Брюс и Петр Великий (продолжение)
Ну, хорошо… Вот он не полил бальзаном и не знает, куда спровадить мертвого Брюса. А тут как раз в эту пору приходят в башню Брюсовы знакомцы. Смотрят - лежит мертвый Брюс. Они и удивляются:
- Что же это такое? - говорят. - Ничего не слышно было, что Брюс болел, а уже лежит мертвецом.
И спрашивают они лакея:
- Когда же это Брюс помер?
А он говорит:
- Вчера поутру.
Они опять спрашивают:
- Почему же ты, подлая твоя харя, молчишь? Почему ты, анафемская сила, никому об этом не сказал?
А он и не знает, что на это сказать.
- Да я, говорит, маленько перепугался.
Ну, они были не дураки - сразу увидели, что тут дело не чисто. Кинулись к нему, давай его бить:
- Признавайся, говорят, как дело было?
А он говорит:
- У него разрыв сердца произошел.
Ну, только они не верят:
- Брешешь, чертов мазурик! - И давай его головой об стенку стукать.
Он было крепился, да видит - мочи нет, и сознался:
- Мой, говорит, грех. Вот так и так произошло, - все рассказал.
Они спрашивают:
- А за что ты руку на Брюса наложил?
А он говорит:
- Хоть убейте, не скажу.
Они давай ему под бока ширять кулаками, давай по затылку бить. Только он не сознается. Вот они видят - человек уперся на своем, заковали его в кандалы, повезли к царю. Привезли и рассказали об этом деле. А Петр так рассудил:
- Действительно, говорит, Брюс очень ученый был, это правда. Ну, говорит, и то правда, что ехидна из ехиден был. Он, говорит, очень зазнался и царской короны не признавал.
Затягивание переговоров привело к тому, что Петр I разрабатывает план военной кампании, который предусматривал перенесение военных действий на территорию Швеции. Парусный флот планировалось перебазировать на Аландские острова. Гребному флоту ставилась задача высадить десанты в районах городов Евле и Норчёпинга. Действия парусного и гребного флота должны были быть согласованными. Парусному флоту вменялось в обязанность производить разведку и прикрывать действия гребного флота. Русские десанты должны были двигаться к Стокгольму с юга и севера, разрушая военные и промышленные объекты, уничтожая запасы боеприпасов. Петр I не ограничился возможностью воздействовать на Швецию только военной силой. Планом предусматривалось и воздействие на общественное мнение страны. Петр приказал командующему русским флотом генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину распространить среди шведского населения манифест, напечатанный на шведском и немецком языках. В манифесте разъяснялись причины возобновления военных действий. Россия, сообщалось в нем, всегда изъявляла готовность к миру, но вынуждена снова начать войну против своего желания. Покойный король (Карл XII) был также согласен прекратить войну, но нынешнее правительство желает ее продолжить. Россия не ищет новых завоеваний и согласна даже уступить Швеции занятые русскими территории. Настоящее вторжение в Швецию делается "единственно для того, чтобы желаемого замирения достигнуть можно было". В случае несогласия на мир вина всех бедствий шведского народа возлагалась на шведское правительство с целью предотвращения "приближающегося нападения".
А. И. Остерман привез в Швецию несколько сотен экземпляров манифеста. О манифесте были извещены русские дипломаты, находившиеся в различных странах Западной Европы, чтобы они могли повлиять на общественное мнение этих стран.
Однако шведское правительство продолжало затягивать переговоры.
С мая по июль русская армия и флот вели активные военные действия. Был нанесен значительный урон шведской военной промышленности посредством уничтожения большого количества металлургических заводов. Шведское население было потрясено беззащитностью своей территории.
В июле 1719 года А. И. Остерман был принят королевой Швеции, которая в резких тонах высказалась о действиях русского галерного флота против шведского побережья. В своем ответе Остерман указал, что эти действия пока носят разведывательный характер, поскольку шведские представители не спешат с заключением мира и практически страны находятся в состоянии войны. Остерман напомнил шведскому правительству о жестокостях шведской армии, проявленных ею в русских пределах, "о чем еще как в землях… так и инде жалостные памяти и ныне явны".
Аудиенция показала, что шведы намеренно обостряют переговоры. Королева вручила Остерману новые условия мира, составленные с помощью английских дипломатов. Они носили провокационный характер. А. И. Остерман, ознакомившись с предложениями шведской стороны, заметил, что "они (королева и канцлер) тужить будут о том, что нынешние добрые деспозиции… к миру пропустили…". Шведы требовали возвращения не только Финляндии, но и Эстляндии и Лифляндии.
Узнав о новых условиях шведской стороны 6 августа, Петр приказал прервать переговоры.
В Стокгольме ответили, что лучше им всем погибнуть, чем заключить такой невыгодный мир. С соблюдением всех протокольных церемоний Остерман без всякого успеха выполнил данное ему поручение. 6 августа он вернулся и доложил Петру о том, что ультиматум отвергнут. Вся эта процедура предпринималась исключительно для того, чтобы показать искреннее стремление России к миру. А в то самое время, когда Остерман объяснялся с королевой, отряды русских высадились с кораблей на шведский берег в двух местах, севернее и южнее Стокгольма. Шведские войска кое-где пытались оказать сопротивление, но были легко обращены в бегство. В результате рейда разрушению подверглись восемь шведских городов, в том числе самый крупный город после Стокгольма Норчёпинг. Русские войска уничтожили 21 завод, 1363 деревни, различные поместья, склады, много оружия, продовольствия и т. п. Петр приказал сохранять в неприкосновенности церкви и не трогать мирных жителей. Операция носила сугубо демонстративный характер и предназначалась для наглядного доказательства беззащитности Швеции, что и было достигнуто. Непосредственно руководивший десантом генерал-адмирал Апраксин считал, что русские могли вступить и в Стокгольм. В манифесте от имени царя объявлялось, что совершенное русскими нападение служит воздаянием за разорение русских земель войсками Карла XII. Русский посол сообщал из Копенгагена, что, по мнению шведов, они нанесенного ущерба "ни оплатить, ни оценить не могут и говорят, что и в пятьдесят лет поправить невозможно".
Как же действовал английский флот, на помощь которого уповали в Стокгольме? А он под командованием адмирала Норриса находился в Балтийском море и даже пришел к шведской столице, но только тогда, когда русские корабли уже вернулись на свои стоянки. Затем последовала характерная для методов английской дипломатии инсценировка. 9 сентября, через несколько дней после того, как Аландский конгресс по требованию шведской стороны официально прекратился, но русские представители еще не успели уехать к ним, явился курьер от английского посла в Стокгольме Картерета. Он вручил Брюсу два письма на имя царя: одно - от посла, другое - от адмирала Норриса. Брюс ознакомился с содержанием писем и вернул их, сочтя, что они написаны "в непристойных выражениях". Вообще посылка этих писем нарушала все существующие дипломатические нормы и правила. К царю мог непосредственно писать только король Англии или посол, аккредитованный при русском дворе. В письме английского посла в Стокгольме Картерета (в тех же выражениях и то же самое содержалось в письме адмирала) Петру заявляли: "Король великобританский, государь мой, повелел мне донести вашему царскому величеству, что королева шведская приняла его посредничество для заключения мира… Король, государь мой, повелел адмиралу Норрису прийти с флотом к здешним берегам, как для защиты его подданных, так и для поддержания его медиации и что его величество… принял меры, чтобы его медиация получила ожидаемый успех".
Но о каком же успехе могла идти речь, если медиация, или посредничество, поручалась английскому военному флоту? Естественно, что этот наглый ультиматум был с презрением отвергнут Брюсом и никаких реальных последствий не имел. Но эта затея и предназначалась лишь для того, чтобы служить демонстрацией мнимой защиты Англией интересов Швеции.
В 1719–1720 годах резко меняется ситуация в международных отношениях не в пользу России. Напуганные усилением новой державы, западные страны начинают сколачивать антирусскую коалицию. Не только Англия, но и Польша, Дания, Австрия высказываются за объединение вокруг Швеции. Больше того, бывший союзник Петра, только усилиями царя оставленный и восстановленный на престоле Август II, намеревался даже двинуть войска против России в составе объединенной коалиции.
Дипломатическая война могла закончиться для нашей страны плачевно, если бы на престоле не находился Петр I. По поводу союза Швеции с Англией он сразу выразился определенно, что англичане ничем реальным шведам не помогут. Эти слова были подтверждены не только приведенным случаем, в котором принял участие Брюс, но и "участием" английской эскадры в морском сражении у острова Гренгам в 1720 году. Это сражение ознаменовалось разгромом шведского флота русской эскадрой, которая взяла на абордаж четыре корабля. Английская эскадра так и не вступила в сражение, хотя наблюдала за ходом ведения боя.
Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым
Брюс и Петр Великий (окончание)
Это Петр за насмешку так говорил и за то, что Брюс не дал своего согласия на отвод глаз в военном деле. Не мог он забыть своей злобы.
- Правда, говорит, такая Брюсова судьба, чтобы от руки лакея смерть ему была, только все же, говорит, лакея прощать никак нельзя, а то, говорит, и другие лакеи станут убивать своих господ. И потому, говорит, надо сжечь лакея живьем, чтобы другим лакеям пример был.
И сейчас подхватили лакеюшку под мышки, поволокли на площадь. И как притащили, стали жечь: костер огромаднейший разложили и стали поджаривать. А тогда простота-матушка была: ни этой Сибири, ни каторжной работы не знали, а рубили головы да живьем жгли. Этой волокиты и в помине не было. Вот и с лакеем не стали долго хомутаться: сожгли, и дело с концом.
А Брюса Петр велел похоронить:
- Оттащите, говорит, этого пса на кладбище, закопайте!
Вот как он благословил Брюса! Видно, солоно пришлось ему от Брюсовой насмешки!
Ну, похоронили Брюса, а Сухареву башню Петр приказал запечатать. После-то ее и распечатывали не раз, Брюсовы книги искали, да не нашли. И как найдешь, ежели они в стене замурованы? Станешь стену ломать - башня завалится, - вот и не трогают ее, пусть, мол, стоит.
Победа русской дипломатии
В конце 1720 года становится очевидным, что Северная война подходит к концу. В октябре Петр получает послание шведского короля, который просил начать мирные переговоры без посредников.
Но почти одновременно фактический французский министр иностранных дел аббат Дюбуа настойчиво добивался посредничества. Поскольку Франция в это время проявляла склонность к союзу с Россией, то в Петербурге хотя и скептически относились к этой склонности, сочли нецелесообразным отклонить просьбу Франции. Конечно, русские понимали, что французский посол в Швеции Кампредон своим посредничеством, несомненно, будет играть на руку не только Швеции, но и Англии. Но все же его согласились принять в Петербурге. В конце концов, пренебрегать Францией было неразумно, тем более что в Стамбуле французы помогали Дашкову с заключением вечного мира.
Кампредон с невероятным усердием взялся за выполнение своей миссии. Он так спешил в Петербург, что по пути утопил во время переправы своих лошадей вместе с каретой и багажом. Однако он сохранил главное свое орудие, на которое возлагал особые надежды: огромную сумму денег, выданных ему Дюбуа для подкупа русских министров. К великому огорчению Кампредона, прозрачные намеки, которые он делал русским сановникам, не имели никакого успеха. В отличие от продажных европейских политиков (сам аббат, а скоро и кардинал Дюбуа получали постоянно жалованье от Георга I) дипломаты Петра оказались неподкупными. Дело объяснялось не их бескорыстием, а тем, что царь тщательно контролировал свою дипломатию. Так что даже если кое-кто и брал иногда деньги и подарки от иностранцев, то это никак не сказывалось на русской политике при Петре.
Сначала Кампредон в беседах с русскими дипломатами пообещал, что Россия, которой, конечно, придется вернуть Лифляндию, Эстляндию, Выборг и прочее, получит за это, благодаря помощи регента, Петербург, Ингрию и Нарву. Но в ответ, как обиженно доносил французский посол, русские начали "хохотать во все горло". Однако ему все-таки удалось добиться аудиенции у царя. Правда, прибыв в назначенное время, он ожидал больше часа. За это время Шафиров и Толстой объяснили, что если он не сможет сказать что-нибудь новое по сравнению с тем, что они уже слышали, то не стоит отнимать время у государя, ибо он очень занят. Француз и сам в этом убедился, когда явился царь, одетый в матросскую куртку, пропахшую смолой: он занимался на верфях Адмиралтейства подготовкой к спуску на воду очередного корабля. Кстати, он нередко прямо там (а он начинал в Адмиралтействе каждый свой рабочий день) принимал иностранных послов, которые пробирались к царю сквозь лес шпангоутов, рискуя не только порвать свои бархатные и кружевные одеяния, но сломать себе шею.
Кампредон пытался разъяснить царю, насколько возрастет его слава, если он проявит великодушие и вернет Швеции завоеванные провинции. На это Петр со смехом ответил, что ради славы он охотно поступил бы так, если бы не боялся Божьего гнева в случае, если он отдаст то, что стоило его народу огромных трудов, денег, пота и крови. Два месяца хлопотал Кампредон в Петербурге и ничего не добился. Однако его "посредничество" не пропало даром. Посол смог понять, насколько могущественна теперь Россия. Его потрясло увиденное им необычайное зрелище: новые линейные корабли один за другим спускались со стапелей на воду в разгар морозной зимы. Петр приказал вырубать огромные проруби, куда сходили корабли, чтобы освободить стапеля; здесь же немедленно закладывались новые.
Вернувшись в Стокгольм, Кампредон заявил шведам, а заодно и английскому послу Картерету, что нет никаких шансов добиться от русских уступок и надо заключать мир, пока не поздно. Он сообщал, что могущество России возрастает такими темпами и приобретает такие масштабы, что в будущем Петр сможет потребовать от Европы еще больше. Именно это внушали петровские дипломаты Кампредону, и тем самым его миссия оказалась полезной для России.
Нельзя не привести оценку, данную Кампредоном, сущности внешней политики и дипломатии Петра: "В войне ли или в мире, но если этот государь проживет еще лет десять, его могущество сделается опасным даже для самых отдаленных держав. Хотя я мало времени пробыл здесь, но достаточно могу судить, что он осторожно поступает с ними единственно ради своих интересов и чтоб добиться своей цели, и как бы он ни принимал иностранцев - в дружеских ли сношениях, по делам ли торговли, но они никогда не добьются от него никаких выгод иначе, как если царь убедится, что они нужны ему". Нетрудно заметить, что эта оценка не отличается дружественным тоном, и причина этого понятна. Любопытно другое: представитель самой изощренной в мире дипломатии с искренним огорчением и бесподобной наивностью констатирует, что, оказывается, другие тоже умеют защищать интересы своей родины, и притом с гораздо большим искусством и эффективностью, чем это удалось Кампредону, не получившему ровным счетом ничего от своей миссии в Петербурге.
Без всяких посредников 28 апреля 1721 года в финском городке Ништадт встретились, наконец, за круглым столом "в средней светелке конференц-хауза" дипломаты России и Швеции для заключения мирного договора. Россию представляли по-прежнему Брюс и Остерман.
К этому времени оба они были удостоены титулов: Я. В. Брюс - графа, А. И. Остерман - барона и тайного советника канцелярии.
Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым
Как Брюс с царем поссорился
Раньше Брюс жил в Петрограде, да царь Петр выслал его в Москву за одну его провинность: на царском балу, во дворце, он устроил насмешку. А эта насмешка такая. Приехал на этот бал Брюс, а уж был хватемши, да мало-мало до настоящей припорции недоставало. Вот он подошел к буфету, взял бутылку вишневки и давай прямо из горлышка сосать. Сейчас лакузы (лакеи), разная там шушера-мушера побежали к царю жаловаться.
- Брюс, говорят, пьяный напился и безобразничает: прямо изо всей бутылки наливку вишневую пьет, а тут женский пол, генералы…
Вот царь подходит к Брюсу и говорит:
- Ты что же хамничаешь? Нешто рюмок нет, что ты из бутылки прямо тянешь? Ты вот, говорит, вместо того, чтобы охальничать, устроил бы какую-нибудь потеху, а гости посмеялись бы…
- Ну, ладно, - говорит Брюс, - устрою тебе потеху.
И устроил. Понятно, с пьяных глаз…
Эта публика, разные там графы да князья, генералы, женский пол, эти барыни под музыку плясали-танцевали… Все одеты хорошо, все шелка да бархат, одним словом, шико… Вот Брюс махни рукой. И тут видят эти самые господа, которые по паркету кренделя выделывали, что на полу отчего-то стало мокро… По первому-то разу подумали, что беспримерно грех с кем-нибудь случился… И-и пошло у них тут "хи-хи" да "ха-ха"… Но только видят - идет вода из дверей, из окон, падает с потолка… И завизжали. Загорланили…
- Потоп! Потоп!
Они думали, что это петербургское наводнение. Нева из берегов вышла, весь город потопила. И началась тут потеха! Эти госпожи барыни платья задрали, а генералы да князья кто на стул забрался, кто на стол, кто на подоконник… И все вопят, орут - думают, что им конец подошел. Только царь знал, что это Брюс сделал отвод глаз, и кричит он ему:
- Брось, пьяная морда! Брось свои шутки!
Вот Брюс опять махнул рукой - и смотрят все: нет никакой воды, везде сухо. Но только господа эти стоят на столах, на стульях, а барыни задрали подол… Тут все поняли, что Брюс над ними шутку подшутил, и стали жаловаться царю, дескать, Брюс на нас такую срамоту нагнал - разговор на весь столичный город Петербург выйдет.