежде, негодуя и ужасаясь, не делал! - Плакала и Сюзанна - плакала над утратой того, что принесла в жертву, - и разве не проливаем мы слез над потерей Чести, с каким бы хладнокровным расчетом ни замышляли от нее избавиться? И, поплакав, они вновь смеялись - как, бывало, делали это втроем, когда вместе бродили по зеленым тропам и кто-то нес восхитительную чепуху единственно ради удовольствия увидеть веселье на лицах спутников, от смеха закидывавших голову назад. Любовь - как просто она приходит к каждому - как быстро и легко даруются ее радости - как редок и долговечен смех влюбленных, величайший дар нещедрых Богов!
Но вот спустился вечер - молодую Воительницу хватятся, если она промешкает дольше, - однако успевает догореть еще одна свеча, прежде чем она натянет на себя штаны из буйволовой кожи и пристегнет на алом мундире аксельбанты - и даже когда стоит уже на пороге, ее пальцы все еще переплетены с пальцами Али, а глаза устремлены на него - оторвать взгляд труднее всего!