Период знакомства с Янушем для Кафки был отмечен отношениями с Миленой Есенской. Януш встретил Кафку в конце марта 1920 г. В дневниках Кафки отсутствуют записи с января 1920-го до 15 октября 1921 г. В первой записи Кафки от 15 октября 1921 г. говорится о том, что он отдал все свои дневники Милене. Возможно, он уничтожил ту часть, которая относилась к этой большой любви. После смерти Кафки Милена передала мне дневники и рукописи его романов "Америка" и "Замок", которые хранились у нее. Записи Кафки о Милене (он обозначал ее в дневниках И.) содержались в той части дневников, которую я нашел в другом месте (в маленькой комнате в квартире, где временно жил Франц). Эти заметки относятся к маю 1922 г. Страстные отношения вскоре пришли к трагическому концу. У меня есть письмо, в котором он умоляет меня, чтобы я попросил Милену больше не приходить к нему.
Личные дела Кафки в пору его общения с Янушем шли не очень хорошо. Молодой человек этого не знал. Кафка говорил лишь намеками о печалях, которые его одолевали. Он говорил большей частью философскими терминами, словно мудрый наблюдатель, о мировых событиях, о борьбе наций и классов и о религии. Это свидетельствует о необычайном самоконтроле, присущем Кафке почти в любой жизненной ситуации, – за исключением случаев, когда он делал записи в дневнике или разговаривал с очень близкими людьми.
В речи Кафки, переданной Янушем, несомненно, угадывается его стиль. Он говорил даже более лаконично, более содержательно, чем писал. Кафка был абсолютно не способен сказать что-либо бессмысленное, ничего не значащее. Я никогда не слышал от него пустых фраз, даже когда он говорил о самых общих вещах. Для него просто не существовали банальности. Кроме того, он никогда не стремился к остроумным оборотам в стиле эпиграммы. Если он не мог сказать ничего значащего, то предпочитал молчать.
В первом варианте биографии Кафки я опустил весь период, связанный с Янушем. Милена жила в то время, и я посчитал себя обязанным хранить тайну. Между тем мы многое узнали о ней из книги Маргариты Бубер-Нейман "Als Gefangene bei Stalin und Hitler" ("Узница Сталина и Гитлера"). Я узнал о силе духа и воодушевленности Милены, которые передавались тем, кто ее встречал, и о ее смерти в концентрационном лагере. Кафка указывал на то, что основной чертой ее характера было бесстрашие. (Дневник, 18 января 1922 г.) Кроме того, представление о Милене дают письма Кафки, адресованные ей, и эпилог Вилли Хааса, воздающий дань этой поистине великой женщине. В записках Януша также чувствуется влияние ее личности, хотя имя Милены никогда там не упоминалось. В этот период Кафка начал глубоко задумываться над еврейским вопросом, и, насколько можно понять из того, что он говорил Янушу, Кафка любил в Милене чешку-христианку – между прочим, две ее близкие подруги были замужем за евреями. Муж Милены также был евреем. Этот факт привел к тяжелому конфликту Милены с отцом, известным чешским политиком-националистом. Кафка, попав в новое для него окружение, столкнувшись с вторжением в его сокровенное бытие и с необходимостью принятия важного решения, глубоко и тяжело размышлял о еврейском вопросе и пришел к его более глубокому пониманию.
После прочтения "Разговоров" Януша и "Писем к Милене" мне стало ясно, что эта тема является основой "Замка", этой чудесной баллады о бездомном страннике, который тщетно пытается обрести корни на чужой земле.
"Замок", помимо своего широкого значения, содержит еще и универсальную религиозную аллегорию, и этот биографический фактор не должен быть упущен из виду. В материале, представленном Янушем, мы находим ключ к его пониманию. Дальнейшее подтверждение я нашел в письмах Милены, в ее разговорах со мной, а также в своих собственных записях, относящихся к тому периоду жизни Кафки. В "Замке" со скептицизмом и горечью отражены отношения Кафки с Миленой. Реальные события, которые, возможно, спасли его от кризиса, приобрели особенно искаженные формы. Милена, представленная в романе карикатурной фигурой Фриды, предпринимает решительные шаги, чтобы спасти Кафку (К.). Она живет вместе с ним, занимается хозяйством и остается веселой и решительной, несмотря на бедность и самоотречение. Она хочет остаться с ним всегда и, посвящая ему свою жизнь, вернуть его к правдивой и естественной жизни. Но как только К. принимает протянутую ему руку, старые формальные обязательства, связывающие женщину, начинают напоминать о себе. ("Замок" – это популяция, общество, но, кроме того, это и мистический Кламм, который является в основном преувеличенно-демоническим образом законного мужа Милены и от которого она в душе не может полностью освободиться.) Воображаемое счастье быстро подходит к концу, потому что К. не желает делиться половиной хлеба. Он хочет, чтобы Фрида принадлежала ему одному и больше не была подвластна эмиссарам из Замка, мистическому помощнику и Кламму. Однако она предает его и возвращается в царство Замка – туда, откуда пришла. Становится ясным, что К. более решителен в своем стремлении достичь истинного спасения. Она же ограничилась простым символом спасения, или, так или иначе, очень быстро рассталась с иллюзиями. В моем разговоре с Миленой выяснилось, что, как только она почувствовала в Кафке соперника своего мужа и поняла, что тот хочет на ней жениться, она встала на сторону интересов своей семьи.
Параллель между романом и жизненным опытом Кафки можно провести еще дальше. Если мы сделаем это тщательно, то увидим, насколько сильно Кафка истязал и бичевал себя. В романе он представляет себя неким мошенником, который прикидывается, будто его пригласили занять определенную должность. Подруга Милены, которая советовала ей держаться подальше от Кафки, предстает в романе как видоизменяющаяся, превращающаяся в мистическую фигуру квартирная хозяйка, постепенно приобретающая черты мифологической Судьбы. Там, где это необходимо, она играет роль хора в греческой трагедии. Странная ревность и презрение Фриды к Ольге в романе могут быть рассмотрены как реальное отношение Милены к Дж. В., под руководством которой в то время работал Кафка. Как мы можем заключить из писем Милены, она настаивала на том, чтобы Кафка полностью порвал отношения с Дж. В. и ее семьей. Кафка послушался ее, хотя резкость и несправедливость Милены вызвала у него протест.
Отверженность семьи Ольги имела свое соответствие и в действительности. В "Замке" также можно найти много других реалистических блоков – они восхищают нас своей слаженной конструкцией, которая составляет высокое здание. Кроме прозаических фактов своей жизни, автор использует сумеречные, безграничные ресурсы своего воображения, которые составляют трансцендентальную ткань повествования. Мы не должны переоценивать значение биографических фактов в формировании всего произведения, но, если не отдать им должное, мы можем прийти к ложным заключениям.
"Замок" соединяет в себе мысли и чувства "Разговоров" и "Писем к Милене". Кафка работал над этим романом на протяжении 1921-го и 1922 гг. Впервые я услышал о нем 15 марта 1922 г., когда Кафка прочитал мне вслух большие отрывки из неоконченного романа. Мотивы, отраженные в книге, задолго до написания романа звучали в его дневниках (например, 11 июня 1914 г. "Искушение в деревне"). Атмосфера романа возникла под влиянием жизненного опыта Кафки, полученного в Цюрау в 1917 г. Я мог бы указать на связь между романом "Замок" и прелестной повестью Божены Немцовой "Бабушка", в которой фигурирует враждебный замок, возвышающийся над деревней. В письмах к Милене также есть упоминание об этой классической чешской писательнице. Это, однако, случайные факты. Образ замка мог уже существовать в воображении Кафки, но, во всяком случае, встреча с Миленой наполнила душу Кафки содержанием, побудившим его написать свой последний великий труд. Письма Кафки к Милене, ее письма ко мне и воспоминания Януша дают необходимые сведения о периоде жизни Кафки, на протяжении которого он писал "Замок". Эти документы особенно важны, поскольку в дневнике Кафки отсутствуют записи, относящиеся к периоду написания романа.
Восемь писем, написанных мне Миленой, раскрывают ее отношения с Кафкой, представляя ее точку зрения. Они дополняют картину их любви, изображенную в "Письмах к Милене".
Первое письмо датировано 21 июля 1920 г. Оно, как и второе, было написано на немецком языке, которым она недостаточно хорошо владела. Третье и шестое письма, имеющие большое значение и раскрывающие ее страстную натуру, были написаны на изящном чешском. По мере того как ее отношения с Францем ослабевали, манера ее изложения становилась все более сдержанной. Так, два своих последних письма она вновь написала на немецком, в котором выражала себя более традиционно, чем тогда, когда писала на чешском языке.
Фрау Милена Есенская была превосходным писателем, причем среди ее родственников также были литераторы. Например, тетя, тоже Есенская, которая из-за своих чешских шовинистических взглядов вызывала в наших кругах неприязнь. С другой стороны, Милена была постоянным сотрудником либеральной пражской ежедневной газеты "Трибуна", созданной евреями, сторонниками ассимиляции и противниками сионизма. Долгое время статьи Милены печатались в этой газете каждое воскресенье. Я видел, как Кафка торопился к газетному киоску, чтобы посмотреть, нет ли в последних выпусках что-нибудь от Милены Есенской. Она писала обзоры венской жизни, светские хроники, делала репортажи и т. д. Кафка восхищался утонченным, живым стилем ее статей, которые он сравнивал с письмами и рассказами Фонтейна, одного из его любимых авторов. Он всегда читал мне вслух большие отрывки из этих ее статей. Должен признаться, что ни одна из них, столь высоко оцененная Кафкой, не запечатлелась в моей памяти. Вероятно, по моей вине. Кафка оценивал литературные достоинства произведений вне зависимости от своего отношения к автору. Его оценка была основана на реальных качествах творения. Его суждения о литературе всегда были острыми и очень оригинальными. Изредка он ошибался. Иногда он высказывал осуждающее мнение. Например, он вынес очень неодобрительное суждение о "Бедном Филлере" Грильпарцера в "Письмах к Милене", где писал об этой вещи как о "дилетантской и наигранной". На мой взгляд, этот комментарий был неоправданным и вступал в противоречие с его же восторженными отзывами о "Бедном Фидлере", звучавшими в разговорах и в дневниках.
Переписка между мной и Миленой началась по поводу дела, которое на первый взгляд может показаться странным. Я слышал о несчастном, которого много лет держали в Велеславинском санатории для нервнобольных. У его семьи были причины для этого. Я хотел спасти его от заточения. Кафка сказал мне, что Милена однажды была в этом заведении и встретила там г-на X. Поэтому я написал Милене, спросив у нее о X. Я знал ее, но только по случайным встречам. Я встречал ее в компании Верфеля и поэта Поля Корнфельда. Она жила в Вене и была замужем за Эрнстом Поллаком, другом Верфеля.
Брак был несчастным. Эрнст Поллак, талантливый, многосторонне образованный, высококультурный философ (в области логики), широко известный как "Поллак-эксперт", умел производить необычайное впечатление на Милену и на других женщин. Интересно сравнить его с Кламмом в некоторых местах "Замка".
Я знал, что Милена вышла замуж за Поллака наперекор своей семье. Может быть, она находилась в Велеславинском санатории "благодаря" усилиям родных, желавших изолировать ее. В то время, когда Поллак сошелся с Миленой, у него были близкие отношения с другой женщиной из Вены – красивой, но не слишком интеллектуально развитой, которая внезапно вступила в связь с другим мужчиной или вышла за него замуж. После свадьбы Поллак не проявлял уважения к чувствам Милены, и она страдала от его безжалостности, но в то же время любила свои страдания. Она вынуждена была сама зарабатывать себе на жизнь и даже опускалась до того, что подрабатывала носильщиком на вокзале, чтобы не оставаться голодной. Ее родители-миллионеры, жившие в Праге, решительно отказались оказывать какую-либо поддержку своей "блудной дочери".
Когда Франц встретил Милену, она находилась именно в этом незавидном положении. На протяжении первой половины 1920 г. Кафка ездил на лечение в Меран. Когда он вернулся в Прагу, я с трудом узнал его – так радостно и возбужденно он говорил о днях, проведенных с Миленой в Вене. Он писал ей по нескольку писем в день и сам получал множество писем в ответ. Телеграммы летали туда и обратно. Как часто Франц умолял меня прийти к нему в Институт страхования от несчастных случаев помочь ему скоротать время в ожидании получения телеграммы от Милены. Я видел, что его здоровье, уже расшатанное серьезным недугом, стало опасно ухудшаться под влиянием этого стресса. Я говорил Милене, чтобы она помнила о его болезни и была к нему внимательна. Она отозвалась на мою просьбу во втором письме. Тон первого письма был сравнительно спокойным и безличным. Главным обсуждаемым вопросом было дело господина X. На самом деле оно относилось к Францу и освещало его человечность ярким светом, потому что именно он подвиг меня на спасение того человека. В те дни мы оба направляли усилия не только на решение своих проблем, но и на избавление от страданий третьего лица. Я до сих пор слышу эхо наших шагов в коридорах страховой компании. Обычно Франц проводил в канцелярии утро – и это было для него достаточно. Но сейчас он оставался там и после полудня в ожидании письма или телеграммы от Милены.
Первое письмо Милены ко мне начиналось словами:
"Дорогой мой доктор!
Вы просите меня привести доказательства несправедливости по отношению к г-ну X., находящемуся в Велеславине. К сожалению, я могу вам представить лишь очень скудную информацию, соответствующую официальным источникам, хотя мне хотелось бы дать больше сведений. Я находилась в Велеславине с июня 1917-го по март 1918 г., проживала в том же корпусе, и единственное, что я могла сделать для несчастного, – это давать ему книги на время. В этом санатории ему было запрещено разговаривать с кем-либо, даже о пустяках и даже в присутствии дежурного наблюдателя. Если бы это было обнаружено, участники разговора были бы заперты на ключ, а дежурный – уволен бы".
Далее следует описание отчаянного положения находящегося в больничном плену человека. Там есть очень интересное суждение:
"Психиатрия – благодатная стезя для злоупотреблений. Каждое действие или слово пациента расценивается как ненормальное и служит орудием для мучителя. Я могла бы поклясться, что г-н X. мог бы жить в других условиях, но не могу привести доказательств".
Мои усилия по спасению г-на X. оказались тщетными. Но это было в дальнейшем. Последняя часть письма посвящена Францу, которого Милена обычно называла "Франк".
"У меня к вам большая просьба, доктор. Вы знаете, что я не могу жить, не зная, как дела у Франка. Он всегда говорит, что ему хорошо и что он очень здоров и спокоен. Поэтому, если вы чувствуете, что он страдает из-за меня, напишите мне об этом. Я не сообщу ему, что узнала это от вас, и буду спокойнее, если вы пообещаете мне написать. Не знаю, как я смогу ему помочь, но знаю, что как-нибудь помогу. Франк говорит, что все должны "любить вас, гордиться и восхищаться вами". Заранее благодарна вам и полагаюсь на вас".
Я не стал скрывать, что состояние Кафки резко ухудшилось. 29 июля Милена снова написала мне:
"Я в самом деле очень встревожена. Я не знала, что болезнь Франка так серьезна. Здесь он чувствовал себя хорошо. Я не слышала, чтобы он кашлял. Он был оживлен, весел и хорошо спал.
Ты благодаришь меня, дорогой Макс, ты благодаришь меня вместо того, чтобы упрекать за то, что я не приезжаю к нему долгое время, сижу здесь и только пишу письма. Я умоляю тебя – умоляю еще раз: не думай обо мне плохо, не думай, что я делаю только то, что мне легко. Здесь я разрываюсь на кусочки, все приводит меня в отчаяние (только не говори Франку!), и я не знаю, что делать, куда пойти. Но ты написал, что Франку необходимо получать от меня весточки, слышать что-то хорошее – действительно, Макс, это величайшее счастье, какое только может быть. Франк должен определенно куда-то поехать. Я сделаю все возможное, чтобы это произошло, и если не будет другого выхода, я сама приеду в Прагу, и мы выдворим его оттуда, не так ли? И я надеюсь, что в другом месте ему будет спокойно и хорошо. Я – должна об этом сказать – сделаю все, чтобы увидеть это своими глазами.
История моего замужества и отношений с мужем слишком сложна, чтобы говорить о ней теперь. Слова слишком мало значат. Но я все время ищу выход, ищу решение, ищу доброе и правильное.
Пожалуйста, Макс, поверьте, что я хочу облегчить Франку страдания. Поверьте, что для меня это важнее всего в мире.
Вы сейчас находитесь рядом с ним и должны написать мне, если есть о чем. Вы будете правдивы со мной, не так ли? Мне сейчас немного легче, поскольку я пишу вам и уже не нахожусь наедине с собой.
Пожалуйста, когда вы вернетесь, напишите мне о том, как организовать переезд Франка, и дает ли врач надежду на то, что ему станет лучше. Главное – он должен уехать оттуда, и он сделает это, непременно сделает.
Приношу вам благодарность. Я на самом деле безмерно благодарна вам. Ваше письмо имело для меня большое значение. Простите меня за то, что я называю вас Максом – Франк зовет вас так, и я уже привыкла.
С наилучшими пожеланиями,
Милена Поллак".
В начале третьего письма говорится об одной из моих книг, которую Милена высоко оценила. Далее она продолжает (на чешском языке):