Мне интересно, за что отец так любит этот вид спорта. Но это еще один вопрос, который ему бесполезно задавать. Тем не менее он случайно дает мне ключ к разгадке. Время от времени отец начинает разглагольствовать о красоте этой игры, об идеальном соотношении силы и стратегии. Несмотря на то что он далеко не совершенен - а может быть, именно из-за этого, - отец всегда стремится к совершенству. Он уверен, что ближе всего к совершенству находятся геометрия и математика, а теннис - это искусство углов и цифр. Лежа в постели, он видит на потолке воображаемый корт. Отец утверждает, что этот корт для него - как настоящий и что в своих мечтах он сыграл там множество матчей. Удивительно, как ему еще хватает сил ходить на работу.
В обязанности отца на службе входит рассаживать гостей перед началом шоу. Пожалуйста, сюда, мистер Джонсон. Рады видеть вас вновь, мисс Джонс. Зарплата в казино невелика, основной его доход - чаевые. Мы живем на чаевые, и это делает жизнь непредсказуемой. Иногда отец приходит домой с карманами, полными денег, однако в другие вечера его карманы остаются совершенно пустыми. Сколько бы он ни заработал, он всегда аккуратно пересчитывает купюры, складывает их в стопку и прячет в домашний сейф. Никто не знает, сколько там окажется в следующий раз, и это пугает.
Отец любит деньги, не скрывает этого и считает теннис способом отлично заработать. Я уверен, что его любовь к этому виду спорта связана не в последнюю очередь с деньгами. Он считает, что теннис - кратчайший путь к американской мечте. Отец берет меня в Лас-Вегас на теннисный турнир Алана Кинга. Мы видим, как четверо полуголых дюжих парней в тогах выносят в центр корта красавицу в костюме Клеопатры, а следом за ними человек в костюме Цезаря везет полную тачку серебряных долларов. Это - приз победителю. Отец смотрит, как серебро блестит на ярком солнце, и его взгляд затуманивается. Он как будто пьян. Он хочет получить этот приз. Он хочет, чтобы его выиграл я.
Вскоре после того судьбоносного дня отец каким-то образом смог заполучить для меня на турнире Алана Кинга место мальчика, подающего мячи. Тогда мне не было и девяти, меня совершенно не волновало серебро, а все мои желания сосредоточились на маленькой Клеопатре. Ее звали Венди, она была моей ровесницей и тоже подавала мячи. В своей голубой униформе она казалась волшебным видением. Я влюбился жестоко и сразу, душой и телом. Ночами лежал без сна, рисуя на потолке ее милый образ. Во время матчей, когда мы с Венди смотрели друг на друга через сетку, я улыбался ей, пытаясь заполучить улыбку в ответ. В перерывах покупал ей колу и старался поразить своими познаниями в теннисе.
В турнире Алана Кинга участвовали игроки самого высокого уровня, и отец всячески пытался уговорить каждого из них сыграть со мной хоть пару сетов. Они реагировали по-разному. Борг согласился с готовностью. Коннорс явно хотел отказать, но не мог: ведь отец перетягивал ему ракетки. Победитель Уимблдона и Открытого чемпионата Франции, первая ракетка мира Илие Настасе явно предпочел бы заняться чем-нибудь другим, однако быстро понял, что отвязаться от моего отца практически невозможно.
Пока мы с Настасе играем, Венди наблюдает за нами, стоя возле сетки. Я ужасно нервничаю, Настасе явно скучает, пока не замечает Венди.
- Ого, - говорит он. - Это твоя подружка, клоп? Эта симпатяшка - дама твоего сердца, а?
Я останавливаюсь и сверлю Настасе сердитым взглядом. Мне хочется двинуть в нос этому глупому здоровому румыну, неважно, что он на полметра выше меня и на полсотни килограммов тяжелее. То, что он обозвал меня клопом, еще можно простить, но он посмел непочтительно отозваться о Венди! У корта уже собралась толпа, человек двести - не меньше. Настасе начинает играть на публику, вновь и вновь называя меня клопом, отпуская шутки на тему Венди. Я думаю только о том, что мой отец - безжалостный человек.
В конце концов я уже готов сказать ему: "Мистер Настасе, вы меня смущаете, перестаньте, пожалуйста!" Но все, что я могу, это стараться бить как можно сильнее. Еще сильнее. Настасе отпускает очередную шутку про Венди, и я не выдерживаю. Бросаю ракетку и ухожу с корта. Ты победил, Настасе.
Мой отец смотрит на это, открыв рот. Он не зол, он не смущен - он не умеет смущаться - в этом поступке он тотчас узнает себя, узнает во мне свои гены. Я никогда не видел, чтобы он так гордился.
ПОМИМО НЕЧАСТЫХ ИГР с титулованными игроками, мои публичные выступления по большей части связаны с некоторым жульничеством. Я регулярно развлекаюсь заманиванием новичков. Это несложно. Для начала нахожу на видном месте пустой корт и упражняюсь там в одиночестве. Заметив проходящего мимо нахального тинэйджера или подвыпившего, я приглашаю покидать со мной мячик. Для начала безропотно даю себя разделать под орех, а потом жалостным голосом предлагаю сыграть на символическую сумму. Может быть, на доллар? Или на пятерку? И не успевает он оглянуться, как я уже бью матчбол и в мой карман перекочевывает двадцатка - достаточно, чтобы целый месяц угощать Венди колой.
Этому меня научил Фили. Он подрабатывает уроками тенниса и часто подбивает на такие игры своих учеников, предлагая в качестве ставки сумму, равную плате за занятие. "Ты, Андре, - говорит он, - маленький и тощий, так что будешь грести деньги лопатой". Он помогает мне придумать схему обмана и как следует ее отрепетировать. Иногда я думаю, что зря считаю свои занятия жульничеством, и на самом деле люди только рады заплатить за подобное шоу. Наверное, потом будут хвастаться знакомым: мол, видели девятилетнего мальчишку, теннисного фаната, который никогда не проигрывает.
Я не рассказываю отцу о своем маленьком бизнесе. Меня не страшит его осуждение, напротив, он хорошо относится к старому доброму жульничеству. Просто я не хочу говорить с ним о теннисе больше, чем необходимо. Кроме того, нынче он занят организацией собственной аферы в Кембриджском клубе. Однажды, когда мы приходим туда, отец указывает мне на человека, который разговаривает с мистером Фонгом.
- Это Джим Браун, - шепчет он. - Величайший футболист в мире!
Браун - огромная гора мускулов, упакованная в теннисную форму и гольфы. Я уже видел его здесь, в клубе. Если он не играет в теннис на деньги, то играет в нарды или кости - тоже не на интерес. Как и мой отец, мистер Браун много говорит о деньгах. Как раз сейчас он жалуется мистеру Фонгу на неудавшуюся коммерческую игру: партнер, с которым он должен был играть, не явился. Мистер Фонг должен слушать его и сочувствовать.
- Я пришел играть, - говорит Браун. - И я хочу играть.
Мой отец выходит вперед:
- Вы хотите играть?
- Да.
- С вами готов сыграть мой сын, Андре.
Мистер Браун смотрит на меня, затем вновь на отца.
- Я не играю с восьмилетками!
- Ему уже девять.
- Девять? О, извините, я не знал!
Мистер Браун хохочет. Посетители, которые слышат этот разговор, - тоже.
Мистер Браун явно не принимает отца всерьез. А зря. Я вспоминаю водителя грузовика, оставшегося лежать на дороге. Вижу, как его бесчувственное лицо заливало дождем.
- Имейте в виду, я не играю на интерес, - говорит мистер Браун. - Я играю на деньги.
- Мой сын сыграет с вами на деньги.
У меня немедленно начинают потеть подмышки.
- Да? И сколько вы ставите?
Отец со смешком отвечает:
- Я ставлю свой чертов дом!
- Мне не нужен ваш дом, - говорит Браун. - У меня есть дом. Как насчет десяти тысяч долларов?
- Окей, - говорит отец. Я выхожу на корт.
- Не спеши, - говорит Браун. - Сначала покажи деньги.
- Сейчас сбегаю домой и принесу, - отвечает отец. - Я быстро!
Отец убегает. Сидя на стуле, я представляю себе, как он открывает сейф и вынимает оттуда стопку денег. Все чаевые, которые он много лет пересчитывал у меня на глазах, все ночи, проведенные на работе. Сейчас он поставит их на меня. Я чувствую тяжесть в груди. Конечно, я горжусь тем, насколько мой отец верит в меня. Но страх гораздо сильнее гордости. А вдруг я проиграю? Что тогда будет со мной, отцом, мамой, братьями и сестрами, не говоря о бабушке и дяде Исаре?
Мне уже приходилось играть в подобном напряжении: отец уже выбирал мне противника без предупреждения, требуя обыграть его. Но это всегда был мальчик, почти мой ровесник. И никогда еще речь не шла о деньгах. Обычно отец прерывал мой дневной сон криком: "Хватай ракетку! Придется тебе обыграть кое-кого!" Ему никогда не приходило в голову: я сплю днем, потому что измучен утренней борьбой с драконом, ведь девятилетние мальчики, как правило, не хотят спать в это время. Я тер глаза кулаками, пытаясь прогнать остатки сна, выходил во двор и видел очередного незнакомого мальчика - какое-нибудь юное дарование из Флориды или Калифорнии, оказавшееся проездом в Вегасе. Они всегда старше и сильнее меня - как тот странный парнишка, который только что переехал в Вегас и, услышав обо мне, просто позвонил в нашу дверь. У него была белая ракетка Rossignol и голова в форме тыквы. Он был минимум на три года старше и самодовольно ухмыльнулся, увидев меня, такого маленького. Даже после того как я победил его и стер с его физиономии эту самодовольную ухмылку, мне потребовалось несколько часов, чтобы успокоиться и избавиться от чувства, будто я только что прошел по канату, натянутому над плотиной Гувера.
Но мистер Браун - это совсем другое дело, и не только потому, что на кону - все сбережения моей семьи. Он неуважительно разговаривал с отцом, а тот не мог врезать ему как следует в ответ. Теперь мне необходимо сделать это. Так что эта игра - далеко не только на деньги. Это будет битва за уважение, мужество и честь - против величайшего футболиста в истории. Я бы лучше сыграл в финале Уимблдона. Против Настасе. С Венди в роли девочки, подающей мячи.
Вскоре я заметил, что мистер Браун внимательно на меня смотрит. Затем он подошел, представился и пожал мне руку. Его ладонь, казалось, вся состояла из одной огромной мозоли. Он спросил, давно ли я занимаюсь теннисом, сколько матчей выиграл, сколько проиграл.
- Я никогда не проигрываю, - тихо сказал я.
Его глаза сузились.
Мистер Фонг отвел его в сторону и тихо сказал: "Не делай этого, Джим!"
- Этот парень просто напрашивается, - шепнул мистер Браун в ответ. - Заберем у дурака его деньги!
- Ты не понял, - ответил Фонг. - Ты проиграешь, Джим.
- Ты о чем? Это же пацан!
- Не просто пацан.
- Ты с ума сошел!
- Послушай, Джим, мне нравится, что ты приходишь сюда. Ты мой друг, и потом, для бизнеса полезно иметь тебя в числе клиентов. Но, когда ты проиграешь этому пацану десять тысяч, расстроишься и, возможно, перестанешь ко мне ходить.
Мистер Браун вновь внимательно разглядывает меня, как будто в первый раз пропустил что-то важное. Он подходит и начинает спрашивать:
- Ты много играешь?
- Каждый день.
- Нет, я имею в виду, как долго ты играешь подряд? Час? Два?
Я понимаю, что ему нужно. Он хочет понять, как быстро я устаю. Он пытается оценить, как лучше построить игру со мной.
Мой отец вернулся, неся в руках стопку стодолларовых купюр. Машет ими в воздухе. Однако мистер Браун уже принял решение.
- Вот что мы сделаем, - говорит он отцу. - Мы сыграем три сета, а ставку сделаем на третий - там решим, какую именно.
- Как скажете.
Мы играем на корте номер семь, рядом с выходом. Понемногу собирается толпа; зрители разражаются криками, когда я выигрываю первый сет - 6–3. Мистер Браун повесил голову и что-то бормочет себе под нос. Он швыряет ракетку на землю. Он явно не слишком доволен. Впрочем, это касается нас обоих. Не то чтобы я вдруг начал думать, вопреки строжайшему отцовскому запрету, но голова у меня идет кругом. Мне кажется, я в любой момент могу прекратить игру из-за того, что меня просто-напросто стошнит.
Я все-таки выигрываю второй сет, 6–3.
Мистер Браун в ярости. Встав на одно колено, он зашнуровывает теннисные туфли.
Отец подходит к нему:
- Ну что, десять тысяч?
- Не в этот раз, - говорит мистер Браун. - Давайте остановимся на пяти сотнях.
- Как скажете.
Меня сразу отпускает напряжение. Поняв, что не придется играть на десять тысяч, я готов танцевать вдоль задней линии. Теперь я могу действовать спокойно, не думая о последствиях.
Тем временем мистер Браун думает гораздо больше и играет заметно напряженнее. Он подает мячи в неожиданных направлениях, бьет к самой сетке и, наоборот, высоко над ней, целится в углы, пробует боковые и задние вращения - словом, использует весь арсенал теннисных трюков. Он заставляет меня бегать по корту, пытаясь вымотать. Но я так рад, что мне не придется играть на все содержимое отцовского сейфа, что меня не берет усталость и я не могу промахнуться. Я побеждаю, 6–2.
По лицу моего соперника струится пот. Он достает из кармана пачку купюр, отсчитывает пять хрустящих сотенных, отдает их отцу, затем поворачивается ко мне:
- Здорово играл, сынок.
Он пожимает мне руку. Его мозоль стала еще грубее - моими стараниями.
Он спрашивает, к чему я стремлюсь, о чем мечтаю. Я открываю рот, чтобы ответить, но вмешивается отец:
- Он собирается стать лучшим теннисистом в мире.
- Готов поставить на него в тотализаторе, - заявляет мистер Браун.
ВСКОРЕ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ мы с отцом отправились сыграть тренировочный матч. Я выигрываю 5–2, подаю решающий мяч. Я никогда еще не выигрывал у отца, и выглядит он сейчас так, будто проигрывает куда больше 10 тысяч долларов.
Неожиданно он поворачивается и уходит с корта. "Собирай барахло, поехали", - буркает он.
Он не закончит этот матч. Лучше сбежит, чем проиграет собственному сыну. Почему-то я убежден, что этот наш матч был последним.
Укладывая сумку, застегивая чехол ракетки, я охвачен волнением более сильным, чем после победы над мистером Брауном. Это сладчайшая из моих побед, ее трудно будет превзойти. Для меня она дороже, чем тачка, полная серебряных долларов и нагруженная, сверх того, драгоценностями дяди Исара. Ведь именно эта победа наконец-то заставила отца бежать от меня.
3
МНЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ, я выступаю на национальном чемпионате. Второй раунд. Я безнадежно проигрываю какому-то парню старше меня. Говорят, он лучший в стране. Однако от этого не легче. Почему поражение оказывается таким болезненным? Почему мне так тяжело? Ухожу с корта, мечтая умереть. Нетвердой походкой иду на автостоянку. Пока отец собирает вещи и прощается с другими родителями, я сижу в машине и плачу.
В окне авто показывается чье-то лицо. Чернокожий парень. Улыбается.
- Привет, - говорит он. - Меня зовут Руди.
Его зовут так же, как того парня, что помог отцу построить корт у нас на заднем дворе. Странно.
- Как тебя зовут?
- Андре.
- Рад познакомиться, Андре, - пожимает мне руку.
Он рассказал, что работает со знаменитым чемпионом, Панчо Сегурой, который тренирует ребят моего возраста, и посещает крупные турниры, чтобы подбирать для Панчо подходящих воспитанников. Он положил руки на открытое окно, тяжело облокотился на дверцу, вздохнул. Объяснил, что дни вроде сегодняшнего - действительно тяжелые, очень сложные, но именно такие дни в итоге сделают меня сильнее. Голос у него теплый, глубокий, похожий на горячее какао.
- Парень, которому ты проиграл, он же на два года старше тебя, - говорит он. - У тебя есть еще два года, чтобы добиться такого же уровня. Два года - это целая вечность, особенно если как следует постараться. Ты действительно стараешься?
- Да, сэр.
- У тебя еще многое впереди, сынок.
- Но я больше не хочу играть! Я ненавижу теннис.
- Ха-ха-ха! Конечно, ненавидишь. Сейчас. Но там, глубоко внутри, ты вовсе не ненавидишь его.
- Нет, ненавижу!
- Тебе это только кажется.
- Нет, я, правда, ненавижу!
- Ты так говоришь, потому что ты сейчас зол, как черт, это лишь доказывает, что тебе не все равно. Что ты хочешь победить. Ты можешь это использовать - запомни сегодняшний день, и пусть он помогает тебе побеждать. Если не хочешь опять испытать туже боль, что и сегодня, будь готов на все, чтобы избежать этого. Ты готов на все?
Я киваю.
- Прекрасно. Теперь поплачь. Пусть эта боль останется с тобой еще ненадолго. А потом скажи себе: "Ну, все, хватит". И возвращайся к работе.
- Договорились!
Я вытираю слезы рукавом, благодарю Руди, и, когда он уходит, я уже готов к бою. К битве с драконом. Я готов часами бить по мячам. Если бы Руди стоял позади меня и шепотом подбадривал, я бы смог, наверное, победить дракона. Тут неожиданно появляется отец. Он садится за руль, и мы медленно, как головная машина похоронной процессии, выезжаем со стоянки. Напряжение между нами столь велико, что я сворачиваюсь калачиком на заднем сиденье и закрываю глаза. Я хочу выскочить из машины, убежать, найти Руди и упросить его тренировать меня. Или даже усыновить.
Я НЕНАВИЖУ ВСЕ ЮНОШЕСКИЕ ТУРНИРЫ без исключения, но особенно - общенациональные: ставки на них выше, а кроме того, они проходят в других штатах, а это значит - самолеты, мотели, арендованные машины и ресторанная еда. Отец тратит деньги, инвестируя в мое будущее, и, если я проигрываю, часть его инвестиций потрачены впустую. Проигрывая, я обкрадываю весь клан Агасси.
Мне одиннадцать лет, я играю в национальном чемпионате в Техасе, на грунтовом корте. Среди участников юношеских национальных турниров я - один из лучших на грунтовых покрытиях, я никак не могу проиграть, и все же проигрываю в полуфинале. Я даже не попадаю в финал. Теперь мне предстоит играть утешительный матч, определяющий обладателей третьего и четвертого места. И, что еще хуже, в этом матче мне придется сойтись со своим заклятым врагом, Дэвидом Кассом. В рейтинге он стоит сразу после меня, однако во время наших с ним встреч он становится, кажется, совершенно другим игроком. Что бы я ни делал, Касс всегда побеждает, и сегодняшняя игра - не исключение. Проигрываю в трех сетах. Я разбит. Я разочаровал отца. Я ввел семью в расходы. Но я не плачу. Хочу, чтобы Руди гордился мной, и сдерживаю слезы.
Во время церемонии награждения сначала вручают первый приз, затем - второй, потом - третий. После этого организаторы объявляют: в этом году вручается специальная награда - за спортивное мастерство мальчику, показавшему самую интересную игру. Невероятно, но звучит мое имя - может быть, потому, что весь последний час я безостановочно кусал губы. Мне протягивают приз, приглашая подняться и взять его. Последнее, чего я хочу, это получить сейчас специальный приз за спортивное мастерство, - и все же забираю его, благодарю организаторов, и в этот момент что-то меняется во мне. Этот приз действительно классный. И я действительно играл здорово. Я направляюсь в машину, прижимая к себе трофей, отец идет в шаге позади меня. Я не говорю ни слова, молчит и он. Сосредоточенно слушаю, как наши туфли шаркают по цементу. Наконец я нарушаю молчание.