5 августа.
Разговор по телефону с Калишьяном: Миша неожиданно обнаружил в договоре пункт, по которому автор не имеет права передавать пьесы ни в один театр до постановки в МХАТе. А когда она будет?! Это же кабала! Калишьян, конечно, защищал право МХАТа на этот пункт. Придется говорить об этом в Комитете.
Сегодня приезжает Немирович. Калишьян намекал в разговоре на то, чтобы М. А. поехал встречать, но, конечно, М. А. не поедет.
Вечером.
Днем звонил Яков Л., звал нас приехать к нему в Барвиху завтра. Мише ехать не хочется. Вряд ли поедем.
Позвонил и пришел Николай, а с ним Борис Эрдман. У Николая - удручающее известие - отказано в возможности жить в Москве.
Звонил Виленкин - очень мил.
6 августа.
Целый день у нас провели Николай Эрдман с женой и Оля. Разговоры пустые. Оля явно пришла говорить о пьесе и очень была обозлена присутствием чужих людей.
В "Известиях" статья Сахновского "Год без Станиславского" - сплошная брехня.
7 августа.
Утром поехала во Всероскомдрам получать деньги на поездку.
Потом приехал из Архангельского Женичка. Уговорились, что он будет наезжать сюда для ревизии - нет ли чего делового в письмах, телеграммах.
Звонок Судакова - страшный вой. Как получить пьесу, чтобы дублировать ее. МХАТ не смеет только себе забирать! Вся страна должна играть! И все в таком роде. А под всем этим - готов себе локоть укусить, что упустил пьесу тогда весной.
Я посоветовала обратиться в Комитет.
Вечером явилась после своего выходного дня Аграфена Тимофеевна - в слезах. У нее умерла внучка. Отпустила ее на похороны до 9-го вечера.
Позвонили к Калишьяну - насчет поездки - железнодорожных билетов, гостиницы. Условились, что завтра пойдем к нему в Театр.
Рассказывал, что Немировичу пьеса понравилась, что он звонил в Секретариат, по-видимому, Сталина, узнать о пьесе, ему ответили, что пьеса еще не возвращалась.
Вечером Миша пошел за Сергеем Топлениновым, привел его - сидят играют в шахматы.
Звонил Борис - режиссер киевский Вильнер просит дать ему возможность познакомиться с пьесой.
8 августа.
Утром, проснувшись, Миша сказал, что, пораздумав во время бессонной ночи, пришел к выводу - ехать сейчас в Батум не надо. С этим я позвонила к Калишьяну. Условились, что он, по приезде из Комитета, позвонит и пришлет за нами машину.
В это время позвонила Ольга от Немировича. 1) Вл. Ив. хочет повидаться с М. А. по поводу пьесы. 2) Театр посылает в Тифлис - Батум бригаду для работы подготовительной к этой пьесе. Думал ее возглавить сам Немирович, но его отговорили Сахновский и Ольга. Тогда Сахновский выставил свою кандидатуру, но так как он должен сейчас же сесть за работу над пьесой (он - режиссер, у него бригада - два помрежа и Лесли и Раевский, а художественное руководство - Немировича), то его тоже отставили, и Немирович сказал - самое идеальное, если поедет Мих. Аф.
Калишьян прислал машину, и мы поехали к нему. Сначала он один. Потом там же - Сахновский и Ольга. Договорились, что М. А. едет во главе бригады, выяснили, что ему надо будет в Тифлисе и Батуме (едут художники Дмитриев и Гремиславский, Виленкин и Лесли).
Потом разговор с Калишьяном о договоре. Он убеждал, что до постановки пьесы в МХАТе она нигде идти не может и не должна. Отсюда - и пункт. Меня он убедил. В договоре вписал - срок постановки в МХАТе не позднее 15 марта 1940 г.
Ольга мне сказала мнение Немировича о пьесе: обаятельная, умная пьеса. Виртуозное знание сцены. С предельным обаянием сделан герой. Потрясающий драматург.
Не знаю, сколько здесь правды, сколько вранья.
9 августа.
Утром письмо от Гриши - конечно, больше всего о пьесе.
В двенадцать часов проводила Мишу к Немировичу, сама вернулась домой.
К обеду Миша вернулся, рассказал подробно свидание. Прекрасная квартира, цветы на балконах, Немирович в цветной жакетке-пижаме, в веселеньких брюках, помолодевший. Сахновский, Ольга.
- У вас все очень хорошо. Только вот первая картина не так сделана. Надо будет ее на четырех поворотах сделать.
После Мишиных слов и показа его, как говорит ректор: а впрочем, может быть, и на одном повороте.
- Самая сильная картина - демонстрация. Только вот рота… (тут следует длинный разговор, что делать с ротой).
Миша:
- А рота совсем не должна быть на сцене.
Мимическая сцена.
А после сказал Ольге:
- Лучше всего эту пьесу мог бы поставить Булгаков.
Ольга мне по телефону потом: по-моему, была чудесная встреча! Тебе Миша рассказывал?!
Вообще же после рассказа у меня осталось впечатление, что ничего они не поняли в пьесе, что ставить, конечно, может по-настоящему только М. А., но что - самое главное - они вообще не режиссеры.
Вечером письмо от Загорского из Киева - просит пьесу Театр Красной Армии. А утром сегодня звонил какой-то киевлянин, просил дать ему пьесу, чтобы он перевел ее на украинский язык для Киева.
10 августа.
Днем разговор по телефону с Калишьяном. Поездка откладывается, по-видимому, до 14-го. Предложил ехать на Сочи, оттуда пароходом в Батум. Отказался Миша и сказал, что просит взять билеты прямо на Тифлис, через Баку.
Телеграмма от Дмитриева - не приехать ли ему в Тифлис встречать нас и оттуда уже вместе в Батум. Миша, по совету Калишьяна, ответил, чтобы ехал прямо в Батум.
11 августа.
Приехал Виленкин, звонил.
Вечером звонок - завлит Воронежского театра, просит пьесу - "ее безумно расхваливал Афиногенов".
Сегодня встретила одного знакомого, то же самое - "слышал, что М. А. написал изумительную пьесу". Слышал не в Москве, а где-то на юге.
Забавный случай: Бюро заказов Елисеева. То же сообщение - Фанни Ник. - А кто вам сказал? - Яков Данилыч. Говорил, что потрясающая пьеса.
Яков Данилыч - главный заведующий рестораном в Жургазе. Слышал он, конечно, от посетителей. Но уж очень забавно: заведующий рестораном заказывает в гастрономе продукты - и тут же разговоры о пьесе, да так, как будто сам он лично слышал ее.
13 августа.
Условились с Калишьяном, что он в три часа пришлет машину и Миша поедет в Театр получать документы, билеты и деньги. Поехали. Получили.
Вечером позвонил и приехал - с. громадным букетом цветов - Яков. Потом Марика, которая только что приехала в Москву - Сергея еще нет.
Укладывались. Звонки по телефону: из Казанского театра некий Варшавский - о новой пьесе. "Советское искусство" просит М. А. дать информацию о своей новой пьесе: "наша газета так следит за всеми новинками… Комитет так хвалил пьесу…"
Я сказала, что М. А. никакой информации дать не может, пьеса еще не разрешена.
- Знаете что, пусть он напишет и даст мне. Будет лежать у меня этот листок. Если разрешение будет, я напечатаю. Если нет - возвращу Вам.
Я говорю - это что-то похожее, как писать некролог на тяжко заболевшего человека, но живого.
- Что Вы?! Совсем наоборот…
Неужели едем завтра!!
Не верю счастью.
14 августа.
Восемь часов утра. Последняя укладка. В одиннадцать часов машина.
И тогда - вагон!
15 августа.
Вчера на вокзале: мой Женюшка, Борис Эрдман, Разумовский и, конечно, Виленкин и Лесли.
Через два часа - в Серпухове, когда мы завтракали вчетвером в нашем купе (мы, Виленкин и Лесли), вошла в купе почтальонша и спросила "Где здесь бухгалтер?" и протянула телеграмму-молнию.
Миша прочитал (читал долго) и сказал - дальше ехать не надо.
Это была телеграмма от Калишьяна - "Надобность поездки отпала возвращайтесь Москву".
Через пять минут Виленкин и Лесли стояли, нагруженные вещами, на платформе. Поезд пошел.
Сначала мы думали ехать, несмотря на известие, в Тифлис и Батум. Но потом поняли, что никакого смысла нет, все равно это не будет отдыхом, и решили вернуться. Сложились и в Туле сошли. Причем тут же опять получили молнию - точно такого же содержания.
Вокзал, масса людей, закрытое окно кассы, неизвестность, когда поезд. И в это время, как спасение, - появился шофер ЗИСа, который сообщил, что у подъезда стоит машина, билет за каждого человека 40 руб., через три часа будем в Москве. Узнали, скольких человек он берет, - семерых, сговорились, что платим ему 280 руб. и едем одни. Миша одной рукой закрывал глаза от солнца, а другой держался за меня и говорил: навстречу чему мы мчимся? может быть - смерти?
Через три часа бешеной езды, то есть в восемь часов вечера, были на квартире. Миша не позволил зажечь свет: горели свечи. Он ходил по квартире, потирал руки и говорил - покойником пахнет. Может быть, это покойная пьеса?
Позвонила к Калишьяну - нет дома. Говорила с Виленкиным и Лесли, которые, страшно трудно и мучительно, приехали в Москву поездом перед нами незадолго.
Потом позвонила к Разумовскому, который мне сказал, что знает от Калишьяна, что пьеса не пойдет.
Позвонили к Борису, он вечером пришел.
Поздно звонок Лесли, потом Виленкина о том, что Калишьян ему назначил придти завтра (то есть сегодня) в одиннадцать часов утра. Потом Мишин звонок Калишьяну - то же приглашение утром от одиннадцати до двенадцати часов в Театр.
Состояние Миши ужасно.
Телеграмма, отменившая поездку в Батум.
Утром рано он мне сказал, что никуда идти не может. День он провел в затемненной квартире, свет его раздражает. За день: звонок Виленкина часа в три. Сказал одну опять-таки фразу - не пойдет. Вопросы, что с Мишей, как здоровье, не надо ли доктора достать.
Потом мой разговор с Калишьяном. Я сказала, что М. А. придти не может. - Понимаю, понимаю. Может быть, Вы придете в Театр? Разве вам не хочется узнать?
Потом сговорились, что или я пойду завтра в Театр или он придет к нам. Вечером часов в восемь - Борис позвонил и пришел. Потом звонок Сахновского. Необыкновенно бодрым голосом спросил, может ли завтра придти. Утром поедет в Барвиху к Влад. Ив., а оттуда к нам. Потом - Яков Л. Он болен, поэтому сегодня не придет. Придет завтра - "больной или здоровый, но приду".
17 августа.
Вчера в третьем часу дня - Сахновский и Виленкин. Речь Сахновского сводилась к тому, в первой своей части, что М. А. должен знать, что Театр ни в коем случае не меняет ни своего отношения к М. А., ни своего мнения о пьесе, что Театр выполнит все свои обещания, то есть - о квартире, и выплатит все по договору.
Потом стал сообщать: пьеса получила наверху (в ЦК наверно) резко отрицательный отзыв. Нельзя такое лицо, как И. В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать.
Второе - что наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым, как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе.
Это такое же бездоказательное обвинение, как бездоказательно оправдание. Как можно доказать, что никакого моста М. А. не думал перебрасывать, а просто хотел, как драматург, написать пьесу - интересную для него по материалу, с героем, - и чтобы пьеса эта не лежала в письменном столе, а шла на сцене?!
Виленкин остался у нас обедать.
Вечером пришел Яков. Разговор с Мишей. Миша думает о письме наверх.
Поздно - Борис. В городе уже знают о запрещении.
Условилась с Калишьяном по телефону, что приедет завтра днем.
Это все вчера. А сегодня - тишина мертвая. За весь день позвонил только Виленкин, сообщил, что уезжает на два дня. Калишьян не позвонил.
18 августа.
Вечером вчера неожиданно без звонка Марика, Катя Топленинова. Очень трогательно, с подарками с Сельскохозяйственной выставки - Мише.
За ужином - звонок Бориса, а потом звонок Ольги из Пестова. "Только накануне узнала от Калишьяна, с тех пор думаю только об этом. Позвонила, чтобы услышать твой голос".
Спрашивала, как Миша, рассказывала, что все актеры, которые в Пестове, убиты.
Сегодня днем Сергей Ермолинский, почти что с поезда, только что приехал из Одессы и узнал.
Попросил Мишу прочитать пьесу. После окончания - крепко поцеловал Мишу. Считает пьесу замечательной. Говорит, что образ героя сделан так, что если он уходит со сцены, ждешь - не дождешься, чтобы он скорей появился опять.
Вообще говорил много и восхищался, как профессионал, понимающий все трудности задачи и виртуозность их выполнения.
Пришла Марика, пообедали. Миша лег отдохнуть. За весь день - ни одного звонка.
Потом около десяти - Борис Эрдман. Посидел немного, очень занят. Вышли все вместе, Миша пошел к Сереже, а я, проводив его немного, домой.
Миша все время мучительно раздумывает над письмом наверх.
19 августа.
Утром звонки: Бориса, потом Калишьяна с извинениями, что до сих пор не позвонил и не пришел. Хотел придти сегодня в 5 часов 30 минут, но я попросила раньше или позже - в это время Миша спит. Потом - Виленкин, после звонка пришел. Миша говорил с ним, что у него есть точные документы, что задумал он эту пьесу в начале 1936 года, когда вот-вот должны были появиться на сцене и "Мольер", и "Пушкин", и "Иван Васильевич".
1 час ночи. Калишьян не пришел. Телефон молчит. Не звонит никто, не приходит никто. Миша сидит над итальянским языком.
Я - по хозяйству. Но завтра должна придти новая - приходящая, интеллигентный человек - по газетному объявлению.
20 августа.
Почти подряд три звонка:
1) Петров - замолчал у трубки, когда я сказала, что М. А. болен и прошу его мне сообщить, какое дело.
2) Некая Чиркова из Большого театра хочет лично вручить М. А. пакет.
3) Некая Горская, хочет непременно, чтобы М. А. уделил ей несколько минут, она хочет с ним посоветоваться. Она же позвонила еще через полчаса, но М. А. не подошел к телефону.
Потом Сергей Ермолинский с предложением ехать на дачу к Сесиль. Миша отказался - нет купанья.
Звонок из газеты "Московский большевик" - о "Батуме". Сказала, что пьеса не пойдет нигде. Пауза. - Простите… простите, что побеспокоил…
Вечером пришел Борис.
21 августа.
Звонил Виленкин, узнать, как у нас. Советует увезти М. А. куда-нибудь, но обязательно уехать из Москвы. Сказал, что Григорий Михайлович объяснил ему, что чувствует себя безмерно виноватым перед М. А., что до сих пор не пришел. Занят ужасно ремонтом, даже жену не мог встретить. Придет обязательно.
Рассказывал, что Федя очень удручен был, когда узнал.
22 августа.
Рано (для нас), в одиннадцать часов приехал без звонка Калишьян. Убеждал, что фраза о "мосте" не была сказана.
Уговаривал писать пьесу о советских людях. Спрашивал: а к первому января она будет готова? (!)
Попросил дать "Бег", хотя тут же предупредил, что надежд на ее постановку сейчас никаких нет.
У Миши после этого разговора настроение испортилось.
О деньгах и квартире - ни слова.
Сегодня в газетах сообщение о переговорах с Германией и приезде Риббентропа.
Вечером Виленкин, а потом Миша пошел к Сереже Ермолинскому.
Звонил Долгополов необыкновенно бодро: ну, что хорошенького? Когда сказала - запрещена пьеса, - не мог поверить: что Вы?! Ведь я о ней слышал совершенно необыкновенные отзывы и от Храпченко, и от Москвина, и от целого ряда еще лиц… Ради бога, простите, что я так бестактно позвонил.
23 августа.
Звонила Нина Николаевна Литовцева - удивительно сердечно. Мне было приятно, к ней у меня всегда чувство симпатии, она всегда была ровна, несмотря ни на что.
Потом я позвонила Виленкину, что 25-го приду в Театр возвратить командировочные деньги и за мой билет. Из-за всех неприятностей стала рассеянна.
Чищу изо всех сил квартиру, мне легче, когда я занимаюсь физической работой. Читать могу только что-нибудь очень утешительное и беспечное.
Миша упорно заставляет себя сидеть над языками - очевидно, с той же целью, как я над уборкой.
От Леонтьевых - дам - дружеские, ласковые письма.
24 августа.
Сегодня в газетах - пакт о ненападении с Германией подписан.
Днем мы зашли к Федоровым.
Вечером - убирала квартиру.
25 августа.
Полотер, уборщица, мальчик на подмогу, приходящая домработница - словом, ад. Миша сбежал на целый день.
Днем я заехала в МХАТ, отвезла обратно тысячу - командировочных, бумаги и 250 руб. за мой билет в Тбилиси. День 14-го обошелся нам больше 600 руб. В Театре все глядят на меня с сочувствием, как на вдову.
Звонила Ануся, приехала из Гагр, звала придти.
26 августа.
Сегодня - сбор труппы в Большом и первое заседание по декаде. Миша был. Слова Самосуда (о "Батуме"): а нельзя ли из этого оперу сделать? Ведь опера должна быть романтической.
Вечером - звонок Феди: "Знайте, что всеми мыслями, всеми чувствами я с Вами".
Вечером позвонил и пришел Гриша К. Хочет уходить из МХАТа, мы отсоветовали ему.
27 августа.
Сегодня без конца телефонные звонки. Из Союздетфильма - чтобы Миша сделал сценарий из пьесы "Батум" и, несмотря на мое сообщение - запрещена, - все-таки непременное желание увидеться. Оля - два раза, необыкновенно нежно, со слезами, о Мише, о нас обоих. Калишьян - с сообщением, что запрещение не отражается на материальной стороне и что деньги я могу придти получить, когда угодно. Второе - что Храпченко приглашает Мих. Аф. для разговора. И что он, Григорий Михайлович, считает целесообразным пойти. Я спросила: а это не будет такой же бестолковый и бессмысленный разговор, как вел Керженцев после "Мольера"? Тогда Мих. Аф. еще хуже будет себя чувствовать? - Нет, нет, ни в коем случае.