Президиум предложил принять ряд мер для оздоровления обстановки. Однако партруководство республики выводов серьезных не извлекает, амбиции свои только внешне камуфлирует и меняет лишь рисунок тактики. Л.И. Мирзоян опросом проводит 15 июня 1929 года решение Объединенного Президиума ЦК и Бакинского АзКП(б), которое вроде бы одобряет и принимает к руководству постановление ЗККК, но подчеркивает, что этот документ находится лишь в русле выводов, своевременно сделанных самой парторганизацией. А эти выводы, по существу, спускают все на тормозах: никто не осужден, никто не наказан сурово (Ризаев сам по собственному желанию уходит с поста, и ему предоставляют двухмесячный отпуск), анализа положения дел в ГПУ нет никакого, выводов по работе в целом парторганизации не дается. Зато трескотни и тарабарщины по поводу "беспощадной борьбы с рядом болезненных явлений", "о встречной волне творческой самокритики снизу" более чем достаточно. Среди выводов было постановление ЦК АКП(б) (от 16 марта 1929 года) о Реденсе. Что это за постановление, мне выяснить не удалось.
В этих условиях ЗКК ВКП(б) вынужден был вновь вернуться к вопросу. Пленум ЗКК ВКП(б) принимает очередное решение, в котором рекомендует Мирзояна "откомандировать в распоряжение ЦК ВКП(б)", приняв на пост первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана кандидатуру т. Гикало, постановление ЦК АКП(б) от 16 марта 1929 года объявляется отмененным.
Но "артель" товарища Мирзояна не сдается. После решения ЦК ВКП(б) о смене руководства Азербайджанской компартии старое руководство пытается поднять на свою защиту партийный актив, зажимает любую критику в свой адрес.
Номер бакинской газеты "Вышка", перепечатавший статью из газеты "Заря Востока" - "Исправить ошибки и недочеты руководства", конфискуется и сжигается.
8 июля 1929 года Президиум Заккрайкома отменяет запрет на эту статью и рекомендует всем газетам перепечатать ее, а 29–30 июля того же, 1929 года он принимает решение о передаче всех материалов на Мирзояна в распоряжение контрольного органа и ставит перед ЦК ВКП(б) вопрос о его пребывании в составе кандидатов в члены ЦК ВКП(б). При этом Ш.З. Элиаве поручалось присутствовать на заседании ЦКК ВКП(б) при разборе дела АзГПУ.
И, наконец, 10 августа 1929 года Президиум ЦК Азербайджанской компартии ставит последнюю точку. На этом заседании выступил М.К. Муранов, член ЦКК и ВЦИК с информацией о результатах разбора ряда дел по АзГПУ. Президиум решил выделить отдельно дела на Плешакова, Довлатова, Багдасарова и др., и особо на Мирзояна. Президиум ЦК АКП(б) попросил ЦК АКП(б) расследовать в деталях дело о выдаче Ризаеву 5000 рублей на развод с женой.
Вся эта история, начавшаяся с разбора С.Ф. Реденсом дела о самосуде в АзГПУ, выявила вещи принципиального значения. Прежде всего какую опасность таит в себе ослабление, а тем более отсутствие партийного контроля за деятельностью силовых учреждений, скатывание партийной верхушки на беспринципные отношения, потворствующие "своим людям", зажимающие критику собственных ошибок и просчетов. Эта опасность удваивается, если партийный лидер становится амбициозным князьком, считающим, что ему дозволено все.
Вот против каких людей, а отнюдь не против ленинской гвардии, шла тогда борьба, вот против каких людей были направлены сталинские чистки и репрессии.
В выступлениях И.В.Сталина на упоминавшемся мартовском Пленуме ЦК (1937 года) не случайно говорится о троцкистских и иных двурушниках. А двурушник - это тот, кто под личиной преданности служит совсем противоположным силам и целям.
Что касается той гвардии коммунистов, которая была по убеждению предана делу революции и, по словам Ленина, представляла собой тончайший слой в партии, то она-то и была крайне опасна для двурушников, именно ее они и пытались разложить и уничтожить.
Авторитет С.Ф. Реденса на посту председателя ГПУ Закавказья был высок, он награждается орденом Красного Знамени ЗСФСР, избирается от Азербайджанской компартии делегатом на XVI съезд ВКП(б), членом бюро ЗКК ВКП(б).
Я уже писал выше, чем закончился этот закавказский период биографии отца.
Но здесь хочу еще раз коснуться бойких сочинений Антона Антонова-Овсеенко, возжелавшего внести свой вклад в раскрытие "белых пятен" нашей истории. Высказывая свою версию причин перевода моего отца из Закавказья на Украину, он считает, что произошло это после задержания Реденса сотрудниками Берия у какой-то женщины, но это абсолютно нереально хотя бы потому, что председателя ГПУ всего региона никто из местных властей задержать не мог. Слышал я и такую историю, будто мой отец и Берия бегали по крышам и палили друг в друга из пистолетов из-за дамы сердца. Романтично, но в действительности ничего этого не было. Берия ведь прекрасно знал, с кем имеет дело, и вел себя соответствующим образом. Отец ценил деловые и организаторские способности Берия и даже полагал, что он может возглавить ГПУ Закавказья. Об этом говорится даже в его письме к Г.К. Орджоникидзе.
Но самому Берия отец был поперек "горла", и он, чтобы избавиться от него в регионе, постарался его скомпрометировать морально (мы об этом говорили выше).
Должен сказать, что лжи и фальши в сочинениях Антона Антонова-Овсеенко хватает с избытком и на веру их принимать нельзя. Чего стоят его россказни, например, о том, что Сталин пытался изнасиловать Надежду в салон-вагоне по пути в Царицын, а ее отец, Сергей Яковлевич Аллилуев, находившийся там же, пытался его застрелить. Да еще будто эту чушь ему передала моя мать! Да ведь Сталин и Надежда поженились задолго до этой поездки, и дед с ними в Царицын не ездил. И ничего подобного моя мать ему рассказывать не могла, о чем я скажу еще чуть позже.
Как известно, С.Ф. Реденс был арестован спустя восемнадцать дней после смерти Павла Аллилуева, старшего брата моей матери. Светлана в своей книге "Двадцать писем к другу" допустила серьезную неточность принципиального характера, когда написала, что в 1937 году был арестован мой отец, а Павел умер почти спустя год. Как раз эти события могли произойти только в такой последовательности: сначала умирает Павел, а потом арестовывают отца. Так это было в действительности. И я еще раз повторюсь: пока был жив Павел, отца арестовать было невозможно: документов или реальных фактов его враждебной деятельности не имелось, Павел, занимавший пост Главного комиссара бронетанковых войск, пользовался огромным уважением у Сталина и часто отстаивал перед ним оклеветанных людей, что было хорошо известно многим. Вот я и размышляю сегодня - была ли смерть Павла большим подарком для Берия, или он приложил к этому свою зловещую руку?..
Отца вызвали в Москву из Алма-Аты, где он занимал пост наркома внутренних дел Казахстана, буквально через две недели после смерти Павла. Он приехал в столицу 20 ноября 1938 года и сразу отправился домой, куда уже несколько раз звонили и просили отца тотчас прибыть в управление. Обычно жизнерадостный, общительный и веселый, Стах был в этот день хмурым и молчаливым. Уже выходя из квартиры, он вдруг обернулся к провожавшей его бабушке, Ольге Евгеньевне Аллилуевой, и тихо произнес: "Бойтесь, бойтесь, бойтесь жить". Эти слова глубоко поразили Ольгу Евгеньевну, и она вспоминала о них всю оставшуюся жизнь. Домой отец больше не вернулся.
С.Ф. Реденс был арестован в здании Управления НКВД на Лубянке. В московской квартире и в Алма-Ате были произведены обыски. Все вещи описаны, комнаты опечатаны. Плачущая мать, совершенно раздавленная случившимся, сидела в комнате, оставленной ей производившими обыск сотрудниками НКВД. Тут ее и застал мой дед, случайно зашедший к нам домой. Он сразу же позвонил Сталину и сказал, что хотел бы поселиться в нашей квартире. Сталин не возражал, дед сорвал с дверей комнат печати и с этого дня до самой смерти жил с нами вместе. Явившихся позже по какой-то надобности работников НКВД дед просто выгнал, о чем в деле отца за № 21527 имеется рапорт с жалобой, в рапорте сообщается, среди прочего, что, оказывается, жена Реденса - Анна Аллилуева, дочь Сергея Яковлевича и сестра жены Сталина.
Придя в себя, мать добралась до Сталина и попросила его вмешательства в дело отца. "Хорошо, - сказал он, - я приглашу в один из дней В.М. Молотова, а ты приезжай с Сергеем Яковлевичем. Сюда доставят Реденса, и мы будем разбираться".
Но произошло невероятное - в последний момент дед наотрез отказался поехать к Сталину, и мать отправилась к нему вдвоем с бабушкой. Ничего хорошего из этого не вышло. Отсутствие деда раздосадовало и сильно задело Сталина, он крупно поссорился с моей матерью и бабушкой, никакого разбирательства так и не было, и судьба отца была предрешена.
Почему дед поступил так, для меня остается загадкой. Дед Сталина уважал и никогда его не боялся, Сталин платил ему тем же. Как я уже говорил, дед в присутствии Берия говорил Сталину, что он враг; Сергей Яковлевич был человек независимых взглядов, и смелости ему всегда хватало. Думаю, остановить его могло только одно - прямая и недвусмысленная угроза расправиться со всей его семьей, и могла она исходить только от одного человека - самого Берия. И то, что дед в одночасье лишился двух близких людей, могло его убедить, что угроза эта не беспредметна. На этот вывод меня наталкивает и тот факт, что против отца практически ничего документального не было и разбирательство у Сталина могло закончиться только в пользу отца.
Когда отца арестовали, мне было меньше четырех лет, и в памяти остались какие-то отрывочные воспоминания-блики. Лето 1938 года, мы едем в открытой машине - отец, Леонид и я. Отец в форме, мы с братом в белых рубашках и черных пилотках с красными кисточками - испанках. В тот день в Алма-Ату привезли испанских детей, родители которых погибли на Гражданской войне против франкистов. Международных друзей мы тогда не предавали.
Еще одно воспоминание относится к лету-осени 1938 года. Отец был в отъезде в Москве, а в это время у него на работе случился пожар. Мать вызвали в управление, чтобы открыть сейф в его кабинете. Я помню эту просторную комнату, заполненную сизым дымом, и маму, стоящую у открытого сейфа. В памяти гнездятся совсем смутные воспоминания, связанные с обыском в нашей алма-атинской квартире.
Мать все-таки добилась свидания с отцом. На прощание он сказал ей: "Выходи замуж!". Она все поняла и похолодела. Значит, его ждет расстрел. Но до конца своей жизни она верила, что отец, которого она очень любила, жив и они еще встретятся. Эта вера подкреплялась рассказами о том, что отца видели в каких-то лагерях. А однажды, сразу после войны, к нам пришел человек, сказав, что он вернулся из лагеря, передал нам привет от отца, с которым, как уверял, сидел в одном лагере. Я был свидетелем этого разговора. Что это было - живая весточка от отца или чья-то провокация? Никто этого не знает и, видимо, уже не узнает никогда.
Дом на набережной
Этот дом, в котором мы, вернувшись из Алма-Аты, стали 1938 года жить постоянно, был построен в 1928–1931 годах, по проекту архитектора В.М. Иофана. Иофан был также автором проекта подмосковного санатория "Барвиха" (1931–1935), павильонов СССР на всемирных выставках в Париже (1937) и Нью-Йорке (1939), а также проекта Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя.
Дом на набережной был задуман как административно-жилой комплекс для членов правительства и старых большевиков. У москвичей он получил название "Дом правительства". В те годы дом относился к Хозяйственному управлению СНК СССР.
Дом респектабельный, удобный, он вмещает чуть более 500 квартир, разных по своим габаритам: в подъездах со стороны набережной Москвы-реки - самые обширные, с большими комнатами и широкими коридорами, а те, что примыкают к кинотеатру "Ударник", - поменьше.
На заднем дворе, выходящем на территорию, которую мы называли "церковкой" из-за находящейся там церкви Николы на Берсеньевке, XVI века, была расположена поликлиника Лечсанупра Кремля, прачечная, различные мастерские, складские помещения. Еще имелся гастроном и универмаг, которые обслуживали любого москвича, но все эти объекты входили в один комплекс, задуманный как образец социалистического быта. В этот комплекс входил еще Первый детский кинотеатр, теперь в нем Театр эстрады, над которым размещался большой спортзал с теннисным кортом и волейбольной площадкой, и кинотеатр "Ударник", один из лучших в Москве.
Дом стоит на острове. Его территория с фасада ограничивается улицей Серафимовича, состоящей всего из двух домов - нашего № 2 и дома № 5, который мы называли "передвижкой" - при строительстве Большого Каменного моста он был передвинут на несколько десятков метров. Улица Серафимовича одним концом упирается в Большой Каменный мост, а другим - в Малый Каменный мост. С тыльной стороны дом примыкает к церкви Николы на Берсеньевке и к городской электростанции, а дальше, до самой стрелки, где сливаются Москва-река и ее рукав и где находилась знаменитая в Москве гребная школа, простирается территория всемирно известной кондитерской фабрики "Красный Октябрь".
Церковь и стоящие рядом с ней постройки XIV–XVIII веков; дом Г.Л. Скуратова-Вельского, прозванного в народе Малютой, палаты думного дьяка Аверкия Кириллова - были окружены кирпичным забором, возведенным вместе с этими постройками, и имели обширные подземелья. Ребята, отважившиеся лазить по ним, находили человеческие черепа, а в кладке забора однажды был обнаружен скелет замурованного в ней человека. Поговаривали, что из подвалов Малюты Скуратова в Кремль шел под руслом Москвы-реки подземный ход, в котором и была спрятана знаменитая библиотека Ивана Грозного.
Вся территория вокруг этих строений была засажена вековыми липами. Это было прекрасное, тихое и уютное место, где прошло мое детство.
Жили мы в десятом подъезде. Все квартиры этого подъезда, кроме одной, были пятикомнатными, общей площадью примерно сто квадратных метров. Вот планировка нашей квартиры: от входной двери шел длинный коридор, упиравшийся в дальнюю большую комнату, окна которой выходили во двор на тыльную сторону Театра эстрады. Это был кабинет деда, Сергея Яковлевича Аллилуева. Сразу от входной двери справа располагалась тринадцатиметровая комната с большим во всю стену окном, это была комната старшего брата Леонида. Следующие двери вели направо - в столовую, налево - в детскую, где жили мы с няней Таней, в них соответственно было примерно двадцать пять и семнадцать метров. Из столовой можно было пройти в спальню матери, примерно такую же по площади, а из последней - в кабинет деда, то есть все три большие комнаты - проходные. Окна спальни, столовой и комнаты Леонида выходили на юг, в них всегда было много солнца, другие, наоборот, были темными и сумрачными, но в них приятно было находиться в жаркие, летние дни. Потолки в комнатах были высокими - три метра сорок, поэтому в них легко дышалось.
Кухня была длинная и узкая, метров двенадцать, под окном располагался вместительный стенной шкаф, где хранились продукты, еще в кухне была дверь грузового лифта с мусороприемником и антресоли для домашней утвари. Примерно такую планировку имели все квартиры в подъезде, только у квартир с нечетной нумерацией кухни были чуть поменьше, но квадратнее. В квартирах были балконы, а начиная с пятого этажа - по два балкона; на втором, пятом и восьмом были даже третьи, общие у четных и нечетных квартир, балконы. У нас, например, был балкон, общий со Светланой, которая жила в пятом подъезде.
Кто же жил в доме на набережной?
Над нами, на пятом этаже, жила семья Василия Васильевича Вахрушева. Сын тульского рабочего, слесарь по профессии, он за годы Советской власти вырос в крупного хозяйственного руководителя. Родившийся в 1902 году, он в 20-30-е годы становится директором Косогорского металлургического завода, затем Калининского вагонного завода, Каширской электростанции, Мосэнерго. В 1937 году тридцатипятилетний Вахрушев назначается народным комиссаром местной промышленности РСФСР, а в 1938 году - заместителем председателя, затем председателем СНК РСФСР. В 1939 году В.В. Вахрушев становится наркомом угольной промышленности СССР. В годы войны Василий Васильевич руководил эвакуацией промышленного оборудования из Донбасса в восточные районы страны, налаживал добычу коксующихся углей в Кузбассе и Караганде, а после - руководил восстановительными работами на шахтах Донецкого бассейна. Это был большой труженик, настоящий созидатель-государственник, подчинивший свою жизнь служению обществу. О таких людях говорят - сгорел на работе. Умер Вахрушев рано, когда ему было лишь сорок пять лет.
Внизу под нашей квартирой, на третьем этаже, жил Максим Захарович Сабуров. Он родился в 1900 году, а в 1941 году возглавил Госплан СССР, являясь одновременно заместителем Председателя Совнаркома СССР, то есть И.В. Сталина. Этот пост он занимал по 1944 год, затем через три года и до 1955-го вновь на этом посту. В 1955 году Сабуров был назначен первым заместителем Председателя Совета Министров СССР и занимал этот пост до 1957 года. В 1952 году он избирается членом Президиума ЦК КПСС, но 6 марта 1953 года, после смерти Сталина, он освобождается от обязанностей Председателя Госплана СССР и назначается министром машиностроения СССР. А после известного разгрома в 1957 году антипартийной группировки, которую поддерживал Сабуров, его отправляют на пенсию. М.З. Сабуров внес большой вклад в укрепление фундамента советской державы, ее поступательное развитие.
В квартире напротив жила семья Ивана Федоровича Тевосяна, одного из крупнейших организаторов и хозяйственников. Иван Федорович родился в 1902 году в городе Шуше в семье портного-кустаря. В 1918 году вступил в партию, через год был избран секретарем подпольного городского комитета партии в Баку, активный участник установления власти Советов в Азербайджане.