1. Надо срочно укрепить руководство. Т. Рапопорта освободить по состоянию здоровья. Выдвинуть в качестве н-ка стр-ва Царевского.
2. Рассмотреть докладные записки т. Славского и т. Ткаченко (уполномоченный СМ СССР на комбинате № 817. - С.К.) и принять по ним меры. О принятых мерах доложить.
3. Т. Чернышева (зам. Круглова. - С.К.) командировать на 2–3 месяца для принятия на месте всех необходимых мер по обеспечению окончания строительно-монтажных работ в установл. Правительством сроки. 4. Срочно связаться с т. Хрулевым по вопросу оказания помощи стр-ву инженерно-тех. работами.
Л. Берия".
В истории Атомного проекта можно отыскать, впрочем, и более поразительные примеры.
Ноябрь 1949 года. С момента успешного взрыва первой советской атомной бомбы РДС-1 прошло два месяца. Производство хотя бы единичных новых атомных бомб - вопрос для СССР жизненной важности, а подписанный лично Берией протокол заседания Спецкомитета № 88а, констатирует:
"1. Отметить, что хранение деталей РДС-1 из аметила (кодовое наименование плутония. - С.К.) на комбинате № 817 поставлено неудовлетворительно. Детали РДС-1 были помещены в сырые подземные помещения, не обеспечивающие поверхность их от окисления".
Казалось бы, комментарии излишни - руководство комбината можно обвинить чуть ли не в государственном преступлении! Ведь плутоний в то время - главный фактор, который дороже любого золота!
Ну, и каковы "оргвыводы"?
А таковы:
"2. Указать начальнику комбината № 817 т. Музрукову и главному инженеру т. Славскому на недопустимость такого отношения к хранению изделий из аметила.
3. Заместителю начальника комбината № 817 по режиму т. Рыжову, ответственному за хранение аметила и давшему неправильное распоряжение о закладке деталей РДС-1 в сырое помещение, объявить выговор.
4. Обязать начальника комбината № 817 т. Музрукова в 3-дневный срок наладить бесперебойную вентиляцию хранилища, обеспечить тщательную просушку его и оборудовать приборами для контроля влажности и температуры.
Т. Музрукову лично систематически проверять состояние хранилища.
5. Поручить. т. Мешику с выездом на место проверить исполнение настоящего решения".
ПОСЛЕДНЯЯ резолюция по комбинату № 817 относится, как было сказано, к периоду уже после первого испытания советской атомной бомбы РДС-1.
Кодовое обозначение "РДС" официально расшифровывалось как "Реактивный двигатель "С", при этом смысл буквы "С" сегодня точно не идентифицируется, несмотря на свидетельство Ю.Б. Харитона о том, что эту аббревиатуру придумал секретарь Специального Комитета Махнёв, и означала она якобы "Реактивный двигатель Сталина".
Что же до самих разработчиков ядерных зарядов серии "РДС", то они имели свою расшифровку: "Россия делает сама".
И это было сказано по сути.
Берия присутствовал на испытании 29 августа 1949 года на Семипалатинском испытательном полигоне, тогда известном в узком кругу как "Учебный полигон № 2". Он побывал в сборочном здании у 37-метровой стальной ферменной башни, на которую должны были поднять "изделие", затем отправился на командный пункт опыта.
Погода подводила - можно было ожидать всякого, вплоть до грозы. Как бы повторялась ситуация при первом американском взрыве в Аламогордо - там тоже с погодой не заладилось, и тоже неожиданно, вопреки прогнозу синоптиков. Генерал Лесли Гровс в своей знаменитой книге "Теперь об этом можно рассказать" писал: "Главная неприятность была связана с погодой. Тот вечер оказался дождливым и ветреным. Многие настаивали, чтобы испытание были отложено хотя бы на 24 часа".
Опасаясь капризов погоды, американцы вынуждены были отложить взрыв, у нас же вышло наоборот - Курчатов, опасаясь неожиданностей от ветра и дождя, решил перенести взрыв с 8.00 на 7.00.
В 6.33 29 августа 1949 года произвели вскрытие опломбированной двери в аппаратную и было включено питание системы автоматики. 1300 приборов и 9700 индикаторов находились в готовности зарегистрировать все явления взрыва.
Диспетчер опыта Мальский по трансляционной системе оповещения периодически нараспев объявлял время, оставшееся до взрыва.
В 6.48 был включен автомат поля - автомат поэтапного задействования устройств подрыва капсюлей атомного заряда.
В 6.50 автомат поля включил накал всех ламп в приборах, расставленных по радиусам опытного поля.
Накалялись, конечно, не только нити радиоламп - рос накал и внутри тех, кто был сейчас на КП.
За три минуты до времени "Ч" Берия, Курчатов, члены Специального комитета Первухин, Завенягин, Махнев, незанятые непосредственно финишными операциями руководители Саровского КБ-11, разработавшего РДС-1, подошли к открытой двери, приготовили тёмные защитные очки.
Через десятилетия, в "перестроечные" времена, известный физик И.Н. Головин, сотрудник курчатовской Лаборатории № 2, осчастливил публику рассказом о том, что когда был запущен автомат поля, Берия якобы сказал Курчатову что-то вроде: "А ничего у вас не выйдет".
Здесь налицо стремление представить Берию провокатором, но Ю.Б. Харитон по поводу этой сплетни, прямо опровергая Головина, написал: ".такого не было. Головин на этих работах не был, а слухи распространялись всякие."
За 20 секунд до взрыва оператор по команде начальника подрыва включил главный рубильник, соединяющий "изделие" с системой автоматики, и ровно в 7.00 вся местность озарилась ослепительным светом. Приблизительно через 30 секунд к командному пункту подошла ударная волна.
Стало ясно, что опыт удался. Все бросились друг к другу, обнимались, поздравляли друг друга, кричали: "Она у нас есть!", "Мы сумели её сделать!"
Обнимался и Берия - все помнят, как он порывисто обнял Курчатова. Обнял он и Харитона, поцеловав его в лоб. А тот всё вырывался, стремясь закрыть дверь до прихода ударной волны.
Счастливы были все, но на КП первого испытания Лаврентий Павлович был единственным, кто знал, какое важное событие в истории России только что произошло. Ведь только он из всех, здесь собравшихся, имел всю информацию о планах ядерной агрессии США против России.
А при всём при том.
При всём при том Берия даже в такой Момент не утратил контроля над собой и сумел заметить нечто такое, чего не заметили остальные. Об этом поучительном эпизоде рассказал своему ученику Александру Веретенникову, впоследствии крупному оружейнику, знаменитый Георгий Флёров, а Веретенников привёл его рассказ в своих воспоминаниях.
Нейтронный фон от "нейтронного запала" (НЗ) заряда регистрировался механическим счётчиком, установленным на командном пункте испытаний. Постоянство фона (иначе - количество щелчков счётчика с частотой 2–3 импульса в минуту) доказывало сохранность НЗ до момента взрыва.
Веретенников писал:
"Когда произошёл взрыв, никто уже не обращал внимания на счётчик, а Берия посмотрел на его показания и обнаружил, что последний раз он. зарегистрировал в обоих каналах сразу по 3–4 импульса. Немедленно он потребовал объяснений, что же случилось с НЗ? ГН (Флёров. - С.К.) ответил, что это, видимо, наводки на аппаратуру. И не ведал в тот момент никто из присутствующих, что здесь неожиданно произошла одна из первых регистраций электромагнитных явлений, сопровождающих ядерный взрыв".
Иными словами, Берия оказался единственным внимательным наблюдателем-экспериментатором, впервые в СССР зафиксировавшим явление электромагнитного импульса. И его наблюдение не пропало впустую - Флёров вопрос Берии запомнил, и когда возбуждение спало, задумался и понял - мы имеем дело с новым явлением.
Но когда же Берия успел уловить всплеск импульса? Это - явление мгновенное, а он не мог ожидать его заранее!
Как же надо владеть собой, чтобы в состоянии нервного ожидания фиксировать такие детали, как щелчки счётчика!
РЕАКЦИЯ Запада на советское испытание была разной.
Депутат лейбористской партии Блэкберн, известный своими резкими нападками на Советский Союз, 28 сентября 1949 года в интервью газете "Дейли Экспресс" сетовал:
"Западные эксперты считали, что Советский Союз не раньше 1953 года сумеет изготовить первую атомную бомбу. Теперь выяснилось, что Советский Союз технически опередил нас."
Под "нас" имелась в виду, конечно, Англия, и основания для печали у Блэкберна были. Активные атомные работы начались в Англии раньше, чем в США - в 1940 году, английские специалисты принимали участие в американском Манхэттенском проекте, и в начале января 1947 года специальный правительственный комитет с кодовым наименованием "Джен-163" под председательством премьер-министра Клемента Эттли принял решение о курсе на обретение ядерного статуса. Однако лишь утром 3 октября 1952 года у островов Монте-Белло, неподалёку от северо-западных берегов Австралии, на борту списанного фрегата, была взорвана первая английская атомная бомба.
То есть дело было не столько в "атомных" секретах, которые способна добыть разведка, сколько в общем экономическом и научно-техническом потенциале державы, начавшей атомные работы.
У Блэкберна хватило объективности высмеять предположения, что Советский Союз обязан своей бомбой информации разведки. Он признал:
"Прежде всего вопрос о производстве в значительном количестве атомной энергии не зависит от секретов, для этого необходимы организованные усилия учёных, техников и инженеров, и это открытие являлось скорее производственным, чем научным чудом".
Спорить с таким заявлением не приходится.
Политический обозреватель еженедельного итальянского журнала "Темпо" Роберто Канделупо иронически заметил:
"Американцам пришлось скоро признать, что в отношении атомной бомбы в СССР американский 1952 год (ожидаемый в США срок реализации советского Атомного проекта. - С.К.) наступил в 1949 году.
Россия дала потрясающее доказательство своей воли, своей способности к труду и умения сохранять тайну. Колоссальными были их научные усилия, колоссальной была их организационная работа, титаническая воля Сталина победила".
Всё написал итальянец верно, в том числе - относительно титанической воли Сталина и умения России сохранять тайну. Но вряд ли даже западные спецслужбы знали тогда, что слова "колоссальная организационная работа" следовало относить прежде всего к Лаврентию Берии, "разменявшему" в год нашего первого испытания полсотни лет.
Что же до Америки, то она испытала такой шок, подобные которому она испытала впоследствии ещё лишь три раза - осенью 1957 года после сообщения о запуске в СССР первого искусственного спутника Земли, весной 1961 года - после запуска Гагарина, и осенью 1962 года в период Карибского ракетного кризиса.
Член палаты представителей Конгресса США Ренкин предложил перевести столицу США из Вашингтона в небольшой городок Падьюка в штате Кентукки.
Сенатор Уайли направил министру обороны США Джексону письмо, где настаивал на переводе управлений Министерства обороны США из здания Пентагона и рассредоточении их по стране.
Это, конечно, были проявления политической паранойи, но помнить о них нам не мешает - как только Америка начинает чувствовать свою уязвимость, она тут же теряет всякую выдержку и сразу же поджимает хвост.
И что интересно и показательно - все четыре "вселенских" шока Америки были прямо связаны с деятельностью Лаврентия Берии - не только в Атомном советском проекте, но ив проекте Ракетном.
И далее я именно на последнем остановлюсь.
УЖЕ АРЕСТОВАННЫЙ и унижаемый, Берия в "письме из бункера" писал Маленкову 1 июля 1953 года:
"Особо должен отметить нашу совместную активную многолетнюю работу в Специальном Комитете при Совете Министров по созданию атомного оружия, а позже по системе "Комета" и "Беркут" - управляемых снарядов. <.>
По "Беркуту" испытания закончены удачно. Теперь все дело обеспечить производство в серии и соответствующими кадрами, и в этой области делается очень много соответствующими министерствами. Главное на основе "Кометы" и "Беркута" есть колоссальные возможности дальнейших улучшений в области управляемых снарядов как в смысле точности, так и по скорости и дальности. Специальный доклад готовится для правительства. Это оружие надо двигать вперед, это настоящее будущее, которым надо вооружить армию нашей Страны. США и Англия придают этому исключительное значение. Повторяю, все это достигнуто потому, что этого хотела Партия и Правительство, но хотел сказать, и тут мы совместно работали…"
Угу!
"И мы пахали." - Берия, находясь в бедственном положении, напоминал
Маленкову об их "совместной активной многолетней работе" по руководству оборонными проектами, явно преувеличивая "заслуги" последнего.
Хотя формально возразить было нечего - Маленков действительно входил в официальное руководство и атомными, и ракетными работами. Однако не только атомщики, но и ракетчики знали Берию. И курирование Берией ракетных работ шло по трём направлениям:
- разработка крылатой ракеты "Комета";
- разработка системы "Беркут" для ракетной обороны Москвы от воздушного налёта;
- разработка баллистических ракет дальнего действия.
Первые два момента известны сегодня лучше хотя бы потому, что проекты "Комета" и "Беркут" вёл сын Берии - Серго Берия. Но то, что Лаврентий Берия много сделал и для развития советских работ по тем ракетам, которые позже стали называть "межконтинентальными баллистическими", известно гораздо хуже.
Поэтому я, достаточно кратко остановившись на "Комете" и "Беркуте", больше места отведу под третью, менее известную, "ракетную" "ипостась" Берии.
ПЕРВОЕ Постановление Совета Министров СССР № 3140-1028сс о начале разработки беспилотного авиационно-ракетного комплекса "Комета" с ядерным боевым оснащением было принято в сентябре 1947 года - ещё до того, как это самое оснащение было создано. Впрочем, предусматривалось оснащение комплекса и обычной боевой частью.
Разработкой комплекса "Комета" должно было заниматься - как головное - специальное конструкторское бюро КБ-1 под руководством П.Н. Куксенко и С.Л. Берии - сына Л.П. Берии. В качестве первого носителя использовался поршневой бомбардировщик Ту-4, а позднее - реактивный бомбардировщик Ту-16.
Павел Николаевич Куксенко (1896–1980) - советский учёный и конструктор в области радиотехники, был человеком талантливым, но и Серго Берия был в КБ-1 отнюдь не "свадебным генералом".
КБ-1 занималось не только (да, пожалуй, долгое время и не столько) системой "Комета", но и системой "Беркут", разговор о которой ещё будет. Поэтому отработана "Комета" была только к 1952 году, и в мае этого года Берия вместе с сыном Серго, который был техническим руководителем комплексных испытаний, руководил Государственными испытаниями "Кометы".
Испытания проходили в Крыму на Чёрном море на базе "атомного" 71-го полигона ВВС, который базировался в районе г. Керчи (посёлок Багерово). Крылатая ракета, похожая на самолёт со стреловидным крылом, прошила борт списанного крейсера "Красный Кавказ" и вышла с другого борта. Но этому успеху предшествовала длительная и опасная работа.
Специфика отработки "Кометы" - беспилотного в принципе летательного аппарата заключалась в том, что для отработки систем отцепки ракеты и её конструкции требовалось совершить много полётов в пилотируемом режиме.
Кабина лётчика в "самолёте"-малютке была при этом не то что тесной, а теснейшей - в "штатном" варианте лётчик ведь не требовался, и на риск подобного "пилотирования" могли пойти только "штучные" асы.
Основную лётную отработку беспилотного авиационно-ракетного ядерного комплекса "Комета" провёл Султан Амет-Хан (1920–1971), дважды Герой Советского Союза, крымский татарин, во время войны лично сбивший 30 самолётов и 15 в группе. Появление третьего лётчика - трижды Героя Советского Союза в мирное время вызвало бы слишком много толков, и только поэтому Амет-Хан третью Золотую Звезду за свои героические полёты не получил, в 1953 году ему в числе других разработчиков комплекса была присуждена Сталинская премия.
Султан стал верным другом Серго Берии. Обращаю внимание читателя: Амет-Хан был крымским татарином, однако это не помешало ему подружиться с сыном того, кто руководил выселением его соплеменников из Крыма. Одно это показывает, что крымские татары - именно как народ - очень провинились перед Родиной. И честный до последней капли крови Султан это понимал. Погиб он уже в 1971 году - при испытаниях нового двигателя на самолёте-лаборатории.
Двумя другими испытателями "Кометы" стали Сергей Николаевич Анохин (1910–1986) и Василий Георгиевич Павлов (1916 - не раньше 1998). За проявленные мужество и героизм при испытании системы "Комета" оба 3 февраля 1953 года были удостоены звания Героя Советского Союза. Втроём с Амет-Ханом они совершили 150 пилотируемых испытательных полётов на беспилотном летательном аппарате. Это был не только огромный риск, но и проявление высочайшего профессионального мастерства.
Однако "Комета" была системой ударной, а после войны для СССР наиболее жизненно важными оказывались оборонительные системы, и именно такой системой являлась система "Беркут", призванная исключить прорыв к Москве даже одного американского бомбардировщика - носителя ядерного оружия.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ Совета Министров СССР № 3389-1426сс/оп ("особая папка") о начале работ по системе противовоздушной обороны (ПВО) Москвы "Беркут" было принято 9 августа 1950 года. Система была настолько засекречена, что о её разработке военное ведомство не осведомляли.
Эта система - "праматерь" всех последующих систем ПВО СССР, а "крёстным" её "отцом" был Лаврентий Берия.
Чтобы читателю были понятнее масштабы этой первой в СССР и, собственно, первой в мире комплексной системы ПВО, приведу её основной состав. В систему "Беркут" входили как составные части:
- радиолокационная станция дальнего обнаружения цели;
- радиолокационная станция наведения на цель;
- зенитная управляемая ракета (ЗУР) В-300 разработки КБ Лавочкина;
- истребитель-перехватчик, оснащённый ракетами "воздух - воздух".
А чтобы было понятнее напряжение работ, сообщу, что, по словам Главного конструктора, Героя Социалистического Труда Семёна Алексеевича Лавочкина, создателя знаменитых истребителей времён войны Ла-5 и Ла-7 и затем ряда реактивных истребителей, работать по "Беркуту" было так трудно, как не было трудно даже в годы войны.
Беспрецедентная спешка была вызвана тем, что Сталин и Берия имели достоверные сведения о реальной угрозе атомной войны Запада против СССР, которая началась бы, безусловно, с атомной бомбардировки Москвы.
Почему система ПВО Москвы получила наименование "Беркут", точно установить сегодня нельзя, однако ветераны КБ-1 сходятся на том, что оно образовано из начальных слогов фамилий Главных конструкторов системы - Берии и Куксенко. Ведь система "Беркут", как и "Комета", разрабатывалась в КБ-1.
Павел Куксенко и Серго Берия имели статус Главных конструкторов, единственным же заместителем Главного конструктора был назначен будущий академик и Герой Социалистического Труда А. А. Расплетин, создатель центрального радиолокатора наведения Б-200, обеспечившего одновременное сопровождение до 20 целей.
Радиолокаторы первых американских зенитных ракетных комплексов "Найк-Аякс" в отличие от многофункционального секторного локатора Расплетина могли сопровождать лишь одну цель.