С другой стороны, по ряду вопросов - главным образом в экономической области - Морозов отстаивал консервативные взгляды. Так, он являлся последовательным противником фритредерства, то есть свободной торговли между различными странами и свободной конкуренции внутри страны. Между тем за фритредерские идеи ратовала либеральная часть чиновничества. Савва Тимофеевич, как прежде его отец, возглавлял ту часть купечества, которая считала, что государство должно при помощи протекционистской политики оградить русскую экономику от конкуренции с более развитой западной.
А. В. Амфитеатров представляет Савву Морозова лидером "бунтующего капитала", а П. А. Бурышкин в тон ему говорит: "На бирже и в Купеческой управе фронда начинается с выступления на общественную арену Саввы Тимофеевича Морозова, то есть с начала девяностых годов". Казалось бы, эти суждения вступают в противоречие с тем, что было сказано выше. Однако никакого противоречия здесь нет. Дело в том, что политические воззрения С. Т. Морозова были независимы и плохо укладывались в прокрустово ложе современных ему течений. Нужно хорошо понимать, что в этот период он не пытался протестовать против системы; все его усилия, весь его протест были направлены на изменение положения внутри системы и при помощи тех средств, которые эта система сама дала в его распоряжение.
Что касается религиозных представлений Саввы Тимофеевича, то здесь дело обстояло еще сложнее. Трудно проследить за душевными движениями человека, если сам он не желает, чтобы эти движения кто-либо увидел. И даже если временами проглядывают неясные сполохи от сильных перемен в душе, не стоит трактовать их однозначно. Особенно если этот человек, по выражению его современников, "ох, какой глубокий и сложный!". Тем не менее кое-что увидеть всё же можно.
Уже говорилось, что С. Т. Морозов был воспитан глубоко верующими людьми, с детства обретя навык молитвенного общения с Богом. Говорилось и о том, что на гимназической скамье он научился "не веровать в Бога". Тем не менее это не помешало ему на протяжении нескольких лет "занимать одно из первых мест" в совете Рогожской старообрядческой общины. Исследовательница Н. А. Филаткина пишет: "После кончины Тимофея Саввича произошел разрыв Саввы… с этой общиной, а в 1892 году Савва вследствие ряда не названных им причин отказался выполнять обязанности выборного. Видимо, этот разрыв произошел в результате его женитьбы на "разводке" Зинаиде Григорьевне, что было недопустимо в среде старообрядцев". Однако четкой взаимосвязи между этими событиями не прослеживается: к 1892 году прошло четыре года с момента женитьбы Саввы Тимофеевича на Зинаиде Григорьевне. Получается, что, не веруя в Бога и нарушив устои своей общины, С. Т. Морозов на протяжении нескольких лет все же продолжал активно участвовать в жизни общины - и та, несмотря на строгое отношение к нарушителям старообрядческих устоев, не исторгала его из своей среды. Более того, еще и в начале 1900-х годов, в период дружбы с Горьким, Савва Тимофеевич поддерживал контакты со староверческим сообществом. Так, может быть, Морозов не являлся тем атеистом, которым его принято изображать? Может, он был человеком шатающимся, не стойким в вере, но не покидающим ее окончательно?
Писатель, публицист Александр Валентинович Амфитеатров в романе "Дрогнувшая ночь", посвященном "памяти хорошего человека Саввы Тимофеевича Морозова", приводит любопытный эпизод. Он пишет: "Старая вера мешала Савве… быть утвержденным на посту… московского городского головы, хотя этого поста он и сам желал, и москвичи его в головы прочили. Да и в правительстве многие находили, что этот выбор был бы и представителен, и полезен, так как направил бы "будирующую" деятельность молодого купеческого лидера и капиталы, им повелеваемые, не к огорчению властей, но к утешению… Но, когда Савве совершенно ясно дали понять, что дело стоит только за присоединением его к православию, Савва под большие колокола не пошел и купить удовольствие головить на Москве отступничеством от веры отцов своих наотрез отказался.
- Да не все ли вам равно, Савва Тимофеевич? - убеждали его. - Ну, какой вы старовер?.. Образованный человек, интеллигент… Ну, на что вам далось ваше старообрядчество? Какой смысл вам за него держаться? Что вы в нем для себя нашли?
А он с улыбочкою, себе на уме, возражал:
- Как что-с? Прекрасная вера-с. Как отцы, так и мы. Очень хорошая вера-с. Купеческая-с".
Трудно сказать, имел ли этот эпизод место в действительности. Но, видимо, дыма без огня не бывает: Амфитеатров отлично знал и уважал Морозова, а потому вряд ли стал бы на пустом месте возводить напраслину на большого купца. Итак, он характеризует С. Т. Морозова как человека, не собиравшегося порывать с общиной и отказываться от веры предков даже ради предложенного ему высокого поста. Подтверждением подобного вывода служат строки из воспоминаний Д. А. Олсуфьева, университетского товарища Морозова. По словам Дмитрия Адамовича, "Морозов до конца жизни держался по семейным традициям старой веры, но… не имел никаких религиозных запросов; допускаю даже, что он был атеистом и, во всяком случае, полным религиозным индифферентом".
Олсуфьев очень осторожен в формулировках, и не зря. Судя по всему, Савва Тимофеевич, потеряв в отрочестве живую связь с Богом, тяготился этой потерей, постоянно искал, чем бы ему заполнить образовавшуюся в этом месте души пустоту. Об этом говорит один эпизод, приведенный Максимом Горьким. Он описывает похороны Антона Павловича Чехова - крупного писателя, драматурга, с которым и Горький, и Морозов были в теплых отношениях. Похороны состоялись в Москве 9 июля 1904 года. "Мы пришли с похорон А. П. Чехова и сидели в саду Морозова, настроенные угнетенно. Гроб писателя, так "нежно любимого" Москвою, был привезен в каком-то зеленом вагоне с надписью крупными буквами на дверях его: "Для устриц". Часть небольшой толпы, собравшейся на вокзал встретить писателя, пошла за гробом привезенного из Маньчжурии генерала Келлера и очень удивлялась тому, что Чехова хоронят с оркестром военной музыки. Когда ошибка выяснилась, некоторые веселые люди начали ухмыляться и хихикать. За гробом писателя шагало человек сто, не более… Какая-то дама в лиловом платье, идя под кружевным зонтиком, убеждала старика в роговых очках:
- Ах, он был удивительно милый и так остроумен…
Старик недоверчиво покашливал. День был жаркий, пыльный. Впереди процессии величественно ехал толстый околоточный на толстой белой лошади. Все это и еще многое было жестоко пошло и несовместимо с памятью о крупном и тонком художнике.
Проводив гроб до какого-то бульвара, Савва предложил мне ехать к нему пить кофе, и вот, сидя в саду, мы грустно заговорили об умершем, а потом отправились на кладбище. Мы приехали туда раньше, чем пришла похоронная процессия, и долго бродили среди могил. Савва философствовал:
- Все-таки - не очень остроумно, что жизнь заканчивается процессом гниения. Нечистоплотно. Хотя гниение суть тоже горение, но я предпочел бы взорваться, как динамитный патрон. Мысль о смерти не возбуждает у меня страха, а только брезгливое чувство, - момент погружения в смерть я представляю как падение в компостную яму. Последние минуты жизни должны быть наполнены ощущением засасывания тела какой-то липкой, едкой и удушливо-пахучей средой.
- Но ведь ты веришь в Бога?
Он тихо ответил:
- Я говорю о теле, оно не верит ни во что, кроме себя, и ничего кроме [себя] не хочет знать".
Вроде бы эти слова позволяют утверждать, что Савва Морозов являлся атеистом. Однако они свидетельствуют лишь о том, что купец всё еще не нашел, чем заполнить душевную пустоту, однако поисков не оставил. В диалоге с Горьким Морозов не отрицает своей веры в Бога. Просто, будучи человеком скрытным, он говорит своему собеседнику то, что ему понятно и приятно. А тот слышит то, что хочет слышать.
Наконец, хотелось бы привести еще один эпизод. Он фигурирует в воспоминаниях жены С. Т. Морозова, Зинаиды Григорьевны. 3. Г. Морозова рассказывает о крупном нижегородском купце-миллионщике Н. А. Бугрове: "Он был старообрядец, умный, способный, не женатый, любил очень Савву Тимофеевича] и говорил ему: если бы ты был, Савва, настоящий старообрядец, я бы тебе оставил всё свое состояние. А то тебя не поймешь - ты не церковник и не старообрядец, а бог знает кто ты". Бугров, человек проницательный, хорошо знавший Савву Морозова, не называет его прямо неверующим. В словах Николая Александровича можно увидеть другое: Савва Тимофеевич был одинаково далек как от старообрядческой, так и от Синодальной церкви. Мыкался между ними, но не смог сделать выбор в пользу той или другой или же в пользу полного отказа от веры.
Честно говоря, нет никакой возможности точно определить, какие религиозные принципы оставались живыми и действующими в сознании повзрослевшего Морозова. Вероятнее всего, он был агностиком, придерживаясь "старой веры" формально, по традиции, из нежелания конфликтовать со своим семейством и родной общественной средой. Но "вероятно" не значит "так и есть". В этом вопросе остается изрядная доля неопределенности. "Воинствующим безбожником" Савва Тимофеевич не был ни в какой период своей жизни. Глубоко верующим перестал быть в юности. А всё то, что находится в широком диапазоне от первого до последнего, с Морозовым вполне могло быть. Вера его сломалась - да. Но исчезла ли она до конца? Недоказуемо. И даже сомнительно…
По словам родни С. Т. Морозова, незадолго до смерти его видели в храме, со свечкой в руках. Что у него там металось в глубинах души и куда бы двинулся этот титанический человек, не приди его последний срок, бог весть.
Итак, к началу 1890-х годов Савва Тимофеевич Морозов окончательно сложился как личность. Четко оформились его политические, общественные, этические взгляды. С этого момента он занимает видные позиции сперва в руководстве семейным предприятием, а потом и в русской общественной жизни.
После смерти отца, зимой 1889/90 года, 27-летний С. Т. Морозов впервые почувствовал себя настоящим хозяином дела. Формально главой фирмы "Саввы Морозова сын и Кº" являлась Мария Федоровна. Тем не менее ее старший сын получил собственный, весьма обширный, участок работы, за который отвечал перед советом директоров. "Мария Федоровна оказала своему сыну самую высокую степень доверия, справедливо рассчитывая на его знания, приобретенные в стенах Московского и Кембриджского университетов". Согласно исследованию И. В. Поткиной, "4 ноября 1889 г. С. Т. Морозов, выполнявший до сего момента обязанности директора Правления с продолжительными перерывами, в связи со смертью отца стал ответствен за важнейшие направления: закупку оборудования, контроль над производством и качеством продукции, социальные вопросы". Вскоре, в марте 1890 года, Мария Федоровна поделит свои административные функции между тремя директорами: Саввой Тимофеевичем, А. А. Назаровым и И. А. Колесниковым. Этот триумвират и будет вырабатывать новую стратегию управления мануфактурой на протяжении всех 1890-х годов.
В конце 1889 года богородский 1-й гильдии купец Савва Морозов решил закрепить свое положение полноправного руководителя предприятия. Он устроил богатый банкет для поставщиков, имевших дело с Товариществом Никольской мануфактуры. Купец Н. А. Варенцов, который еще при жизни Тимофея Саввича стал одним из крупных поставщиков сырья на его фабрики, отзывался об этом с укоризной: "Саввой Тимофеевичем при начале вступления в свое дело был устроен пир только лицам, имеющим поставки на фабрику, в ресторане "Стрельна", известном своим роскошным зимним садом. Приглашенных было много, угощение обошлось дорого, но, несомненно, было сделано с целью, чтобы сразу стать к нужным для дела лицам в более близкие отношения и сделаться между ними популярным. Для интересов фирмы таковой пир не представлял никакой нужды, она и без того была очень интересна всем, имеющим с нею дела". Думается, Николай Александрович был слишком суров к Савве Тимофеевичу - а вернее сказать, пристрастен, как и во многих других своих отзывах об этом человеке. Если исходить из психологического облика молодого купца, станет ясно: он вовсе не искал "популярности" среди поставщиков. Скорее, старался понять, что представляют собой эти люди, каковы их слабые и сильные стороны. А такие наблюдения плохо проводить, сидя в директорском кресле и ведя деловую беседу с глазу на глаз. Куда как лучше наблюдать за людьми в непринужденной обстановке, за общим столом, когда дорогое вино и хорошая еда настраивают на благодушный лад.
В период коллегиального правления именно благодаря Савве Морозову в работе Никольской мануфактуры произошел ряд важнейших преобразований. Значительная их часть была направлена на то, чтобы свести к минимуму потери и убытки. Прежде всего Савва Тимофеевич поставил работу предприятия на солидную научную базу.
"Впервые в истории Никольской мануфактуры появляются составные части статистики производства и элементы научного прогнозирования". Составляются диаграммы расхода тепловой энергии "…с целью поиска оптимального режима работы паровых двигателей". Сравнивается стоимость разных видов топлива, чтобы точно знать, "в какое время года выгоднее употреблять нефть или торф". Проводятся статистические исследования, в ходе которых выявляются причина и процент бракованного товара и т. п. Характерно, что первые приказы о начале сбора этих данных появились в ноябре - декабре 1889 года. Получается, эти решения созрели в голове С. Т. Морозова еще при жизни его отца, однако возможности их реализовать у него в тот период не было. Она появилась лишь после кончины Т. С. Морозова.
При бумагопрядильной фабрике была создана испытательная станция. На ней определялись свойства и качество производимых товаров, а также поступавших извне образцов. Благодаря регулярным справкам о состоянии хлопкового рынка и о настроении на товарных американских и английских биржах, которые поступали из разных источников, появлялась возможность прогнозировать момент понижения цен и экономить на закупках сырья. А совершенствование системы по учету и контролю средств позволяло избежать их нецелевого расходования. Основной целью всех перечисленных мероприятий являлось снижение издержек производства и лишних расходов.
Еще одно важное направление деятельности С. Т. Морозова - обновление материальной базы производства. Только за одно десятилетие, с 1891 по 1902 год, на расширение и развитие предприятия была потрачена поистине фантастическая сумма - более 7,5 миллиона рублей. Было закуплено новейшее оборудование, улучшилась энергетическая оснащенность предприятия. Появились первые мощные паровые машины новейшего образца, привезенные из Германии. Пройдет всего несколько лет, и в 1903 году будет произведена еще одна замена устаревших паровых двигателей новыми, более мощными. Этот момент описывает Марк Алданов в романе "Самоубийство".
Во время обхода фабрик С. Т. Морозов "в одной из мастерских… остановился у машин, которые главный инженер предлагал заменить новейшими, хотя и эти были выписаны из Англии не очень давно… Спросил о машинах и старших рабочих. Их мнение очень ценил… После недолгого совещания с управляющим расчет инженера был признан правильным, и новые машины заказаны, хотя это означало большой расход: на машины Морозов денег не жалел. Русская техника должна была сравняться с западной". Столь частое обновление материальной базы было редким достижением. Далеко не каждая текстильная фабрика в Российской империи могла позволить себе подобную роскошь! А ведь одновременно с закупкой оборудования шло расширение предприятия; в 1895–1899 годах строились новые фабрики, оснащенные по последнему слову науки. "Это были светлые и просторные корпуса, в которых легко дышалось и работалось". Иными словами, при поддержке других директоров Савва Тимофеевич Морозов за несколько лет провел масштабную техническую модернизацию предприятия. Благодаря его деятельности Никольская мануфактура в конце XIX века стала одним из самых передовых в техническом отношении предприятий Европы.