"Однажды утром Лахири Махасайя вошел в свою комнатку за какой-то статьей; я быстро последовала за ним. Охваченная горечью, я злобно заговорила с ним:
- Ты проводишь все время с учениками. А как же твои обязанности по отношению к жене и детям? Жаль, что ты не заботишься о том, чтобы достать больше денег для семьи.
Господин с минуту глядел на меня, а потом - о чудо! - исчез. В страхе и трепете услышала я голос, звучащий со всех концов комнаты.
- Все сущее - ничто, разве ты не видишь? Разве может ничто, вроде меня, обеспечить тебе богатства?
- Гуру-джи, - вскричала я, - миллион раз прошу у тебя прощения! Грешные глаза мои больше не могут видеть тебя; прошу, яви свой священный облик.
- Я здесь.
Ответ прозвучал сверху. Я подняла глаза и увидела, как господин явился из воздуха; голова его касалась потолка. Глаза горели ослепительным пламенем. Вне себя от страха я, рыдая, пала к его ногам, когда он спокойно опустился на пол.
- Женщина, - сказал он, - ищи божественных сокровищ, не жалкой земной мишуры…
Читать это через сорок лет после знакомства моих родителей - все равно, что читать некролог по нашей семье, написанный еще до того, как она была создана, или вернуться к началу трагедии и, пользуясь приобретенным знанием, расшифровать до конца таинственное прорицание оракула об ркасной судьбе, ожидающей героя. "Через несколько месяцев после посвящения я вдруг почувствовала себя заброшенной, в пренебрежении… Ты проводишь все время с учениками. А как же твои обязанности по отношению к жене и детям?" Но все еще было впереди.
Хотя отношения Лахири Махасайи и его жены самым непосредственным образом предвосхищали семейную жизнь моих родителей, я убеждена, что, не будь учения Лахири Махасайи, не было бы ни брака между ними, ни моего рождения - так погружен был отец в проповеди Рамакришны. Учение Йогананды предоставило отцу возможность "съесть свой кусок пирога", показало, что институт брака не столь уж безнадежно принижает мужчину, отбрасывая его в кармическом продвижении на несколько жизней назад (вспомните, как Тедди замечает, что именно женщина виновата в его нынешней реинкарнации в теле американского мальчика). Не нахожу ничего - прелестного" ни в его учении, ни в семенной жизни, которая никак не может служить моделью супружества, - однако не годится говорить дурно о человеке, чьи проповеди непосредственно способствовали моему появлению на свет.
Мать, хотела детей, и поэтому, как она говорила, в нужные дни цикла за обедом щедро подливала отцу вина.
Прочитав вместе "Автобиографию йога" осенью 1954 года, они, каждый по отдельности, написали в Братство Самореализации, которое эту книгу выпустило. Джерри вскоре спросил, не может ли братство порекомендовать учителя-гуру, живущего где-нибудь неподалеку, который мог бы посвятить Клэр и его в таинства учения. Один из членов братства ответил, что ближайший из посвященных, кого он может рекомендовать, - Свами Премананда, который недавно открыл храм приверженцев учения недалеко от Вашингтона, и предложил Джерри списаться с ним. Джерри написал немедленно. Свами Премананда ответил, что примет их после заключения брака и введет в храм как благоверных домохозяев. Им было велено в день прибытия воздержаться от завтрака и принести с собой даяния - свежие фрукты, цветы и немного денег.
Клэр бывала в центре Вивекананды на Пятой авеню, ей нравилось, что там тихо, как в церкви, и такие же высокие своды. После цветистой автобиографии Парамахансы Йогананды ум ее был полон видений: шафрановые облачения, ароматные свечи, сверкающие дворцы в небесах индийского пантеона. Но, сойдя с поезда, они очутились в пригороде, где жил средний и низший класс: "вокзальные носильщики и продавцы в бакалейных лавках - вот какая там была атмосфера. Я не привыкла к подобной публике". Сам храм был "милым, похожим на магазин, на бакалейную лавочку". Потом, рассмешив меня, она подытожила свое впечатление от ашрама: "Ну, знаешь, где продают яблочный пирог". Расхохотавшись, я выпалила: "Мама, какой пирог, на какой планете?" После некоторой самореализации она, слава богу, рассмеялась тоже.
По мере того, как она рассказывала, история о "примерной девочке" давала задний ход: карета и кучера Золушки вновь становились тыквой и крысами. "Милый" храм первоначальной версии стал "безвкусно убранным пригородным кабаком. На алтарном столе стояли фотографии". (Это замечание понятно в устах молодой женщины, которая выросла, видя на стенах родительского дома алтарные образы Джотто и Фра Анджелико.) И наконец: "Мне не нравились низкие потолки этой жуткой хибары".
Их встретил "милый, приятный маленький индиец, лет сорока, но так сразу не скажешь". Мать сказала, что вокруг этого человека не видно было "сияния славы", как в книге Иогананды. "Без облачения его бы никто и не заметил". Джерри и Клэр переговорили с гуру после обычной утренней службы, во время которой прихожане пели "знакомые гимны, но со странными словами. Он нам дал по мантре и научил, как задерживать дыхание и видеть воочию, как ты дышишь". Крийя-йога, упражнения для дыхания, умиротворяли ее и успокаивали. Им было велено практиковаться десять минут утром и десять минут вечером. Когда они увидят белый свет посередине лба, пускай приходят для более продвинутого обучения, сказал Премананда. Я, дитя просвещенного века, закатила глаза: "Ну и ну!" - "Нет, нет, - возразила мать. - Я этот свет видела, думаю, тут что-то связанное с биологией, с третьим глазом. Но я туда не вернулась. Я пошла в другое место".
"Этим вечером в поезде, на обратном пути в Корниш, мы с Джерри занимались любовью в нашем купе. Было так приятно… мы нечасто занимались любовью, плоть была злом… Я уверена, что зачала тебя той ночыо".
6
Затворничество
Затворничество: 1)образ жизни затворника, отшельника, давшего обет не выходите, из своей кельи; 2) образ жизни человека, оказавшегося в полном одиночестве, в заточении.
Словарь Уэбстера
Когда беременность Клэр стала заметной, влечение. Джерри, вспоминает она, сменилось "омерзением". В беременности каждой женщины, за исключением, возможно, самой Девы Марии, наступает такой период, когда иллюзию девственности поддерживать невозможно. Исчезла та чистая послушница, которую, как того желал отчаянно и страстно де Домье-Смит, увел с зеленых монастырских лугов Пьер Абеляр. Клэр потеряла чистоту; теперь мотив любого ее поступка был запятнан подозрением.
Мать рассказывала, что до женитьбы они с отцом встречались со многими его друзьями и часто ездили в Нью-Йорк или Бостон; однако после свадьбы ее изоляция все возрастала - до такой степени, что она стала чувствовать себя "фактически пленницей". Начиная с четвертого месяца ее беременности, они ни с кем не видались.
Надо, чтобы вы уяснили для себя одну вещь. В Корнише "не видаться ни с кем" вовсе не значит, что вы перестали принимать гостей; это значит, что на глаза вам не попадается ни единая живая душа, за исключением, может быть, Алекса Уайта, который раз в две недели забирал у нас мусор и отвозил на свалку, или мистера Маккоули, который бросал письма в почтовый ящик на перекрестке, располагавшемся внизу, в четверти мили от дома, и заходил только в том случае, если отец должен был что-то подписать. Мать точно не помнит, когда наконец провели телефон, - но кому она могла позвонить? Она сожгла все мосты: так хотел мой отец. Он требовал, как мать говорила, чтобы она не брала с собой в Корниш ничего из своей прошлой студенческой жизни в Рэдклиффе. Она сожгла все свои бумаги, включая фрагменты рассказов и драм, которые она писала в колледже. Что же до того, чтобы поддерживать контакты со школьными подругами и семьей, мать могла и не рассказывать мне о том, как отец решил этот вопрос: я сама видела все эти годы, как высмеивал он любого друга, какой только у нес появлялся, любую попытку сближения с ее семьей. Навещать его семью - превосходно; однако визиты к моей бабушке со стороны матери были источником постоянных трений. Даже я, малышка, должна была тут же, на месте, ответить ему: как можно принимать подарки и поездки на отдых от человека, который, раз он так постановил, "недостоин уважения". До сих пор он терзает свою молодую жену Колин за то, что она поддерживает отношения со своей семьей, будто желание увидеться с родными - знак постыдной слабости и несовершенства. Оставь все и следуй за мной.
Моя мать, живя "фактически пленницей" в Корнише, нечасто видалась и с отцом. Она рассказывала, что Джерри, пока публиковался, еще не выработал тот удобный, ставший рутиной распорядок дня, который я хорошо помню: он вставал на заре, работал где-то до полудня, ездил в Виндзор за почтой, возвращался домой и отвечал на письма, которые называл "проклятым хламом на моем столе", и на этом заканчивал дневные труды, оставляя время, чтобы покопаться в саду, поиграть с детьми и собаками, сделать что-нибудь по дому. А тогда шестнадцать часов работы были для него нормой; он мог даже просидеть всю ночь и весь следующий день.
Когда он бывал дома, на Клэр сваливалось еще больше дел. Дом был примитивный - ни горячей воды, ни нормального отопления; но Джерри требовал комфорта, "как на Парк-авеню". Как и великий Торо, которому мать приносила еду в его лесную хижину, мой отец требовал, чтобы его кормили трижды в день, "как в нью-йоркских ресторанах", да еще стряпали его любимые блюда - так, по крайней мере, получается со слов матери. Потом, как раз когда она с этим научилась справляться, "было установлено, что простыни следует стирать и гладить дважды в неделю - когда горячей воды нет, а холодная на всем оставляет ржавые пятна. Прямо как в сказке, где бедная девушка старается изо всех сил, а ей все время подкидывают невыполнимые задания… Я была в отчаянии, загнана в ловушку. И меня же Джерри делал мишенью бесконечных, язвительных придирок, когда мне не удавалось удовлетворить его запросы".
Не все, конечно, было как в страшной сказке. Мать говорит, что полюбила красоту Корниша, свой сад, мир и покой. Любила она и фотографии индийских гуру, составлявшие ей компанию. "Они были как образа святых, какие я хранила в детстве, когда была католичкой". Прилежно, с радостью она занималась крийя-йогой по Йогананде, утром и вечером. Однако же мир и покой никогда не длились подолгу. "Я хотела продолжать это [крийя-йогу], но Джерри перебросился на дианетику. Думаю, он ходил к самому Л. Рону Хаббарду. Придирался ко мне, докучал, выискивая у меня мысли, противоречащие дианетике. Эти мысли, мол, тебе вредят. Но скоро и в этом разочаровался и перешел к "христианской науке", а я все сражалась с техникой крийя-йоги. Но бросила после твоего рождения: была слишком угнетена".
Радикальные перемены в нем подчинялись внушающей тревогу закономерности. Когда он почти завершал "домашний вариант" какого-то своего произведения, то на долгие недели уезжал работать в Нью-Йорк, Монреаль или Атлантик-Сити. Мать вспоминала, что порой он пропадал чуть не по месяцу и возвращался, либо полностью перекроив произведение, которое хотел закончить, либо уничтожив его, и привозил с собой какой-нибудь новый "изм", которому мы должны были следовать. Это повторялось с каждой испорченной или неопубликованной книгой: дзэн-буддизм, индуизм Веданты с 1950-х годов и до сих пор время от времени; крийя-йога - в 1954–1955 годах; "христианская наука" с 1954 года и периодами до сегодняшнего дня; сайентология, в свое время называвшаяся дианетикой и 1950-е годы; что-то связанное с трудами Эдгара Кайса, а также гомеопатия и акупунктура - с 1960-х годов до сегодняшнего дня; макробиотика - с 1966 года до их с матерью развода.
Тем, что вечно выбивало ее из колеи и впервые заставило потерять веру в Джерри, было вовсе "не дурное обращение, от которого временами никуда не денешься, а отсутствие логики! Я должна была полностью отвергнуть то, что совсем недавно была вынуждена принять на все сто процентов, и прибиться к чему-то новому, тоже безоглядно, только потому, что Джерри нашел себе нового супервождя, нового Бога. Думаю, все это делалось, чтобы скрыть тот факт, что Джерри только что уничтожил, или испортил свое творение, или не может примириться с его качеством, или не выносит самой мысли о публикации".
Мне кажется, мать правильно определила природу того пламени, какое возжигало всякую новую веру: новый культ, или "изм", как она это называла, рождался из пепла загубленного труда. Тем не менее, не все, кто пишет с трудом, выходят из положения, поклоняясь воскресшему фениксу, новому гуру. Эта особенность отца оказала глубокое влияние на всех, кто был ему наиболее близок, - как на его кровных родных, так и на вымышленных героев его рассказов и повестей. В чем дело? Почему высыхал этот лес? Отчего так легко сгорал?
Одну из составляющих такого поведения я понимаю всеми фибрами моего существа. Даже наши привычные языковые клише говорят о том, как ранимы человеческие существа под огнем, под ужасным давлением: "Не бывает атеистов в окопах". В мучительные времена, когда потеряны карты или невозможно ф-у-н-к-ц-и-о-н-и-р-о-в-а-т-ь нормально, я, как "солдат во Франции", сержант из рассказа об Эсме, Холден и мой отец, всегда бывший солдатом, тоже просила спасения и тихой пристани у другого человеческого существа или у небесных воителей, распевая "Господи, Спасе, направь меня, прочерти мне карту жизни", в смертельном страхе цепляясь за своих спасителей, чуть ли не топя людей, которые пытались помочь, - так плотно приникала я к ним, так хваталась за них в панике. Люди, утратив путь, ищут твердый ориентир, будь то Полярная звезда, неизменная точка отсчета, либо, если все погружено во тьму, некий путеводный свет. Это справедливо и для мудрецов, удалившихся в пустыню, и для томимых жаждой глупцов, которые проходят мимо оазиса и гонятся за миражем, выбрав ложный ориентир.
Несколько лет назад в ответ на мои расспросы относительно увлечения отца различными сектами, в которые он вкладывал немалые деньги - от дзэн-буддистов до индуистской Веданты, от Храма Самореализации Йогананды до "христианской науки", от сайентологии Рона Хаббарда до последователей Эдгара Кейса, от макробиотики Джорджа Ошавы до восточной медицины и сборной солянки всяческих практик, включая призывы пить собственную мочу, говорить на разные голоса и сидеть в оргоновом ящике Райха, - мать прислала мне книгу "Культы и их последствия". Эта неоценимая книга послужила отправным пунктом для раскрытия секрета отцовских путешествий в зазеркалье.
Прежде всего, я поняла, что содержание этих, по определению матери, "измов" ничего не значит, они могут быть как истиной, так и абсолютной чушью: важно то, как культ воздействует на ум верующего, а также способ приобщения к вере, особая связь между верующим и верой: это и отличает секту от религии, или верования, или философии.