В ночь с 17 на 18 февраля.
Девятый день лежу в постели с тяжелым гриппом и осложнениями. Сердце, как ком, болели бешено ноги, теперь отпускают, настроение духа ужасное, злюсь, нервничаю. Миша утешает меня, вспрыскивает мне камфору по рецепту Марка Леопольдовича.
Вспоминать, что было в эти дни, не буду. Но сегодня: звонок из Комитета по делам искусств, просят Мишу придти в Комитет к тов. Немченко по поводу постановки в Англии "Дней Турбиных".
Что такое? Что за оказия?
С этим - продолжение тяжелых разговоров о нестерпимом Мишином положении, о том, что делать?
Миша пришел после полуночи из театра, говорит, что генеральная "Сусанина" назначена на 19-е днем, что это будет обыкновенная генеральная, а Правительство будет смотреть спектакль. Когда первый спектакль - неизвестно еще.
Лежу и пережевываю окрошку этих дней. В частности (вчера на "Лебедином" с Улановой) - в ложе дирекции дамы низким басом Мише - "Вы - первый!". Что за чертовщина? Оказалось - они хотели утешить Мишу по поводу того, что ему не дали ордена. Господи!
Потом этот Лондон. О, боже!
На дворе оттепель. Вот уж несколько дней. Дома - запущенность, как всегда бывает, когда я лежу.
Сережка ездил с новой домработницей покупать ей кровать. Себе постелил на полу ковер, содрав его со своей кушетки, - в пылком стремлении украсить свою комнату.
Купил четыре банана, бананов этих сколько угодно, но их мало кто покупает.
Миша все дни разбитый, вчера мучили его с либретто Чуфарова и Холфина. Лакированная поддельная вещь!
Ну, надо спать! Все равно ничего не придумаешь.
Вчера на "Лебедином" в ложе Б Мишу познакомили с каким-то человеком, похожим, по словам Миши, на французского короля. Семидесятилетний старик. Комплименты по поводу "Турбиных" (хотя страшно, что он говорил… "читал"!)… Разговоры о Киеве, о Врубелевской живописи… Общительный старик. Какой-то архитектор.
А знакомил Юзовский. Не знаю, в какой мере этот Юзовский приложил свою руку к травле Турбиных. А может быть, и не прикладывал?
В ночь с 19 на 20 февраля.
Марика явилась в десять часов утра (вчера я просила Мишу, чтобы он ее устроил на генеральную). Я была не в силах ехать, осталась дома. Тихая, как гроб, пустая квартира. Звонки к Тине. Сидела на своей кровати закутанная, читала Щедрина - пестрые письма.
Миша появился в пятом часу. Генеральная: Сусанин - Рейзен, Антонида - Барсова, Собинин - Большаков, Ваня - Антонова.
Успех странный и средний. Самосуда не вызывали, Вильямса - тоже, хотя декорациям аплодировали во многих местах.
Партер: Книппер-Чехова, Лева Книппер, Ольга, мой Женюшка, леонтьевские дамы, Пречистенка, Леонидов, мхатчики.
Почему не было бешеного успеха "Славься"? - Публика не знала, как отнестись.
Вечер. Слабость. Горчичники. Миша чудесно за мной ходит, веселит меня.
Тина (домработница) входит и спрашивает, сколько Михеевых в танковом дивизионе.
Сережка орет из своей комнаты, заводя радио - "Тамаркина!!"
Председатель Комитета по делам искусств - приехал ко второй части оперы. Женя, который сидел через два кресла от него, говорит, что Назаров сказал - колоколов не надо.
21 февраля.
Днем Миша, наконец сговорившись, у Немченко в Комитете.
Всю эту историю затеял и поднял Смирнов из ВОКСа. Немченко показала, по ходу разговора, Мише письмо от Смирнова к Солодовникову. Смирнов выражает беспокойство по поводу того, что пьеса в Лондоне идет в извращенном виде, и пишет, что "ввиду того, что фотографий в Лондон не послали, теперь уж (примерно так) нельзя отделываться сообщениями, что "Дни Турбиных" не самая лучшая советская пьеса".
Длинные, бесполезные разговоры (в том числе с участием Мерингофа) по телефону о том, как реагировать на эту постановку. Слова Миши о том, что он вовсе не уверен в том, что там есть извращения, а что, может быть, там просто играют первый вариант, украденный Каганским.
Мишины слова о том, что он, прежде всего, будет протестовать против того, чтобы отыгрываться, опорочивая его пьесу за границей. - "Дайте мне списать фразу Смирнова".
Немченко прижала документы к груди и не дала списать.
Мерингоф посоветовал Немченко по телефону, чтобы запросить Наркоминдел, какой текст играется.
Далее - Миша: не фотографии надо посылать, а автора, когда его пьесы играются за границей.
Немченко: "валюты…"
Миша: "Товарищ Немченко!!."
Немченко - буро-красная.
Далее. Комплиментарные речи Месхетели, сидящего в этой же комнате, о "Дон-Кихоте".
Ночь. Миша пришел со спектакля (или генеральной, не разберешь!) "Сусанина". Ждали Правительство в полном составе. Но приехали только Калинин и Ворошилов в ложу, Литвинов - в первом ряду партера.
Партер полон знакомыми и известными в Москве лицами: Москвин с Аллой, Дзержинский, Юровский, из Наркоминдела - Барков, из Дипкорпуса и так далее. Серафима взволнованная - в длинном платье, Лебедев-Кумач, Толстой, Мясковский, комитетские, Судаков с Клавой, композитор Прокофьев - не пересчитать.
Самосуд нервничал. Успех средний. Пел Пирогов, Антониду - Жуковская, Ваня - Златогорова, тенор Большаков. Миша говорит, что верхние ноты берет легко.
25 февраля.
Вчера. Днем Миша пошел к Марике. Играл в шахматы с Сережей Топлениновым и Дмитриевым. У Миши - сильные головные боли. Сережа прогревал ему синей лампой голову.
Вечером Эрдманы, разговоры о том, как Миша сочинял конспект-программу "Сусанина".
Потом - звонок и приезд Дунаевского. Неудачный вечер, Миша был хмур, печален, потом говорил, что не может работать над "Рашелью", если Дунаевский не отвечает на телеграмму и если он ведет разговоры по поводу оперы в таком роде, что "Франция ведет себя плохо" - значит, не пойдет!
Дунаевский играл до четырех часов на рояле, кой-какие наметки "Рашели". А потом мы с Николаем Робертовичем пилили Мишу, что он своей мрачностью и сухостью отпугнул Дунаевского.
Сегодня днем больна вдребезги из-за вчерашней бессонной ночи. К вечеру поправилась, читаю по Пушкину.
Миша был в Большом на совершенно бессмысленном совещании Самосуда с неким Груздевым - горьковедом, по поводу оперы "Мать".
Ложусь спать.
Миша очарователен. Обожаю его!
Миша видел, что я пишу дневник и говорит: напиши, что я очарователен и что ты меня любишь. Я и написала.
26 февраля.
Только что уехал Дунаевский. Наконец-то плодотворно и организованно поработал он с Мишей над тремя картинами "Рашели". Играл наметку канкана. Но пока еще ничего не писал. Миша охотно принимает те поправки, которые предлагает Дунаевский, чтобы не стеснять музыкальную сторону. Но одну вещь Дунаевский предлагал совершенно неверно - лобовую сатирическую песенку по адресу пирующих пруссаков, вместо песенки по Беранже.
Ужинали втроем, угощала замороженной клубникой. Миша говорит, что это дрянь ужасная.
27 февраля
Иду вечером на "Ивана Сусанина".
Умерла Крупская.
28 февраля
Мне крайне не понравился и утомил безмерно "Сусанин". По-моему, всегда эта опера была лобовой, патриотической и такой и осталась, и всякие введения Минина и Пожарского ни к чему не приводят.
Уйма знакомых, здоровалась раз пятьдесят, видела Евгения Петрова, Берсенева, Дунаевского, Хенкина и множество, множество Других.
Миша был дома. К нему звонил Бертенсон из Малого, просит "Бег", Миша отвечал, что он не верит в это дело. Тот настойчиво просит дать для чтения.
Тело Крупской в Колонном зале. Миша, бывший в центре, говорит, что центр перерезан милицейскими оцеплениями, так что из него трудно было уехать.
Миша сидит вечером над романом ("Мастер и Маргарита"), раздумывает.
У меня сегодня днем во Всероскомдраме встреча. Совсем неизвестный человек подошел и расспрашивал о Мише. Над чем работает, как живет: восхищался, объявил себя пламенным его почитателем, горевал над страшной судьбой, над тем, что не дают хода пьесам его. Потом сказал: моя жена - Дуся Виноградова, надо дать ей ту пьесу, которую Михаил Афанасьевич считает сильнейшей и которую не ставят, и она будет говорить в Кремле об этом (!).
Когда я рассказала дома Мише об этом разговоре, он сказал: Что это за путь! - Я так и сказала ему.
1 марта.
Днем звонил Дмитриев, спрашивал, когда же можно придти.
Потом Миша пошел к Сергею Топленинову, куда пошел и Дмитриев, и они играли там в шахматы.
А мы с Женичкой ходили в город, к Елисееву. Купили пиво, бананы.
На улицах - колоссальные очереди - стоят люди для того, чтобы попасть в Колонный зал, где лежит тело Крупской.
Мы ехали на такси, доехали до Никитских ворот, дальше не пропускают. Пошли пешком по Леонтьевскому. Купила мимозы.
Вечером Миша - над романом. А я начиталась страхов у Жуковского ("Нечто о привидениях") и стала ходить за Мишей по пятам, чтобы не оставаться одной.
2 марта.
Днем Миша в Большом.
Я - в Всероскомдраме, отнесла "Дон-Кихота" в отдел распространения.
Вечером - Миша - роман.
4 марта.
Хамский звонок из "Вечерней Москвы":
- Михаила Афанасьевича.
- Он болен. Говорит его жена.
- Мне жена не нужна, а нужен Михаил Афанасьевич…
- Он болен.
- Мне он нужен здоровый, больной не нужен… Дело отпадает… Ну, я ответила.
Миша разозлился, позвонил заведующему отделом искусства в "Вечерке", сказал - "от Вас был звонок". Тот: "это Гринвальд и Бернштейн". - "Так нельзя звонить…" и т. д.
Потом звонил Яков Л. и сказал, что к нему звонил Бернштейн и сказал: "вот дала мне отповедь жена Булгакова…"
Я сказала - "не я отповедь дала, а они по-хамски звонили".
5 марта.
Звонок. - "Я писательница, встречалась раньше с Михаилом Андреевичем и хорошо его знаю…"
- С Михаилом Афанасьевичем?
Поперхнулась. Фамилия неразборчивая. Словом, написала либретто. Хочет, чтобы М. А. прочитал.
Вечером Вильямсы и Лена Понсова. Разговор о детях, о домработницах. Скучно. Петя сказал, что вахтанговцы с ним подписывают договор на "Дон-Кихота" и играть эту пьесу будут.
В ночь с 6-го на 7-е марта.
Опять эта писательница! Опять приставание, чтобы Миша по старому знакомству прочитал либретто и сказал свое мнение.
Днем Сергей с товарищем на "Коньке-Горбунке". Миша показывал, как они сидели в первом ряду с важным видом и аплодировали. На деньги, которые я дала им, пили воду в буфете. Сергей сказал - "до'огой буфет!"
Вечером "Сусанин", пошел Миша. На спектакль приехал И. В. Сталин. В правительственной ложе аплодировали после второго акта.
Бедняга Антонова сбилась в сцене монастыря, неправильно взяла слова, сбила хор и оркестр. Самосуд был безумно расстроен.
Миша приехал домой до окончания спектакля и дослушал со мной "Славься" по радио.
7 марта.
Днем правила экземпляры "Дон-Кихота" в отделе распространения. Писала неграмотная машинистка. Пришла домой с головной болью.
На улице около Управления догнал Тренев, спросил, что делает Миша своего? - Ничего. И нет никакой веры в то, что его пьеса может пойти.
- Напрасно, напрасно. Сейчас такое время… Хотят проявить смелость… У меня был разговор о нем и в ЦК и в Комитете… Надо нам непременно повидаться… Приходите к нам на этих днях…
Миша сказал: "Я же еще пойду кланяться?! Ни за что".
Вечером у нас Дмитриев с Мариной.
Разговор Миши с Дмитриевым о МХАТе, о пьесе для него. Миша сказал - "капельдинером в Большом буду, на улице с дощечкой буду стоять, а пьесу в MXAT не дам, пока они не привезут мне ключ от квартиры!"
8 марта.
Сегодня звонили из школы Сталинского района, то есть почему-то она сказала "из филармонии", но филармония оказалась не при чем, а просят М. А. сделать доклад на тему о творчестве Мольера для старших классов школы. Приедут, отвезут, привезут. Говорила очень приятно. Я сказала, что М. А. вряд ли сможет это сделать, так как ему надо было бы готовиться к докладу, а он занят чрезвычайно.
Звонила опять писательница - оказалось Сергей Мятежный. Я ей объяснила, что М. А. очень сейчас занят, попросила, чтобы она отложила присылку либретто на неделю.
10 марта.
Вчера я провела целый день у Ольги, а Миша с перерывом на обед - в Большом. Встретились дома уже часов в десять вечера. Тут же приехал и Гриша Конский (после телефонного звонка). Просьба почитать роман. Миша говорит - я Вам лучше картину из "Дон-Кихота" прочту. Прочитал, тот слушал, хвалил. Но ясно было, что не "Дон-Кихот" его интересовал. И, уходя, опять начал выпрашивать роман хоть на одну ночь. Миша не дал.
Сегодня днем были в дирекции, сидели у Якова Л. Он рассказывал, что Сергей Городецкий невероятно нахамил по телефону. Его не пустили на закрытый спектакль "Сусанина". - "Я морду буду бить тому, кто скажет, что я не имею отношения к этому спектаклю", - сказал Городецкий.
11 марта.
Дома - марочный психоз. Сережка стал собирать альбом марок. Поминутно - мальчишки, мены, покупки. Женька с марками. Вырезывание из конвертов и так далее.
Звонок телефонный - девица из Клуба писателей, "по поручению президиума" просит Мишу что-нибудь прочесть 23 марта в большой клубный день.
Тут мы с Мишей разошлись. Я обрадовалась, думала, что выступление пойдет Мише на пользу.
А Миша сказал, что из этого ничего, кроме гадостей, не выйдет и уперся, сказал, что читать не будет. Вспоминал все издевательства, которые над ним проделывались после чтения среди писателей.
Миша отправил сегодня письмо Вересаеву, в нем текст соглашения между ними обоими по поводу пьесы "Пушкин".
Да, повинен Викентий Викентьевич в гибели пьесы - своими широкими разговорами с пушкинистами об ошибках (исторических), о неправильном Дантесе и т. д., своими склоками с Мишей. А М. А. приходится теперь ломать голову над формулами соглашения.
13 марта.
Вчера вечером были у Мелика - день рождения Минны. Родственники по этому случаю. И в них вкраплены для оживления - Мчедели из Большого, балерина Никитина и мы. Потом случайно пришли тенор Червяков и Булдаков (кажется, секретарь парткома Большого театра). После ужина Червяков и Мчедели пели.
Сегодня днем гуляла с Анусей. Она мне подарила массу фиалок и мимоз. Мы пошли к нам обедать.
А вечером Оля позвонила и попросила придти - и, главное, чтобы Миша прочитал "Дон-Кихота".
Рассказывают, что Самосуд и Леонтьев вместе с Назаровым (первый был снят с "Поднятой" из-за пульта) были вызваны к Сталину, и он им дал указания по "Сусанину". Будет переделываться финал оперы. Вчера уже спектакль шел без предпоследней картины - реквием не исполнялся.
14 марта.
Кроме нас были еще Вильямсы, Виленкин, и потом - уже поздно - Гриша Конский. Пьеса мхатчикам понравилась, по-видимому. Во время ужина они возвращались к разговору о том, что сыграть Дон-Кихота может только Качалов. (А он большею частью живет в Барвихе по болезни или лежит в Кремлевской больнице!) Распределяли роли между актерами МХАТа, просили дать почитать Василию Ивановичу. Но Миша сказал, что ни в коем случае пьесу в МХАТ не даст и читать тоже не может дать.
Миша пришел домой совершенно разбитый нравственно, говорит, что больше не может слушать эти разговоры о том, что Качалов выглядит моложе Массальского, что он идеальный Чацкий, про Немировича, про Париж и так далее - все эти вечные однообразные мхатовские разговоры.
Сегодня заходила днем в филиал МХАТа к Чацкому - записала билеты на Турбиных. Очень приятно было отношение Чацкого и всех билетеров знакомых.
15 марта.
Миша вечером у Федоровых - винт.
Я была у модистки, благо рядом, зашла на часок к Ольге. Женя Калужский сидит с рукописью Вирты - "Заговор" (кажется) - и, ежесекундно чертыхаясь, читает.
16 марта.
Вечер у Николая Радлова и Дины - Книппер-Чехова, художник Осьмеркин с женой, архитектор Кожин и мы. Мне было весело, рада была услышать какие-то другие разговоры, вместо приевшихся мхатовских тем за эти дни. Но Миша был в полном отчаянии, говорит, что больше никуда не хочет ходить, вечера - потерянные, разговоры пустые и, главное, - фальшивые.
18 марта.
Вчера были вечером у Леонтьевых. Кроме нас - Вильямсы, Мелик с Минной. Мелик играл. Миша с Арендтом до ужина играли в шахматы. У меня был сердечный разговор с Д. Г. Когда она говорила о том, как они переживали ордена писателям, - разволновалась до слез.
В чем дело? Неужели могли думать, что Мише дадут орден?! Да и зачем ему?
Миша днем почти всегда в Большом - там идут репетиции - к концу уже - и "Матери" и "Щелкунчика". О первой он говорит с ужасом, о втором - с удовольствием.
Дома работает над фельетоном, который у него просят для их газеты в театре.
Оля перепечатала "Пушкина" для меня. Говорит, что пьеса - совершенна во всех отношениях, что она буквально рыдала, дописывая ее, что у нее такое чувство, что она потеряла самое близкое и дорогое. Словом, тысяча приятностей.
Потом - "знаешь, Виталий романтик!.. Говорит, поговорите вы с Владимиром Ивановичем о "Пушкине"!.. Ты же ведь знаешь… Да притом, у Жени ведь портфель ломится от пьес… Мы уверены, что пройдет время, и все театры будут играть эту пьесу!"
Я стояла у телефона и молчала. Но если бы чувства могли убивать, наверно, Владимира Ивановича нашли бы сейчас мертвым в постели!
22 марта.
Вчера позвонил Борис Робертович и предложил пойти в Клуб писателей. Заехал за нами.
Только сели за столик - услышали в зале вопли, которые все трое дружно определили как "мхатовские". Действительно, оказалось, что Топорков - в роли Чичикова - у Коробочки. (Вчера в Клубе был вечер Гоголя.)
Прелестно ужинали - икра, свежие огурцы, рябчики, - а главное, очень весело. Потом Миша и Борис Робертович играли на биллиарде с Березиным и одну партию друг с другом, причем Миша выиграл. Потом встретили Михалковых и с ними и с Эль-Регистаном пили кофе. Эль-Регистан рассказывал интересные случаи из своих журналистских впечатлений, а Михалков говорил, как всегда, очень смешные и остроумные вещи. Миша смеялся, как Сережка, до слез.
В общем, чудесный вечер.
А сегодня днем тоже получила удовольствие. Мы с Мишей зашли днем в Дом актера и там устроили нам прослушивание ленты, записанной в день празднования МХАТовского юбилея, когда от Большого театра программу выдумал и вел М. А.
Теперь я убедилась, что успех был большой. А голоса Мишиного я не узнала.