Сотворение брони - Яков Резник 13 стр.


А сама уже встала, и руки приподнялись, и глаза проверили, не появился ли кто за спиной и достаточно ли четырех рядов паркета между скамьей и сценой, чтобы импровизировать под любимую мелодию.

Она танцевала с наслаждением. Пальцы левой руки Игоря мягко лежали на предплечье девушки, пальцы правой волнующе-ласково, едва ощутимо касались ложбинки меж лопаток. Он вел Галю бережно, уверенно, не догадываясь, что эта поэма вошла в ее жизнь с первыми детскими радостями.

…Отец приходил с завода переодетый в наглаженную синюю косоворотку и брюки со стрелкой. От его распаренной горячим душем кожи исходил неистребимый запах кузницы. Когда он поднимал высоко на руках Галинку, целовал ее, она дышала вкусным, сладковатым запахом окалины, пропитавшим навечно скуластое лицо отца.

Он часто приносил ей гостинцы - конфеты в разноцветных обертках, пирожные и книжки с картинками то из библиотеки, то купленные в магазине. Мать укоряла: "Що дытыну балуешь да балуешь…", а сама была довольнешенька, что отец все ее да доченьку старается порадовать и знать не хочет пьяных компаний.

Он неспешно ел наваристый, со шкварками, борщ из деревянной вместительной миски и подмигивал Галинке: "Погоди, почитаем вместе". А она сказку послушает и скорее тянется к патефону, ищет пластинку с поэмой Фибиха, и отец не нарадуется, что дочурка любит то же, что и он. Когда подросла Галя, поняла: та пластинка напоминала отцу его юность, странствия из родного Прикарпатья к берегам Влтавы; напоминала, должно быть, славную пражаночку, с которой он танцевал, наверно, того Фибиха. Но любовь свою верную, на всю жизнь, и работу надежную нашел Федор Романов не на берегах Влтавы, а у Днепра - в селе нашел Романково, что слилось с городом Каменское, ставшим Днепродзержинском, городом детства и юности Галины. Там вместе с лаской отца и заботливостью матери в ее жизнь вошел чешский композитор Зденек Фибих.

…Заметив, как смягчилось, похорошело от ласковых звуков лицо Игоря, как вспыхнул в его глазах огонек, похожий на отцовский, Галя только сейчас вдруг догадалась, что мать ревновала отца не к девушке той далекой, а к его неизбывной, нерастраченной памяти о ней. "Неужели и этой встрече суждена мимолетность, как той, пражской?" - неожиданно подумала Галина.

- Что с вами?

Она не ответила - сама не понимала, что происходит с ней.

Его большие пальцы успокаивающе, нежно прошлись по косточке на предплечье и опять остались недвижимы; и она так же мгновенно успокоилась, как и взволновалась.

И в семилетке и в фельдшерской школе учились ребята, с которыми ей приятно было и потанцевать, и поговорить о том, о чем даже с девчонками не разговаривала. Но едва один попытается стать ей ближе, чем другие, она из какого-то непонятного чувства самозащиты тут же от него отворачивается.

А тут в первые же часы знакомства с Игорем позволяет ему смотреть на себя так, как никому другому не позволяла, и волнуется, и делает глупость за глупостью, которые еще вчера осудила бы в любой из подруг.

Голоса скрипки и виолончели растаяли, как последние лучи ушедшего за горизонт солнца, а они продолжали свой вальс, чувствуя нарастающую внутри них мелодию.

Еще три выходных - еще три встречи.

Чтобы не пропало ни минуты из дозволенного Игорю времени, Галина приходила к воротам военного городка раньше, чем появлялись танкисты, получавшие увольнение в город. Увидев Игоря, бежала к нему, будто вечность его не видела. Не замечая в упор глазеющих на нее солдат и более сдержанные взгляды женатых командиров, она брала его под руку, и они сворачивали не вправо, к городу, как все, а влево, к близкому поселку с крытыми соломой хатками и небольшими фруктовыми садами. Невдалеке вилась речушка с ветлами на берегу. В тени деревьев было свежо и тихо, и никто не мешал делиться тем, что росло в душе.

За неделю разлуки у каждого накапливалось столько новостей, мыслей, планов, что не терпелось все выложить, и разговор поначалу выглядел сумбурным.

- Биология?

- Профессор сказал: толковая девчонка.

- Мордочку отвернешь после второго "отлично"?

- Уже отвернула. И не нужен мне младший командир - подайте командарма!

- А младший уже рапорт написал: мы с будущим врачом Галинкой решили пожениться.

- Поспешишь - свой танк насмешишь.

Она отшучивалась, смеялась, а сама уже мечтала и верила: они будут вместе.

2

С трех сторон ровного, как столешница, плаца колонны охватили трибуну. На ней - знамя бывшей кавалерийской дивизии, ставшей в начале тридцатых годов механизированной бригадой.

Открыв митинг солидарности с борющейся Испанией, комбриг сказал о мятеже генерала Франко против законного республиканского правительства, о неравной схватке народа с фашизмом.

- Советские люди на стороне героической Испанской республики. И не словами, а делом!

Игорь стоял в двух шагах позади комбрига, дожидаясь, когда ему дадут слово от имени комсомольцев. До начала митинга Игорю казалось, что выступить нетрудно. Уже второй месяц газеты печатали сообщения о сборе денег, одежды и продуктов. Игорь говорил с ребятами своей роты - они отчислили месячный оклад в фонд Испании. Он думал призвать к тому же всех младших командиров и бойцов бригады. Но после речи комбрига понял: нельзя этим ограничиться. Испанцам нужны танки и танкисты, не могут они винтовками противостоять итальянским броневым колоннам и немецким "юнкерсам".

В последнюю встречу Галина спросила: "А тебе, Игорек, не прикажут?.." И слышалась в ее голосе боязнь за него. Но когда он ответил, что нельзя посылать регулярные части Красной Армии на край Европы, она неожиданно удивилась: "А как же женщины, дети? Их калечат, убивают…"

Как в полусне он услышал:

- От имени комсомольцев бригады - слово механику-водителю Мальгину.

Он шагнул к краю трибуны, обхватил ладонями перила:

- Прошу командование послать меня в Испанию.

Они условились встретиться в выходной в городском саду, там, где месяц назад впервые увидели друг друга.

Какие только слова не перебрала она в тот час ожидания, чтобы его обрадовать: "Отлично сдала последний экзамен… Принята в институт… Все прекрасно!.." Но, увидев Игоря, почувствовала вдруг: нет слов.

Он был бледен, голос рвался.

- Прости… Уезжаю… Сегодня…

Ответ пришел накануне вечером: рапорты танкистов-добровольцев удовлетворены. Меньше суток оставалось на сборы, а теперь уж до отъезда - несколько часов. И он не может ничего объяснить Галине…

Каблук солдатского сапога высверливал ямку в утрамбованной дорожке.

- Куда?..

Он продолжал, как конь копытом, рушить под собой землю.

- Надолго?..

На лбу у него выступили градины пота.

- До чего ж ты, Игорек, красноречив сегодня, - попыталась Галя пошутить, но ей это плохо давалось. - Писать будешь?

Он беспомощно опустил голову.

- Не буду спрашивать, не можешь - не говори. А я скажу: меня приняли, слышишь, приняли!

В глазах его блеснула радость, но только на мгновение.

В кулачок сжала она два пальца Игоря и, садясь на скамейку, сняла с него фуражку, вытерла пот со лба, провела мизинцем по вздутой синей жилке.

- Насупился… Я же верю, я же буду думать о тебе, писать тебе, если даже адреса не получу. Откладывать буду письма - прочтешь, когда возвратишься… Может быть, скоро?

- Неизвестно…

Он прижал ее к себе, почувствовал, что кости ее хрустнули, взмолился:

- Прости косолапого…

- Медведушка! Мне от твоих лап не больно.

- У меня к тебе просьба, не откажи, Галочка… Ты будешь получать переводы по аттестату…

- Нет-нет, ни за что! Мы же не муж и жена! И потом, мне ничего не нужно.

- У меня ж никого нет ближе тебя, а деньги, к чему они мне…

- У тебя же дядя в Свердловске - посылай ему.

Она поняла, что он уезжает куда-то далеко, что он по доброте своей и любви хочет облегчить ей учебу, но что-то не давало согласиться.

- Я боюсь… боюсь тебя потерять…

Они сидели, обнявшись, и шептали друг другу слова, полные тески и нежности.

В правительственной командировке

1

Бойкий Николай Цыганов, вхожий во все окружные и центральные военные учреждения, и тот не мог ничего узнать о судьбе Игоря - как будто испарился человек.

Единственное, что он услышал: Мальгин в правительственной командировке.

Что сказать Гале?

Он встретил ее в институте после лекций и, провожая по безлюдному переулку к общежитию, говорил непривычно витиевато и таким тоном, словно узнал в Москве что-то обнадеживающее.

- Что значит правительственная командировка? Жив ли, и этого не знают?.. Может быть, Игоря уже нет…

Ее трясло. В пальто из дешевой хлопчатки без ватина было холодно, но еще холодней становилось от отчаяния.

- Игорь жив! Он вернется! Вот увидишь!

Она испытующе глядела в глаза Николая. Его искренняя вера в Игоря успокаивала, но ненадолго.

- Почему же скрывают? Скажите честно: Игорь в Испании?

Она подумала об этом, когда прочитала в газете телеграмму Центрального Комитета компартии Испании с благодарностью советскому народу за братскую помощь республике. В ответной телеграмме Сталин писал, что трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего прогрессивного человечества.

В той ответной телеграмме не было и намека на помощь людьми и военной техникой, но не могло же правительство ограничиться отправкой продовольствия и медикаментов. Чьи же танки и самолеты появились у республиканцев, если не советские?.. Какие танкисты, как передает радио, смертным боем бьют фашистов, если не Игорь и его товарищи? Он там, только там!

- Я фельдшер, работала в клинике… - Галя задыхалась и от острого воющего ветра, и от волнения. - И стрелять умею… Я должна в Испанию… Попросите за меня!

Обнадежить?.. Николай знал, что девушек не посылали и не пошлют в Испанию. Но зачеркнуть ее мечту не поднималась рука. А ей казалось, что он может ей помочь, но жалеет - боится как бы не погибла. И его молчание оскорбило Галю. Она остановила Николая жестом, чтоб дальше не провожал, и быстро пошла к общежитию.

Цыганов глядел ей вслед и думал, что вот так, в этом тонком, не для зимы, пальто, в этих резиновых, промерзших насквозь ботиках Галя побежала бы сейчас, если б могла, до самой границы, а там дальше и дальше до Пиренейских гор, за которыми ей мерещится Игорь.

2

Двадцать семь танкистов прибыли в Москву из различных гарнизонов. Этих первых добровольцев свели в группу Фрола Жезлова, чтобы отправить к испанским берегам.

Задача не из легких. Одну боевую машину, одного человека и то трудно втайне перевезти с одного края континента на другой. А переправить с востока Европы на ее далекий пылающий юго-запад надо было сотни людей и машин, тысячи снарядов, миллионы патронов.

Когда знакомились, все были в военной форме. У Жезлова - три шпалы в петлицах, у Игоря и его товарищей - треугольники младшего командного состава. К вечеру их повели не то на склад, не то в магазин, где не было ни покупателей, ни продавцов, а на полках - любых размеров, расцветок и покроя гражданские костюмы, верхние рубашки и обувь. "Выбирайте что кому нравится", - сказал сопровождающий.

Три недели дожидались в южном порту парохода. Из дома почти не выходили. Самостоятельно пытались выучить хоть с полсотни испанских слов, необходимых для первого общения. Знакомились по переводной литературе с новинками итальянской и немецкой военной техники. Искали подходящую замену своих имен и фамилий на испанский лад. Но только в Испании Миши и Пети стали Мигелями и Педро, а Игоря новые друзья на Пиренеях перекрестили в Мальгинио.

В предрассветный час добровольцы незаметно для посторонних погрузились в старенькое судно, чей хозяин и экипаж, жители Кипра, представления не имели, кого они повезут, и согласились идти в опасный рейс, получив, должно быть, солидный куш.

Одно преимущество имел пароходик перед другими кораблями: вряд ли в зарубежных водах могло кому прийти в голову, что на латаной-перелатаной посудине станут пробираться в Испанию советские люди.

Шли через Босфор и Дарданеллы, Мраморным и Средиземным морями, где шныряли фашистские пираты, готовые по малейшему подозрению пустить ко дну любое идущее в Испанию судно.

Высадились в порту Картахена - там должен был через несколько дней пришвартоваться теплоход "Комсомолец".

Теплоход подошел ночью. Портовые рабочие занялись выгрузкой мешков с зерном и сахаром, ящиков с медикаментами, мясными консервами, банками сгущенного молока. Танкистам Жезлова и матросам "Комсомольца" предстояло поднять из трюмов странные домики с днищами в два слоя дубовых досок.

- Какие-то домики… - Игорь удивленно посмотрел на Жезлова. - Наверное, перепутали на погрузке…

Жезлов ухмыльнулся - в тех домиках жильцами были танки Т-26. Он принимал на Ленинградском заводе каждую из пятидесяти машин этой первой партии, направляемой в республиканскую Испанию. При нем в сборочном цехе все пятьдесят обрастали досками: случись перехват "Комсомольца" фашистскими военными кораблями - маскировочные домики могли при обыске обмануть врага. Теперь их со всеми предосторожностями поднимали краном и ставили на ленту транспортера.

- Гляди, Мальгинио, чтобы ни одного удара, чтобы ни одна дощечка не отошла - никто в порту догадаться не должен.

После выгрузки машин в Картахену прибыли группы республиканских милисианос и бойцов Интернациональной бригады обучаться танковому делу.

Игорь обучал механиков-водителей. К нему прикрепили девять испанцев, семь французов, двух итальянцев, венгра и финна. Это были коммунисты, рабочие, хорошо знающие технику, но никто из двадцати никогда не заглядывал внутрь танка, а Игорь не знал ни одного языка своих учеников.

Жезлов подбадривал:

- В теорий сами разберутся - грамотные. Натаскивай их практически, чтобы, за месяц научились машину водить и мелкий ремонт делать!

На лобовой броне, возле люка, с которого Игорь на весь месяц обучения снял крышку, красуется в форме народной милиции испанец Марсело. Узкая пилотка - как птица, присевшая на миг, чтобы тут же вспорхнуть. Кожаная куртка не достигает талии, стянутой широким красным шарфом. Зеркально блестят полуботинки, штаны перехвачены шнурками на щиколотках.

Во всем облике Марсело - неподражаемая осанка, бесподобная манера испанцев держать себя гордо и броско, даже тогда, когда никто на них не смотрит.

По желтой траве полигона бежит остуженный морем ветер, приподнимается к Марсело, будто хочет вместе с ним заглянуть в люк. За рычагами - Игорь. Позади него, на днище, с которого убрали ящики из-под снарядов, сидит, по-турецки подвернув под себя длинные ноги, венгр Ференц Ковач. Взгляд его прикован к движениям Игоря, который включал мотор, давал ему разные обороты, показывал, как надо брать на себя то один, то другой рычаг, чтобы развернуть машину.

Горячий Марсело сует голову в люк. Потоком хлещет его речь - даже испанец с трудом разберется в ней. Но жесты объясняют Игорю: Марсело просится за рычаги, на трассу, на полосу препятствий. Ведь он шофер и милисианос - он все понял, ему можно доверить машину!

3

В те же октябрьские дни итальянский пароход доставил в занятый мятежниками южный порт двести пятьдесят танков "ансальдо" - сто из них были оснащены огнеметами. Германия к этому времени тоже снабдила Франко танками, а также самолетами и новейшей противотанковой артиллерией.

Вооружившись этими фашистскими подарками, Франко начал наступление на Мадрид, рассчитывая сокрушить республиканскую армию и занять столицу не позднее 7 ноября.

26 октября 1936 года первая линия обороны Мадрида была прорвана.

Через два дня подоспевшие из Картахены танки Жезлова заняли исходные позиции южнее Мадрида.

За рычагами управления сидели двадцать семь добровольцев. Для двадцати трех машин водителей не хватало - нельзя было еще доверить танки бойцам, наездившим всего по нескольку учебных часов.

Игорь остался в танке Жезлова. Заряжающим в эту машину взяли Марсело - он неплохо стрелял из танковой пушки и пулемета.

29 октября республиканцы решили контратаковать наступающих мятежников.

Впереди находилась спешно сформированная бригада коммуниста Энрике Листера. В бригаде - два батальона обстрелянных дисциплинированных бойцов Пятого полка мадридских пролетариев, остальные пехотинцы прошли всего навсего двенадцатидневное обучение и только накануне боя получили винтовки.

На высоте, с которой просматривалось плоскогорье с колоннами мятежников, движущимися на Мадрид, стояли Энрике Листер, Фрол Жезлов и переводчик. В бинокль попадали то голова, то хвост колонны марокканцев, то пушки, то танки, замыкающие строй частей.

Молодой, рослый, худощавый Энрике Листер, вытягивая руку в сторону мятежников, говорил, что они всегда наступают плотными густыми колоннами, выдвигая вперед артиллерию и оставляя танки во вторых эшелонах.

- Если случится отход или остановка в наступлении, пехота попадет под свой танковый огонь. Фашисты откровенно предупреждают об этом марокканцев, да и своих солдат-испанцев тоже предупреждают. - Листер вынул карту из кармана, опустился на корточки, развернул ее на коленях: - Колонны идут через Сесенью - городок за этой горой. Там, наверно, много танков.

Жезлов всматривался в карту:

- Обойдем колонны с запада. Отрежем танки. - И добавил сдержанно: - Пехоты бы нам немного…

Он не решался настаивать - понимал, что через какой-то час или даже полчаса бригада столкнется с дивизиями врага, а у Листера слишком мало сил. Но уходить танкам далеко без пехоты тоже нельзя.

Листер, снова поднося к глазам бинокль, вглядывался в густеющие черные колонны, которые, видимо, стягивались для атаки.

- Возьмите роту новичков. Обстрелянных мадридцев дать, к сожалению, не могу.

Сесенья. Маленький городок, каких в Испании тысячи. Каждый дом - крепость с каменными метровыми стенами. И к этим крепостям движутся по самой что ни на есть противотанковой местности двадцать семь машин Жезлова с десантом пехотинцев на броне. Метров триста - долина, а там отвесный подъем, скалы, ущелья узкие, а выскочишь из них - открытое обзору поле, и за камнями противотанковые пушки.

Жезлов по радио командует батальону рассредоточиться. Но где это сделать, если за ровным полем - рвы и овраги, скалистые ущелья. Машины взвода разведки подавили две противотанковые пушки, но чем ближе к Сесенье, тем их больше, а пехотинцы-десантники, радуясь приказу Жезлова не маячить на танках, когда те проходят по ровному полю, соскочили и куда-то исчезли. И нет поддержки пехоты ни на подступах к Сесенье, ни на его окраине.

Там, на окраине городка, танкисты разведки обнаружили танки, пополняющиеся боеприпасами и горючим. Шум вражеских машин возле складов заглушал гул двадцатишестерок, охватывающих городок в полукольцо. А когда советские машины подошли ближе, исход боя был предрешен.

Назад Дальше