Это был и тот и не тот Крючков – узнаваем и не узнаваем. А иначе и быть не могло: за тридцать лет изменилась страна, люди, и вместе с ними менялся и актер, воплощающий в себе образ героя своего времени. И если что и осталось неизменным, так это его человеческие качества, которые подпитывала неистребимая вера в добро и справедливость. И когда новые герои Крючкова начинают испытывать эту веру на крепость, то не всегда выходят победителями. И Николай Афанасьевич покажет это, сыграв в фильме Скуйбина "Суд" роль Семена Тетерина.
Потом режиссер напишет:
"Семен Тетерин не просто новая роль в творчестве Крючкова. И он сыграл ее не только потому, что материал давал ему эту возможность, но главным образом потому, что как актер он был готов к этому шагу, к этому открытию в себе. Медленно, исподволь Крючков поднимал "потолок" своего дарования. И вот произошел перелом. Роль Семена Тетерина – качественно новая ступень в творчестве актера. Она открывала перед ним новые перспективы".
И еще Скуйбин особенное внимание обратит на глаза:
"Трудно забыть глаза актера – глаза думающего, страдающего человека, говорящие больше целых монологов".
Дело в том, что автор одноименной повести Владимир Тендряков был очень скуп на монологи и диалоги. Переживания своего героя он не показывал, а описывал. Описанием ограничился и когда писал сценарий: минимум текста, максимум внутренней борьбы с самим собой. И Крючков выражал все оттенки чувств героя характерным взглядом – взглядом страдающего, обреченного, непонятого человека трагической судьбы.
В сущности, сюжет фильма представляет собой детективную историю, что придает ему еще большую остроту. Во время охоты в медведя стреляли двое: влиятельный в округе начальник стройки Дудырев и скромный сельский фельдшер Митягин. Одна пуля попадет в медведя, а другая – в случайного прохожего. Причем, как полагают, обе пули прошли навылет – их не обнаружили. Поэтому невозможно судить о том, из чьего ружья пуля поразила человека. К тому же охотник-спортсмен Дудырев не мог попасть под подозрение, тогда как Митягин, хотя и прожил всю свою жизнь в тайге, ружье взял в руки впервые.
Но вот, снимая со зверя шкуру, Семен Тетерин обнаружит кусочек сплющенного свинца, раскатает его, приложит к дулу ружья и поймет, что в прохожего попала пуля Дудырева. Ее он и покажет следователю. Но, раскатанная, она уже не может служить уликой. Следователю нужны доказательства, а не слова. И Семен, честный и бесхитростный человек, потрясен тем, что ему не верят. Еще более его поразит позиция председателя колхоза Доната, которому расскажет все, как на исповеди. А Донат рассудит исходя из "общественной полезности" человека: коли доказать теперь уже ничего невозможно, пусть лучше пострадает фельдшер, чем Дудырев – нужный для колхоза человек.
А Семен останется один на один со своей совестью. А когда ему нужно будет сказать на суде решающее слово правды, он растеряется и не скажет правду. Бесстрашный медвежатник окажется слабым и беспомощным человеком.
"Наверное, – напишет вдумчивый критик Ромил Соболев, – это одна из труднейших ролей в жизни Крючкова. Вся она построена на глубоких и тонких переживаниях – на смене размышлений, колебаний, на чувствах настолько неуловимых, что их было бы и невозможно выразить словами.
Но сложна эта роль не только этим, не только из-за личной драмы мужественного медвежатника, конечно же, не раз встречавшегося со смертью в лесу и не выдержавшего встречи с противоречиями жизни на людях. Еще сложнее, пожалуй, было то, что случай Семена Тетерина не казус, как говорят юристы, но определенная "модель" поведения… Крючкову в Семене Тетерине нужно было показать запутавшегося человека, которого нельзя не пожалеть, но, вместе с тем, через эту жалость безоговорочно отвергнуть саму эту "модель".
Да, размышлял Крючков, есть в жизни вещи пострашнее медвежьих когтей. Суд совести, например. И одной лишь храбрости тут будет маловато. "А что же еще? Непростой вопрос. И каждый должен решать его для себя самостоятельно. Ибо весь фильм, насколько понимаю, размышляет именно об этом. И готовых рецептов, как и сама жизнь, не дает".
Обретя "второе дыхание", Крючков убедил и себя, и зрителей, что ему подвластны роли самого сложного психологического рисунка.
Но это вовсе не означало, что его перестали интересовать характеры с ярко выраженными определенными качествами, соответствующими его природному дарованию и внешним данным. Он совсем не собирался изменять характерам цельным, сформированным средой и опытом жизни, о которых нынче говорят – без комплексов. Но это понятие, в сущности, ничего не выражает и ничего не объясняет, ибо в конечном счете матушка-природа наградила человека чувствами, которые и создают для него проблемы. И вот эти-то чувства, которые людям не свойственно обнажать принародно, и должен сыграть актер. А это, пожалуй, не менее трудно, чем показать внутреннюю борьбу противоречий в самом человеке.
Помните, как Николай Афанасьевич искал в своем герое "второго" человека? И зачем бы он ему вдруг понадобился? Да всего лишь для того, чтобы плоская фотография персонажа обрела объемные, рельефные формы, а многомерность его характера – душевную гармонию.
Каждый человек – явление психологически сложное, совершенно неповторимое. Еще Лев Толстой мечтал когда-то исследовать тип человека, который был бы в одно и то же время добр и зол, милосерден и жесток, щедр и жаден. А ведь все эти качества, сосредоточенные в одном человеке, и создают неповторимость его характера. Вместе с тем человек видит в окружающих его отдельных людях либо свое собственное отражение, либо черты натуры, свойственные ему самому. Порой – не самые привлекательные. И если уж он находит гармонию в самом себе, почему бы не найти ее и с окружающим миром, чтобы не превращать свою жизнь в трагедию? И человек позволяет себе обманываться в собственных заблуждениях.
Прекрасно сказал по этому поводу восточный поэт:
Если бы люди знали,
Насколько все они разные,
Они бы никогда не любили друг друга.
Зачем любить,
Если понять невозможно,
Если нет общего языка чувств и желаний?..Если бы люди знали,
Насколько все они одинаковые,
Они, конечно, любить не могли бы -
Нелепо и глупо любить самого себя.Но так как люди не знают
Ни того, насколько они разные,
Ни того, насколько они одинаковые,
Они любят или делают вид, что любят.
И повторяется это счастливое недоразумение
Сто тысяч лет
И еще будет повторяться столько же,
Потому что, когда люди стремятся друг к другу,
То замечают лишь небольшую разницу между собой,
А сблизившись, видят лишь небольшое сходство.
Вот эти "небольшие" разницу и сходство и поставил себе задачей играть Крючков, оставаясь наедине со своей ролью. Необычайно трудная задача? А что легко?
Николай Афанасьевич часто вспоминал очень, казалось бы, незначительный эпизод, который тем не менее навел его на философские размышления.
Однажды к нему в гости пришел журналист и увидел его внучку Катю, которая, хотя и играла еще с куклами, но уже успела сняться в трех кинокартинах. Как говорил дед: "Небольшие были роли, но все-таки…" Журналист, конечно, знал об этом и, чтобы завязать разговор с девочкой, спросил:
– Кем же ты хочешь быть? Актрисой, наверное?
– Нет, – получил неожиданный ответ. – Учительницей у первоклашек.
– Почему? – удивился гость.
– Потому что они веселые и добрые.
И Николай Афанасьевич задумался:
– Мир кино, который она узнала не понаслышке, не всегда добр и не всегда весел. Он может быть самым разным, но только одним не станет никогда – легким для нашего брата-актера. И если зритель о ком-то говорит с восхищением "он популярен!", то для меня это звучит прежде всего как "он труженик!". А уж добр он или зол – это зависит от роли.
Устами младенца была выражена мысль.
Взаимная любовь
Встречи бывают разные. Одни проходят бесследно, не оставляя о себе даже смутной памяти. Другие, как удар клинком, наносят рану, другие с годами забываются, но проходит время, и они вновь напоминают о себе ноющей болью прошлого. Память о третьих проходит через всю жизнь.
Впервые Николай Афанасьевич встретился с ним в 1942 году. Как потом скажет сам Крючков, "мы с ним познакомились, подружились и затем сблизились настолько, что и по сей день нас нередко принимают за одного и того же. Я отдал ему все, что мог, в своей душе и получил от него во сто крат больше. Зовут его Сергей Луконин – "парень из нашего города". Большая, долгожданная встреча состоялась также на экране – в кинокартине студии "Мосфильм" под названием "Верую в любовь". Это уже было сорок четыре года спустя.
Объективности ради, добавит Николай Афанасьевич, в числе родителей он должен назвать и себя, поскольку не было такого киноперекрестка, где автор этих строк не мечтал вслух о новой встрече на экране с "парнем из нашего города".
А в том, что Крючков назвал себя одним из "родителей" фильма, нет ни доли нескромности.
В фильме "Верую в любовь" есть один потрясающий психологический момент, когда генералу Луконину приходится испытывать на проверку свои родительские чувства: вдруг находится родная мать Алеши и Кости Лукониных, потерявшая их при бомбежке и с тех трагических военных лет не прекращавшая их поисков.
Одновременно убежден в том, что этот эпизод был подсказан авторам фильма самим Николаем Афанасьевичем, а убежденность эта основывается на одной из случайных встреч, о которой поведал в своем письме житель Тамбовской области Л. П. Степанов.
Тогда, в 1942 году, Степанову было десять лет. Отец его погиб, брат учился в военном училище, а его самого с матерью эвакуировали в Северный Казахстан, под Семипалатинск.
"Жили с мамой, – вспоминал Степанов, – в общем и холодном бараке, с такими же горемыками, как и сами. Мама с утра уходила на работу. Школы в поселке тогда не было, мы брали котомки и собирали на путях непрогоревший в паровозных топках уголь – тем и топили барак.
Однажды с другом мы забрели на дальний путевой тупик и увидели пассажирский вагон. "Что же это может быть?" – полюбопытствовали мы. Когда открылась дверь, я с другом Генкой так и сел на землю от удивления. Перед нами предстал в военной форме самый настоящий и всем известный по кинофильму "Трактористы" артист Николай Крючков.
Нас охватили огромная радость и волнение, а Крючков спустился со ступенек к нам, усадил на лежащие бревна, сел рядом и стал нас о многом расспрашивать. Рассказывал и нам о многом: что здесь скоро будет сниматься фильм. Какой – я уже не помню.
После долгой и доброй беседы мы напросились что-нибудь для него сделать. Он попросил принести воды. Подхватив ведра, мы бегом помчались выполнять поручение, но, подойдя к реке, были разочарованы. Иртыш мощно катил свои мутные воды, пить эту воду нельзя. Что делать? Как выполнить такое важное поручение? И тут мелькнуло в голове – лед! Недалеко от станции целые заготовленные горы льда. Чистые, как хрустальные, куски, отмытые от опилок. Мы принесли к вагону целые ведра.
Крючков, взяв ведра со льдом, в зачет наших "боевых" заслуг высыпал в наши карманы семечек и вручил по доброй краюхе хлеба. Радости нашей просто не было границ; довольные и счастливые, мы помчались домой. Дома только и было разговору о помощи артиста, о ценных подарках, о неожиданной дружбе.
Только рассвело, мы с Генкой помчались к вагону, но, подойдя к тупику, чуть не заревели от обиды – вагона не было. Горестно повесив головы, пришли на рельсы и долго молча сидели. На душе было очень тяжело. Мы, мальчишки войны, только подружились с Николаем Крючковым – и вдруг неожиданная разлука. Почему так неожиданно, приступая к съемкам, вдруг уехали?
Об этом, безусловно, знает и помнит Николай Афанасьевич.
Кто тогда мог разобраться в наших детских душах в грохоте войны, в холоде и голоде, без мужской отцовской ласки? Нам казалось, что мы расстались с родным, близким нам человеком".
И не нужно здесь слишком уж напрягать свою фантазию, чтобы увидеть в этих двух эпизодах – жизненном и экранном – общее, что их роднит: трагедия военного детства, рана которой будет кровоточить еще многие десятилетия после войны.
И еще о том же самом. В 1983 году вышла картина "Человек на полустанке". Собственно, это монофильм Крючкова, играющего роль путевого обходчика Прохора, человека, потерявшего в годы войны семью, похоронившего любовь к жизни, веру в добро и справедливость.
Николай Афанасьевич любил вспоминать об одной истории, случившейся на съемках этого фильма:
– Мы с Вовой Мазуриным – он играл роль моего приемного сына, и хорошо играл, – в одном из эпизодов сидели в лодке и занимались моим любимым делом: ловили рыбу. Короткая сцена, без слов. И тут Вова вдруг тихонько запел песню о танкистах. Что делать? Принялся ему подпевать. А когда до конца песню допел, ерш клюнул как по заказу… Так и сняли незапланированный в сценарии эпизод. И оказался он, по-моему, очень важным. Ведь коли внуки поют песни нашей молодости, значит, и мы пели их не зря.
Но вернемся к фильму "Верую в любовь", который стал для Крючкова своеобразным завершением всей его творческой биографии. Между восторженным романтиком Сережкой Лукониным и умудренным жизненным опытом генералом Сергеем Ильичом Лукониным протянулся длинный путь самого их творца – Николая Афанасьевича Крючкова. Как он сам признавался, не было такого киноперекрестка, где бы он не мечтал вслух о "своей встрече на экране с "парнем из нашего города".
"И, видимо, – писал он, – по этой причине сценарий нового фильма писался специально в расчете на Лидию Смирнову, Владимира Канделаки и меня, исполнившего главную роль в той, прежней, киноработе.
Задача моя в новом фильме была не из легких. Предстояло не только присутствовать на экране, а и продолжить во времени образ прежнего Сережки Луконина, наполнить его современными, сегодняшними чертами и подать так, чтобы зритель без помощи титров осознал и утвердился в мысли: да, это все тот же Луконин, хоть и в генеральском мундире, с Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди".
Есть в фильме эпизод, где военный комиссар генерал-майор Луконин встречается с допризывниками, и те задают ему вопросы: и о службе, и о жизни. Среди прочих был и такой:
– Что вы больше всего цените в женщине?
И Сергей Ильич не отделывается шутками, которые, может, были бы и уместны в мужской компании. Для него этот вопрос слишком серьезный.
– Мать, жена – это дом, – отвечает боевой генерал. – А дом – это тыл. Солдату без крепкого тыла невозможно. Поэтому больше всего в женщине я ценю верность.
– А в мужчине? – спрашивают его.
– И в мужчине тоже, – следует ответ. – Верность в любви, в дружбе и верность своему народу, своей Родине. Без этого качества не может быть порядочного человека.
Вот эту-то характерную черту своей натуры Луконин не только сохраняет до склона лет своих, но и передает обоим детям и внукам. Верность станет фамильной чертой не одного поколения Лукониных, она станет критерием всех их поступков и действий.
Крючков вспомнит слова маршала Малиновского при вручении артисту подлинного офицерского кортика – "за твой мобилизующий пример" – пояснит эти слова:
– Это он Сергея Луконина имел в виду. Вдумайтесь только, какая ответственность ложится на актера, если он и для простого зрителя, и для прославленного полководца – одно лицо с героем, один и тот же человек. Эту ответственность актеры моего поколения чувствуют особенно остро и чрезвычайно ею дорожат.
Фильм "Верую в любовь" – это не просто продолжение или завершение "Парня из нашего города". Это новый художественный взгляд на вечную тему войны и мира, новый взгляд на характеры, прошедшие испытания кровью и пороховой гарью. Ответ на вопрос: сохранили ли люди после этого кошмара свой святой принцип – чувство верности?
Для артиста Крючкова военная тема в его творчестве была основной: "Первые мои герои были либо одеты в военную форму, либо недавно сняли ее, либо готовились ее надеть. Взять моих кинематографических героев последних лет – все они прошли через опаляющее пламя всенародной войны. Нелегкие испытания военного времени сформировали характер, определили жизненную позицию этих людей. Как и все фронтовики, они люди особой прочности, уникальной закалки, великой воли, силы и мечты. Легкомысленно относиться к жизни они уже не смогут, да и не захотят. Ни к чему им это".
В фильме "Горожане" Крючков сыграл роль бывалого таксиста, москвича Бати, и роль эта была написана драматургом специально для него. Так вот, в сценарии автор нигде прямо не сказал о военном прошлом своего героя: оно видится через детали, отдельные сцены и эпизоды.
– Распахнет дверцу такси генерал одних лет с Батей, – пояснял драматургию сценария Крючков, – и ветеранам не понадобится много слов, чтобы понять и узнать главное друг о друге. А внезапная, но такая долгожданная встреча со старым другом, которого он узнает в водителе троллейбуса? Бросятся они друг другу в объятия – зритель и без комментариев поймет: с самой войны не видались.
А после выхода "Горожан" на экраны Крючков стал своим человеком и среди таксистов. Как он сам говорил, "эдаким вожаком братства московских таксистов, людей особого склада, с характером и традициями".
А признание этого братства он получил уже на премьере фильма, которая состоялась в кинотеатре "Россия", что на Пушкинской площади. Тогда, после окончания сеанса, десятки машин московского такси собрались на площади и зажгли свои зеленые огоньки, салютуя своему "почетному таксисту". Эта дружба с братством сохранилась у него до конца дней.
– Однажды приезжаю на гастроли в Пермь, – вспоминал артист. – Схожу с поезда. Выхожу на вокзальную площадь и вижу: стоит вереница машин, свободных "Волг" с зажженными зелеными огоньками и пустыми водительскими сиденьями. А сами таксисты, широко улыбаясь, показывают – ну-ка, мол, садись за баранку, покажи класс. Ладно, думаю, не на того напали. "Садись рядом, – говорю парню, чья машина первой в очереди стояла. – Будешь за штурмана. Показывай дорогу до гостиницы".
И выдал класс со всеми водительскими "выкрутасами". С той поры мне уже не задавали вопросов, сам ли я водил машину, снимаясь в фильме, или за меня это делал дублер. Кстати, с тех пор как "Горожане" вышли на экраны, у меня с таксистами один и тот же конфликт: не хотят "со своего" денег брать за проезд.
Николай Афанасьевич, и об этом не раз уже было говорено, никогда не казался в роли – он всегда переживал жизнь своего героя, не отделяя себя от него. Можно сказать, что бытие экранного или сценарного персонажа Крючкова было инобытием самого артиста. И эту метаморфозу он прекрасно объяснил в своих исповедальных словах, в которых выразил верность в любви к своим зрителям:
"Надо очень любить вас, зрителей, чтобы не иметь права на собственное плохое настроение, не думать о травмах и гнать напрочь мысли о том, что так и не успел вызвать врача к больной дочке. Сражаться врукопашную и танцевать, крутить баранку и гнаться за нарушителем границы, петь озорные куплеты и выступать с высокой трибуны, добиваться любви героини и проделывать всевозможные трюки, а в перерывах между всем этим работать, работать и работать, забывая обо всем, кроме одного – лишь бы люди тебе доверяли. Все это можно делать лишь для действительно дорогих, близких и сердцем, и душой тебе людей. И я вас очень люблю!