И в самом деле: не конкурентка Полетике, некрасивая, немолодая Екатерина (ей шел двадцать девятый год, а не двадцать шесть, как записано в брачном документе) благодарно откроет свой дом ближайшей подруге. Да и кто теперь может стать ей (это видно из писем) ближе облагодетельствовавшей ее Идалии?!
Оговорюсь, - мне не хотелось бы упрощать мысль. Женитьба на Екатерине "устраивала" не только Полетику, но и все семейство Геккернов, несло каждому выгоды. Дантес выигрывал во мнении общества, "пожертвовав" собою во имя "возвышенной любви" к Натали. Пушкин, поставленный перед фактом женитьбы на свояченице, должен был отказаться от вызова, что сохраняло желанную службу Луи Геккерну. Опытный дипломат понимал возможные последствия дуэли для него самого.
Да, нужно признать, женитьба - ход действительно остроумный и ловкий! Ни Полетика, ни Жорж не могли бы так рассчитать эту партию. В шахматном гамбите, который они разыгрывали, чувствуется рука высочайшего мастера интриги Луи Геккерна.
В 1963 году в Париже были изданы - в русском переводе - записки дочери Николая I Ольги Николаевны, опубликованные раньше на немецком языке. Двойной перевод был настолько неточен, что привел к многим сенсационным "открытиям". Недавно праправнук Пушкина Г. М. Воронцов-Вельяминов опубликовал подлинный текст мемуаров (вместе с факсимиле) и перевод их на русский язык.
Приведу отрывок о Пушкине:
"Папа, который проявлял к нему интерес как к славе России и желая добра его жене, столь же доброй, как и красивой, приложил все усилия к тому, чтобы его успокоить. Бенкендорфу было поручено предпринять поиски автора писем. Друзья нашли только одно средство, чтобы обезоружить подозрения. Дантес должен был жениться на… сестре г-жи Пушкиной, довольно малоинтересной особе".
Т. Цявловская, Н. Раевский и другие решили, что "друзья" были только у Пушкина, хотя текст не давал полного права на такое предположение. Были даже названы имена друзей: Жуковский и Загряжская. И все же, мне думается, маловероятно влияние на Дантеса… пушкинских друзей. На Дантеса могли влиять его друзья.
Кто же они?
В метрической книге Исаакиевского собора за 1837 год (ч. II, ст. 1) зафиксировано венчание "барона Георга Карла Геккерна, 25 лет… с фрейлиною ее Императорского Величества, девицей Екатериной Гончаровой, 26 лет". Перечислены поручители: со стороны жениха - ротмистр Бетанкур и виконт д'Аршиак; со стороны невесты - граф Г. А. Строганов (отец Полетики), брат Екатерины Иван Гончаров, полковник Александр Полетика и барон Геккерн.
Бракосочетание повторилось и по католическому обряду в часовне княгини Бутера, после которого там же у Бутера был ужин - об этом сообщает барон Фризенгоф в письме Араповой.
Любопытно, что обо всех этих людях многократно вспоминает Идалия в своих письмах. "Бетанкур готовится к отъезду, - пишет она в 1837 году, - ему дан полугодовой отпуск, он едет в Брюссель, Лондон и, может быть, в Париж. Счастливый смертный! Я была очень рада вновь увидеть д'Аршиака. Мы часто говорим о Вас. Он очень добрый, замечательный малый". А в письме 1839 года: "Часто говорим о Вас с Бетанкуром, в прошлом году он ездил в Англию, теперь он в Красном Селе на маневрах. Это один из моих верных, я вижу его через день".
О чете Бутера в письме 1837 года: "Что касается Бутера, то они еще в Парголово. Князь поехал в Ямбург, в гости к брату". "Гробовщица", с которой Полетика обменивается "иудиными поцелуями", из этого же семейства. А в письме 1839 года Полетика как бы продолжает: "Бутера три недели как возвратились".
Любопытно, что фрейлина двора Мердер именно на балу у Бутера (5 февраля 1836 года) улавливает фразу Дантеса: "Уехать - думаете ли вы об этом…" - сказанную будто бы для других ушей.
Близость Полетики и Бутера заставляет думать, что на балу был не только Жорж, но могла быть и Идалия. Кто знает, может, только что одарив очередным "иудиным поцелуем" Наталью Николаевну Пушкину, она, Идалия, стоя за колонной танцевального зала, одобрительными взглядами поощряла Дантеса. Не там ли началось?!
И все же выявление "круга" Полетики и Дантеса не было бы для нас столь интересным, если бы мы не имели другого чрезвычайно важного и, я бы сказал, удивительного документа: переписки Карамзиных.
Салон Карамзиных многолюден. На сотнях страниц подробнейших писем всех членов этой семьи возникают десятки имен и фамилий, и среди них как близкий знакомый и частый гость - Дантес. "Наш образ жизни, дорогой мой Андрей, - писала Софья Карамзина 5 июня 1836 года, - все тот же, по вечерам у нас бывают гости, Дантес - почти ежедневно". Или: "У нас за чаем всегда бывает несколько человек, - пишет она же 3 ноября 1836 года, - в их числе Дантес, он очень забавен".
Выше я цитировал письмо Софьи Карамзиной, которая с восторгом рассказывает о "дурачествах" Дантеса и его беспрерывных шутках "по-прежнему к прекрасной Натали". Читая переписку Карамзиных, подробно, даже скрупулезно описывающих светские вечера, приемы в собственном доме, невольно поражаешься тому, что имена друзей Дантеса, названные Полетикой, и имена друзей Дантеса, называемые Карамзиными, не совпадают. На сотнях страниц писем Карамзиных и ответных писем Андрея ни разу не вспоминается Полетика, не произносится ее имя, ее следы не угадываются даже вблизи гостеприимного дома. Это удивительное "выпадение" заметил и внимательный к своему предку Клод, в одном из писем он попросил меня объяснить такую странность.
Письма Полетики и письма Карамзиных делают совершенно очевидным факт, что для Дантеса существовало два непересекающихся круга общения. "Круг Карамзиных" был легальным, - там Дантес разыгрывал свою влюбленность, веселил легкомысленных друзей смешными "приступами чувств" "по-прежнему к прекрасной Натали". Отсутствие Полетики в этом салоне делало Идалию неуязвимой.
Дом Карамзиных оказался, к сожалению, фактически единственным местом, где совершался этот безобразный фарс.
Друзья Идалии Полетики - "круг" конспиративный. Невольно вспоминаются слова Жуковского о "двух лицах" Дантеса, о его двойном существовании.
В комментарии к переписке А. И. Тургенева с A. И. Нефедьевой П. И. Бартенев, ссылаясь на рассказ B. Ф. Вяземской, записал: "Дантес бывал частым посетителем Полетики и у нее виделся с Натальей Николаевной, которая однажды приехала оттуда вся впопыхах и с негодованием рассказывала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса".
Существует еще один, приведенный ранее, более подробный рассказ Вяземской.
В марте 1887 года об этой встрече у Полетики написал Араповой муж Александры Николаевны, барон Фризенгоф: "Что касается свидания, то Ваша мать получила однажды от госпожи Полетики приглашение посетить ее, а когда она прибыла туда, то застала там Геккерна вместо хозяйки дома…"
В письмах Полетики, полученных мною от Клода, есть несколько мест, которые, по всей вероятности, относятся к этому свиданию. 3 октября 1837 года Идалия сообщает Екатерине: "Я ни о чем, ни о чем не жалею, ибо свет мне вовсе не необходим в первую очередь, напротив, я в восторге от этого светского междуцарствия".
О чем не жалеет Полетика? Почему Идалия "в восторге" от "светского междуцарствия"? (В "Звеньях" "от светского одиночества"). Каких людей - не всех же! - ей не хочется видеть в опустевшем из-за летних разъездов Петербурге? Есть же и ее "верные", которых она встречает постоянно, ждет Полетика и двор, возвращающийся, как она сообщает, "в конце ноября". По всей вероятности, Идалия "отдыхает" от людей, близких к Пушкиным. Не зря в том же письме она подробно рассказывает о Загряжской, "скрежещущей зубами" при встрече.
В главе о Строгановых я назвал всех посвященных в тайну свидания: их оказалось не так мало. Это и Александрина, и Загряжская, и Вяземские, и Екатерина, а если думать, что о свидании знали целые семьи - от ближайших утаить трудно! - то это Валуевы (родственники Вяземских) и Гончаровы.
Почему же удалось сохранить такому количеству посвященных людей столь долгое молчание? Мне кажется, что помимо воли и интереса Строганова, державшего инициативу в своих руках, нельзя не учесть и бесспорного предсмертного желания Пушкина защитить жену от злобы и жестокости света. Можно предположить, что Пушкин взял клятву со всех близких сохранять тайну о состоявшейся встрече.
А. И. Тургенев записал 28 января в половине двенадцатого: "Он [Пушкин] беспокоится за жену, думая, что она ничего не знает об опасности, и говорит, что люди заедят ее".
Не в этой ли клятве кроется ответ на необъясненный пресловутый крестик, который Пушкин протянул Александрине? Не говорит ли этот факт о данном Азинькой обете молчания? Кстати, именно в пользу такой версии, мне думается, будут и другие факты: крестик Пушкина всю жизнь хранился в доме Фризенгофов, а Александрина после разговора с Пушкиным больше не заходила к нему. И дело не в том, что Пушкин не захотел прощаться, а клятва, по всей вероятности, и была прощанием с поэтом.
Несомненно и то, что слуги в таком доме не могли знать об истинных событиях; отсюда слухи иного рода, рассказ воспитательницы, которым без всякой критики воспользовалась Арапова в своих неразборчивых записках.
Может показаться странным и другой факт: почему же Дантес не воспользовался возможностью очернить Наталью Николаевну на суде, не рассказал об этой встрече? Мне кажется, что причиной тому была единая выработанная линия со Строгановым, желание не подвергнуть опасности Полетику, дезавуировать события, оставить ситуацию "романтическо-загадочной", выгодной кавалергарду.
Не этой ли "договоренностью" веет и от известного письма Строганова, где старый граф одаривает излияниями "племянника", называет его "благородным", отмечая при этом его особое благородство "в последние месяцы пребывания в России".
В последних публикациях ставится под сомнение существование второго анонимного письма. В письмах Полетики мне видится косвенное подтверждение того, что второго анонимного письма действительно не было. Пушкину, вероятно, о состоявшемся свидании сразу же рассказала Натали - этого не могла в своих планах допустить Идалия.
В письме от 18/30 июля 1839 года Полетика сообщает Екатерине совершенно, казалось бы, неожиданное: "У Натали не хватает мужества ходить ко мне. Мы очень милы друг с другом, но она никогда не говорит о прошлом, его в наших разговорах не существует".
Признание Полетики как бы приоткрывает еще один аспект: существовало какое-то, устраивавшее жену Дантеса, объяснение случившегося. Именно с этим "объяснением" Екатерина и жила последующие годы.
Для нас же слова Полетики только подтверждают факт, что Натали никогда уже не могла простить Идалии ее участия в шантаже и обмане.
Но если мы допустили, что Дантесу и Полетике была "удобна" женитьба на Екатерине, то как объяснить поступок Идалии - приглашение Натальи Николаевны к себе на квартиру, как бы устройство предосудительного свидания?
Фраза Вяземской - "Дантес бывал частым посетителем Полетики"- мне думается, могла бы стать ключом объяснения, по крайней мере, быть принятой во внимание. Это же можно сказать и о высказывании А. О. Смирновой-Россет о "ширме", о любви Дантеса и Полетики, о проникшем в общество слухе.
Недисциплинированность Дантеса, "отлучки с дежурства, когда из начальства никто не уезжал", "опаздывание на службу", о чем сообщают кавалергарды, начала обращать на себя внимание. Значит, нужна контрмера, обеляющая свидание, способная отвести от Идалии мнение света и возможные подозрения мужа. Но, кроме того, интерес к Дантесу начал спадать, "кончился сей роман a la Balsac, - написал А. Карамзин, - к большой досаде С.-Петербургских сплетников и сплетниц".
Видимо, для Полетики и Дантеса пришло время, когда потребовались новые серьезные подтверждения собственного "благородства".
Полетика заманивает Пушкину к себе. Дантес "играет" водевиль, грозит застрелиться, а доверчивая Наталья Николаевна "не знает, куда ей деваться".
"По счастью, - рассказывает Вяземская, - ничего не подозревавшая дочь хозяйки явилась в комнату, и гостья бросилась к ней".
Как все похоже на инсценировку! Зато теперь и Полетика, и все эти жаждущие новостей "гробовщицы" получат бесспорное подтверждение трагической любви Жоржа Дантеса.
События развиваются стремительно. Вызова никто не ждет. 27 января общество потрясает трагическая весть: Пушкин смертельно ранен.
В феврале Полетика посылает письмо арестованному Дантесу. "Бедный друг мой, - пишет она. - Ваше тюремное заключение заставляет кровоточить мое сердце… Мне кажется, что все то, что произошло, - это сон, но дурной сон. Я больна от страха". Об этих же событиях, по всей вероятности, она сообщает и в других своих письмах: "Я ни о чем, ни о чем не жалею" (3 октября 1837 года). "У Натали не хватает мужества ходить ко мне…" (18/30 июля 1839 года).
Если бы свидание происходило 2 ноября и не имело трагического финала, то трудно представить, как удалось бы сохранить секрет встречи, заставить молчать два месяца такое количество посвященных? Иной силы, кроме смерти Пушкина и клятвы, данной ему, я не вижу. Да и последующие пятьдесят лет молчания остались необъясненными.
Нельзя забывать, что Полетика до дуэльных дней как бы переживала благосклонность общества к себе. Именно Идалия и ее муж становятся "свидетелями" на свадьбе Дантеса и Екатерины 10 января, присутствуют вместе с семьей Гончаровых в Исаакиевском соборе и на обеде у Бутера. А Идалия, как ближайшая подруга, наверняка принимает участие в "сборах" к венчанию Екатерины.
Думаю, только оповещением вины Полетики в кругу ближайших к Пушкину людей можно объяснить и следующее письмо Геккерна в Тильзит: "Не называю тебе лиц, которые оказывают нам внимание, чтобы их не компрометировать. Ты знаешь, о ком я говорю. Могу сказать, что муж и жена относятся к нам безукоризненно, ухаживают за нами, как родные, даже больше того, как друзья".
После 19 марта бесхитростная, ничего не подозревающая Екатерина посылает из Петербурга вслед уехавшему Дантесу свое недоуменное письмо, впервые приведенное Щеголевым, вероятно читавшим его с искренним удивлением: "…Идалия приходила вчера на минуту с мужем, она в отчаянии, что не простилась с тобой, говорит, что в этом виноват Бетанкур. В то время как она собиралась идти к нам, он ей сказал, что будет поздно, что ты, по всей вероятности, уехал. Она не могла утешиться и плакала, как безумная".
Невольно вспоминаю слова из записки Полетики на гауптвахту: "Прощайте, мой прекрасный и добрый узник. Меня не покидает надежда увидеть Вас перед Вашим отъездом. Ваша всем сердцем".
Виделись ли Полетика и Дантес в последующие годы?
В июле 1839 года Идалия пишет Геккернам: "Я по-прежнему люблю Вас… Вашего мужа, и тот день, когда я смогу вновь увидеть, будет самым счастливым в моей жизни. Очень возможно, добрые мои друзья, что я, если только в скором времени мне удастся покинуть Петербург, приеду повидаться с вами, и тогда я нагряну, как снег на голову, мне так хотелось бы увидеть Вашу семью".
13 мая 1840 года Екатерина сообщает брату в Россию: "Через несколько дней я буду знать все подробно о Петербурге, потому что увижу Идалию Полетику, которая приезжает вместе со Строгановыми в Баден-Баден, и мы с мужем рассчитываем поехать туда на недельку. Я буду чрезвычайно рада снова увидеть ее, она была так мила с нами во время наших несчастных событий".
И, наконец, в письме из Милана, отправленном 3 октября 1841 года, Полетика как бы подтвердит это:
"Я получила такое удовольствие видеть вас обоих, что увидеть вас еще раз стало для меня навязчивой идеей. Я так рада, что видела вас обоих такими счастливыми, что я люблю уноситься в ваш дом в ожидании, что это смогу сделать реально. И несомненно, если чего женщина хочет, того и Бог хочет, а я - очень хочу".
Знаменательно отношение Идалии Полетики к Александрине.
В письме Екатерины от 13 мая 1840 года, которое я цитировал, есть важный абзац: "Слышала об этом стороною, что Александрина стала совершенною сумасбродкою; говорят, что получение шифра (вензель императрицы у фрейлин. - С. Л.) совсем вскружило ей голову, что она стала невероятно надменной. Я надеюсь, что все это неправда, признаюсь, я не узнаю в этом случае ее ума: потерять голову из-за такого пустяка было бы нелепостью. Через несколько дней я буду знать все подробно о Петербурге, потому что увижу Идалию Полетику".
А в письме к Екатерине от 18/30 июля 1839 года, то есть за год до приведенного отрывка, Полетика пишет: "Александрина невероятно потолстела с тех пор, как… Спросите у своего мужа, он объяснит, что я имею в виду, - он поймет меня. Выглядит она хорошо и прекрасно себя чувствует. Впрочем, она существо добродушное и привязана к Вашей сестре".
Пристрастие Полетики к Александрине замечено давно.
Что же позволяла себе Идалия по поводу этого, как она писала, "добродушного существа"?
Мне кажется, чрезвычайно важен рассказ князя А. В. Трубецкого, записанный В. А. Бильбасовым в 1887 году.
Трубецкой и Полетика, как я писал, жили в Одессе и были постоянными собеседниками.
"Откуда же дуэль?" - спрашивает князь. И объясняет: "Не так давно в Одессе умерла Полетика, с которой я часто вспоминал этот эпизод, и он совершенно свеж в моей памяти. Дело в том, что Гончаровых было три сестры: Наталья, вышедшая за Пушкина, чрезвычайно красивая, но чрезвычайно глупая; Екатерина, на которой женился Дантес, и Александра, очень некрасивая, но весьма умная девушка… Вскоре после брака Пушкин сошелся с Александриною и жил с нею. Факт этот не подлежит сомнению. Александрина созналась в этом г-же Полетике".
"Воспоминания Трубецкого из маразматического бормотания, - писала А. Ахматова в статье об Александрине, - <…> превращаются в документ первостатейной важности: это единственная и настоящая запись версии самого Дантеса".
Мы теперь вправе сказать, что рассказ Трубецкого - это и версия Полетики, и всего "завистливого и душного" света. Несмотря на убогость повторенных князем историй, чувствуется один "метод", одна рука.
Фантазия Полетики и Дантеса ограничена. И хотя истории - это литературные, расхожие сюжеты, варианты "ширмы" (Пушкин любит не Натали, а Александрину!), "наблюдения" Полетики находят поддержку даже среди ближайших к Пушкину людей. Вот из какого источника черпают и Софья Карамзина, и Вяземский свои удивительные "открытия". "…Чтобы ни одной из них (сестер. - С. Л.) не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно влюблен в нее и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу - по чувству".
Любопытно, что незадолго до этого "открытия" Софья Николаевна Карамзина в письме от 18/30 октября 1836 года писала о близких отношениях Александрины с Аркадием Осиповичем Россетом, приятелем Пушкина. Об этом же большом чувстве Александрины много позднее сказала и Наталья Николаевна. "…Россет пришел вчера пить чай с нами, - писала она П. П. Ланскому в 1849 году. - Это давнишняя большая и взаимная любовь Сашеньки. Ах, если бы это могло кончиться счастливо. <…>. Прежде отсутствие состояния было препятствием. Эта причина существует и теперь, но он имеет надежду вскоре получить чин генерала, а с ним и улучшение денежных дел".
Вернусь к словам Полетики: "Александрина невероятно потолстела с тех пор, как <…>. Спросите у своего мужа… что я имею в виду, - он поймет меня". Полетика советует Екатерине выяснить интимную тайну родной сестры у… Дантеса. Совет странный, но не единственный.