18 декабря.
Миша нездоров, кашляет. Сидим дома, морозно.
В начале четвертого слышала глухие раскаты, значит, хоронят Чкалова - пушечные залпы.
Ждем вечером Дмитриева.
19 декабря, вечером.
Из вчерашних разговоров Дмитриева: "…во МХАТе два человека относятся по-настоящему к Вам (к М. А.) - Ольга Сергеевна и я. Ну, Сахновский, конечно, хорошо относится, Виленкин тоже, но действительно хорошо - только О. С. и я…"
Я спросила, может быть, вы приведете пример какой-нибудь такого отношения?
Долго молчал, ничего не надумал.
Потом на мой вопрос - знает ли Ольга о разговорах по поводу "Бега" - сказал, знает. И потом добавил: "Тут недавно, при разговоре о "Беге", она сказала, что для нее теперь Хлудов и Корзухин не звучат".
20 декабря.
Ночь на 21-е - 2 часа ночи. Сейчас посмотрела на градусник - 26° мороза, а когда открывала форточку - проветрить спальню - показалось, что адовая холодина, пожалуй, и больше. Это с 14-го числа держится.
Улицы, как вымерли.
Миша - в гриппе, сильнейший насморк у него. Конечно, лежать в кровати не хочет, бродит по квартире, прибирает книги, приводит в порядок архив.
За ужином - вдвоем - говорили о важном. При работе в театре (безразлично, в каком, говорит Миша, а по-моему, особенно в Большом) - невозможно работать дома - писать свои вещи. Он приходит такой вымотанный из театра - этой работой над чужими либретто, что, конечно, совершенно не в состоянии работать над своей вещью. Миша задает вопрос - что же делать? От чего отказаться? Быть может, переключиться на другую работу?
Что я могу сказать? Для меня, когда он не работает, не пишет свое, жизнь теряет всякий смысл.
21 декабря.
Сегодня днем была в городе - скоросшиватели, ботинки Мишины, лекарство от головной боли, спички и картофель.
Мороз падает!
Вечером разбор Мишиного архива. От этого у Миши тоска. Да, так работать нельзя! А что делать - не знаем.
Звонок Дунаевского ночью - завтра, уговорились, придет.
22 декабря.
Миша прочитал Дунаевскому первую картину и часть второй. Дунаевский потом - после обеда - импровизировал - и очень в духе вещи.
Вообще (боюсь ужасно ошибиться!) Дунаевский производит на меня впечатление человека художественной складки, темпераментного, загорающегося и принципиального - а это много значит!
Он хотел, чтобы Миша просто отдал бы ему "Рашель", не связываясь с Большим. Но Миша не может, он должен, по своему контракту с Большим, сдать либретто в театр.
Решили, что Дунаевский будет говорить с Самосудом и твердо заявит, что делать "Рашель" будет он.
Вечером позвонил и пришел Борис Эрдман. Биллиард.
В Москве уже несколько дней ходят слухи о том, что арестован Михаил Кольцов.
Сейчас звонил (двенадцать часов ночи) Виленкин и рассказывал мне, что Сахновский говорил с Немировичем о том, насколько серьезна возможность постановки "Бега" - стоит ли беспокоить Мих. Аф. разговорами об этом.
Немирович сказал, что сейчас об этом речи быть не может - и в интересах МХАТа и автора.
Я сказала Виленкину - Мих. Аф. был прав, когда говорил - не дам я "Бега", это дело нереальное.
24 декабря.
Вчера вечером позвонила Ануся, сказала, что им очень хочется придти к нам.
Пришли, сначала был и Дмитриев, но он вскоре ушел, а мы вчетвером ужинали - приятно, как всегда, с ними. Почему-то за ужином вспомнили Керженцева - добродушно вспомнили.
Сейчас - вечером - занимаемся разборкой архива. Миша сказал - знаешь, у меня от всего этого (показав на архив) пропадает желание жить.
Мороз упорный - вот уже 10 дней. Сейчас смотрела - 24°.
25 декабря.
Миша пошел наверх к Михалковым, с которыми у нас на почве шума из их квартиры (вследствие чудовищной нашей стройки) началось знакомство. Они оказались очень приятными людьми. Он - остроумен, наблюдателен, по-видимому, талантлив, прекрасный рассказчик, чему, как это ни странно, помогает то, что он заикается. Она - очень живой горячий человек, хороший человек.
26 декабря.
Миша пишет и диктует мне письмо В. М. Молотову - с просьбой помочь в квартирном вопросе. Кроме всех неприятных сторон нашей квартиры - прибавилось еще известие о том, что скоро наш дом будет сломан - в связи с постройкой Дворца Советов.
Не знаю, что получится из этого письма, но это - единственный выход.
Во время диктовки получили известие по телефону, что Сережке подшибли ногу в школе и придти он не может. Екатерина Ивановна поехала за ним на такси, а Миша на руках принес его домой - по лестнице. Вызвала хирурга.
27 декабря.
Вчера пришел хирург, пока еще не может определить, есть трещина или это растяжение связок. Покой, компрессы.
Вчера к нам пришли Михалковы. Засиделись поздно.
А сегодня я отнесла письмо в Кремлевскую башню.
Потом зашла в Репертком - отнесла "Дон-Кихота". Мерингофа не было, я оставила экземпляры. На обратном пути - в МХАТ - отдала Оле деньги для мамы. Видела много мхатовцев, были милы необычайно.
28 декабря.
У нас разговоры о Новом годе. Хотели мы его встретить тихо - с Вильямсами и Эрдманами. Но - понятно, как узнали наши знакомые, что мы будем дома - все угрожают приходом. Выяснилось, что может собраться таким образом человек 15–16. Что никак невозможно. У меня нет даже столько рюмок, вилок. Да, вообще, это всегда бывает неудачно - когда большая компания.
Переговорила с Вильямсами, они предложили устроить встречу у Лены Понсовой.
Днем Миша в редакции "Советского артиста" (газета Большого театра) по их просьбе писал фельетон для новогоднего номера. Я зашла к Серафиме Яковлевне - условились там встретиться. Видела Якова Л., Самосуда. Потом Яков Л. отвез нас домой.
1939
1 января.
Вчера: елку зажгли. Сергей ликовал. Борис Робертович принес французское шампанское, на звонки не отвечали, сидели тесно и мило - братья Эрдманы, жена Николая Робертовича, Вильямсы и мы - втроем - с Сергеем.
Сегодня - Михалков, пришел поздравить и уж поздравил! Авторские в кино отменяются! А если, вслед за этим, и по театру? Да, это будет интересно!
Есть ответ из Секретариата Совнаркома - Мишино письмо переслано в Моссовет.
Женя болен корью, заболел 30-го, по-видимому, на ногах перенес начало болезни. Форма тяжелая.
5 января.
Утром в Реперткоме. Мы ходили за визой на "Дон-Кихота". Миша - Пушкиной, секретарю Мерингофа, на ее фразу - "пьеса у тов. Мерингофа", сказал, побелев: "буду жаловаться в ЦК, это умышленно задерживают разрешение". Это меня ужасно огорчило, а Миша твердит - я прав. И я теперь не знаю.
6 января.
Около одиннадцати вечера позвонил Федя и сказал - "у нас дорогие гости на Вашем спектакле". Это, конечно, означает только одно, что Правительство смотрит "Дни Турбиных" (идет на Большой сцене, заменяя "Мертвые души").
Федя говорил доброжелательно, ласково, что меня и Мишу тронуло.
Потом Ольга, которая сговаривалась со мной, чтобы мы пришли к ним, позвонила и сказала - "да, я хочу тебе сообщить, что сегодня Правительство смотрело Вашу пьесу". Я ответила - "Я знаю". - "Тебе уже сказали?! Кто?? Федя?" - "Да".
К Ольге не пошли, сидим вдвоем с Мишей, ужинаем. Ощущение праздничное от уюта, уединения.
Мороз упал, а он нас замучил.
Разговор о Чулкове, который умер на днях. Миша говорит - "он был хороший человек, настоящий писатель, небольшого ранга, но писатель".
А я его не знала.
Сегодня на рассвете, в шесть часов утра, когда мы ложились спать, засидевшись в длительной, как всегда, беседе с Николаем Робертовичем, Миша сказал мне очень хорошие вещи, и я очень счастлива, в честь чего ставлю знак.
Вчера, когда Николай Робертович стал советовать Мише, очень дружелюбно, писать новую пьесу, не унывать и прочее, Миша сказал, что он проповедует, как "местный протоиерей".
Вообще их разговоры - по своему уму и остроте, доставляют мне бесконечное удовольствие.
8 января.
Вечером Мелики. Миша читал первую картину "Рашели", которая чрезвычайно понравилась. Потом играли на биллиарде. Миша очень развеселился, чему я очень рада, так как у него эти дни тягостное пессимистическое настроение духа.
Сегодня Миша отослал Дунаевскому первую отредактированную картину "Рашели".
9 января.
Дмитриев был, нездоров, говорил, что его вызвали повесткой в Ленинград, в НКВД. Ломал голову, зачем?
А у него еще здесь в Москве монтировка "Половчанских", на днях собирается ехать в Ленинград.
10 января.
Письмо Смирнова из ВОКСа с приложением перевода письма из Лондона. Это приложение представляет собой совершенную чепуху - нельзя понять, искажена пьеса или не искажена.
Ездили с Мишей поговорить с Уманским в Литературное агентство. Как все это нелепо! Судьба - пьес своих не видеть, гонорары за них не получать, а тут еще из ВОКСа присылают письма, которые только раздражают.
14 января.
Вчера провели вечер у Меликов. Миша и Александр Шамильевич играли на биллиарде.
Сегодня днем заходила в Репертком. Мерингоф, узнав, что "Дон-Кихот" сокращен на 15 страниц, страшно огорчился и вздыхал.
- Как бы пьеса не потеряла своей гармонии?
Я говорю - "Вы не волнуйтесь. Вряд ли Михаил Афанасьевич станет сам свои пьесы, без надобности, портить".
Условились, что он прочтет ее и даст визу 16-го в три часа дня.
Потом пошла в Моссовет, к секретарю Ефремова. Тот сказал, что бумага, наверно, попала к инспектору квартирному, туда и надо обратиться.
Из роскошного особняка (подъезд № 2 Моссовета) с громадными комнатами, коврами, тяжелыми дубовыми дверями - попала в подъезд № 3 - грязное, неуютное помещение, в комнате № 102 застала очередь, повернулась и ушла. Нет, так квартиру не получишь!
Сейчас еду в Большой за Мишей, и оттуда к Ольге.
16 января.
Вчера пришли вечером Борис и Николай Робертович, играли на биллиарде.
Сегодня утром звонили из Реперткома четыре раза. Тов. Мерингоф просит М. А. зайти к нему. Пошли. Сначала - комплименты, потом сожаление, почему выброшена такая хорошая и нужная сцена, как разговор Дон-Кихота с Санчо о золотом веке. - "Такой юмор замечательный!.. и так важно для пьесы…".
Миша согласился вставить.
Потом Мерингоф стал говорить - надо дать пьесу размножить, чтобы шла по Союзу, надо дать заметки в газете и все в таком роде.
Причем, должна признаться, несмотря на все мое отвращение к этому месту - Реперткому, - Мерингоф вел себя очень пристойно, серьезно и доброжелательно. Сговорились, что я сегодня сделаю вставки, завтра в два часа приду в Репертком и он мне даст визу.
Обедали - Миша, Николай Робертович, Женичка и я. А после отдыха, вечером, Миша взялся, после долгого перерыва, за пьесу о Сталине. Только что прочла первую (по пьесе - вторую) картину. Понравилась ужасно. Все персонажи живые.
18 января.
И вчера и сегодня вечерами Миша пишет пьесу, выдумывает при этом и для будущих картин положения, образы, изучает материал. Бог даст, удача будет!
Второй день оттепель.
19 января.
Сегодня звонили днем из Драмсекции - придет ли Мих. Аф. на заседание - выборы Бюро драмсекции?
Я сказала, что М. А. на службе, в Большом театре и на заседании не будет.
Вечером звонок - Судакова. "Я не могу успокоиться с "Бегом", хочу непременно добиться постановки, говорил уже в Комитете по делам искусств…"
Кроме того интересуется "Дон-Кихотом" и "вообще всей продукцией Мих. Аф.". Наговорил тысячу комплиментов по адресу Миши и попросился придти 21-го вечером.
20 января.
Сегодня днем опять звонили из Драмсекции - с тем же вопросом. Мой ответ - тот же. Потом вечером в восьмом часу телеграмма от Чичерова - "своим отсутствием срываете выборы, просим придти сегодня" - что-то в этом роде.
Проводила Мишу в десятом часу туда (в Клуб писателей), а сама пошла на хоры и оттуда смотрела на собрание. Ужасно не понравилось - галдели, склока идет все время, вообще литературой и не пахнет.
23 января.
Вчера были у Ольги - Кторов, Попова, Дорохин, Пилявская, Раевский с женой, Федя, Гриша, мой Женюшка. Дорохин показывал замечательно фокусы. Раевский показывал пародии на декламаторов - очень талантливо, ужинали, смеялись, - а все вместе почему-то оставило впечатление гнетущее. Объяснить, почему, трудно.
Третьего дня заезжала к Евгению Петрову, отвезла ему рукопись "Дон-Кихота" и спросила, не напечатает ли "Литературная газета" отрывок из пьесы. Он сказал, что он, к сожалению, в этой редакции состоит на роли Ревунова-Караулова, сам решить не может, но отвезет рукопись редактору Войтинской и сообщит нам результат.
Потом зашла в отдел распространения при Всероскомдраме и условилась, что дам им экземпляр "Дон-Кихота" для распространения по Союзу.
24 января.
И сегодня, и вообще последние дни Миша диктует "Рашель". От Дунаевского пришло на днях письмо - очень милое - с восторженными отзывами по поводу первой картины и с просьбой присылки дальнейших. Вот Миша и взялся.
Вчера днем - без Миши, и сегодня днем в его присутствии - приходил некий Юдкевич из Ленинградского театра им. Пушкина (бывш. Александринки) с просьбой, чтобы Миша дал им что-нибудь - на любую тему - современную, историческую, русскую, нерусскую. Миша сказал, что сейчас ни о чем речи не может быть, он завален работой. Если они хотят, пусть напишут в марте, - если к тому времени будет готова пьеса, над которой он сейчас работает, - тогда можно будет говорить.
Сегодня (и на днях, но нас не было дома) звонил Рубен Симонов. Он сказал, что начинают работать "Дон-Кихота", что новому директору (Ванееву выперли) пьеса страшно понравилась, что ставить будет он, Симонов, что Горюнов вряд ли будет играть Санчо, так как роль очень мягкая (а тот напорист, конечно) и все в таком роде. Потом сказал: "а вот "Турбины" - какая хорошая пьеса! Очень ее Анастас Иванович хвалил! Настоящая пьеса!"
26 января.
Вчера вечером к нам пришли Петя и Ануся. Миша прочитал им вторую и третью картины новой пьесы. Петя сказал, что вещь взята правильно, несмотря на громадные трудности этой работы. Что очень живой - герой, он такой именно, каким его представляешь себе по рассказам.
М. А. Булгаков. Страница рукописи
Уговаривали писать дальше непременно, уверены, что выйдет замечательная пьеса. Ждут с нетерпением продолжения.
Сегодня утром Миша диктовал мне третью картину "Рашели" и тут же - перед обедом - мы пошли на почту и отправили Дунаевскому ее, а также и телеграмму - получил ли он вторую картину.
Вечером звонил Куза - о том же, что и Симонов. Добавил, что в Комитете пьеса очень нравится. Я сижу - перепечатываю "Дон-Кихота", Миша купается.
27 января.
Звонил Евгений Петров, сказал, что пьеса Войтинской очень понравилась и что она будет звонить. Она и позвонила, условились, что Миша приедет в редакцию завтра в десять часов вечера, чтобы поговорить, какой фрагмент печатать.
Вечером позвонил и пришел Николай Робертович, а потом и Борис Робертович.
28 января.
Вот так история! Поехали ровно к десяти часам, в редакции сидит в передней швейцар, почему-то босой, вышла какая-то барышня с растерянным лицом и сказала, что "Войтинской уже нет в редакции… она не будет сегодня больше… Она вчера заболела… а лучше всего обратитесь к ответственному секретарю…"
Обратились, тот сказал, что он готов от имени Войтинской принести свои извинения, что причины ее отсутствия таковы, что приходится ее извинить, - и мы так и не поняли, что с ней, собственно, случилось.
29 января.
Мое посещение Художественного театра. Сказала, что дом наш, наверно, будут сносить. На Федю это произвело большое впечатление, и даже на Ольгу.
Федя пошел меня провожать и по дороге расспрашивал, не пишет ли Миша пьесу современную. Я сказала, что есть замысел о Сталине, но не хватает материала. Он тут же стал подавать советы, как достать материал.
Петров Евгений Петрович по телефону сказал: у Войтинской, видите ли, "force majeure" - какой это форс-мажор?!
Ничего не понимаю, но отрывок, кажется, они будут печатать.
Вечером Миша в Большом - разговор с Самосудом и Захаровым о "Сусанине".
1 февраля.
Вчера вечером был Яков Л.
Сегодня в газетах - награждение писателей орденами. Награждены, за малым исключением, все сколько-нибудь известные. Больше двадцати человек получили орден Ленина, сорок с чем-то - орден Красного Знамени и больше ста - Знак Почета,
Это награждение, по-видимому, произвело большое впечатление на читающую публику, во всяком случае - даже шофер, который вез нас сегодня к Евгению Петрову, говорил (узнав, что надо ехать в дом писательский в Лаврушинском) - "там ведь праздник сегодня".
Мы с Евгением Петровым сговорились накануне, что приедем к ним завтра, а сегодня днем Миша спросил его по телефону - может быть, в связи с награждением Вам надо идти куда-нибудь - он сказал, что нет и что они ждут нас.
Заводил радиолу - американскую, у него есть очень хорошие пластинки. Слушали Шестую симфонию Чайковского, Дебюсси и очень оригинальную вещь - голубая симфония, кажется, так называется.
2 февраля.
Сегодня в газетах - награждение киноработников по картинам - "Александр Невский", "Выборгская сторона", "Великое зарево", "Человек с ружьем", "Волга-Волга" и еще многим другим.