Один из лучших выпускников одного из лучших учебных заведений России своего времени (а среди военных заведений - точно лучшего), преподаватель, автор учебных пособий и наставлений, составитель многочисленных инструкций и положений, образцовых по содержанию и четкости выражений, и т. д. и т. п. - разве мог такой человек быть неучем? Мне представится еще повод поговорить об образованности Аракчеева. Сейчас же замечу: книги Алексей Андреевич, безусловно, уважал, сам читал много и других к этому призывал. "Чтение полезных книг в свободное время, - наставлял он своих подчиненных, - есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера. Оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приуготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и Отечеству". В каком бы ведомстве ни работал Аракчеев, он непременно проявлял заботу о том, чтобы в распоряжении его подчиненных была приличная библиотека специальной литературы. В 1795 году Алексей Андреевич начал целенаправленно собирать собственную библиотеку, которая к 1824 году, если судить по изданному тогда каталогу ее, насчитывала более 11 тысяч томов.
Некоторое представление об аракчеевской библиотеке дают названия предметов, на которые сам хозяин разделил свои книги: 1) духовные; 2) нравственные, о воспитании; 3) законы, положения, указы; 4) естественные науки; 5) хозяйство; 6) художества и архитектура; 7) история, география и путешествия; 8) математика; 9) военное искусство; 10) словесность и 11) периодические издания.
Гатчина стала серьезным испытанием для характера Аракчеева. Безусловно, первоначальным воспитанием своим он лучше многих был приспособлен к тяготам гатчинской службы. Его мало смущали строгости порядков, установленных великим князем Павлом в своей резиденции. Привык он и к дисциплине. Был аккуратен в одежде. Обыкновенно прибывавшие в Гатчину офицеры с трудом привыкали к здешним необычным порядкам и оттого постоянно допускали те или иные упущения по службе, за которые получали многократные замечания. Аракчеев на первом же своем вахтпараде в Гатчине держал себя так, будто век здесь служил.
***
Из всех тягот человеческой жизни сильнее всего донимала Алексея в Гатчине бедность. Именно на бедность свою сетовал он впоследствии, вспоминая гатчинскую жизнь. "Я сделался комендантом Гатчины, и всякий день должен был быть в параде, в разводе и на ученье, - рассказывал он. - У меня был один мундир и одни лосиные панталоны. В ночь сниму я их с себя, выбелю и поутру рано мокрые надеваю опять. Летом было сносно, но зимою доходило почти до слез, когда панталоны примерзали к телу, и жестокий холод проницал все нервы мои. Всякий день обедал я у Павла, но на ужин получал два блюда, которые приносились в мою комнату. Итак, и здесь все богатство мое заключалось в одном жалованье, которым я помогал родителям".
При всей бедности своей Алексей ни разу не обратился к Павлу с просьбой о повышении жалованья или выделении ему какой-нибудь разовой суммы. Павел был чрезвычайно бережливым человеком, особенно в денежных расходах, однако, зная его отношение к "служаке" Аракчееву, можно предположить, что вряд ли он отказался бы предоставить ему вспомоществование. Но Алексей не только не обращался с просьбами о деньгах, а умудрялся даже уклоняться от получения тех немногих пособий, каковые были ему положены по должностям его. Дабы заработать хоть какую-то сумму дополнительных денег, он ездил в Петербург проводить занятия с кадетами в стенах своего родного Артиллерийского и Инженерного корпуса. Дорога в столицу и обратно забирала почти три четверти заработанных им средств, а поскольку ездил Алексей Андреевич ночами, то она стоила ему и немалых физических сил. Такая жизнь сильно скажется на его здоровье: болезнь сделается чуть ли не постоянным состоянием его организма.
В декабре 1794 года Павел предоставил подполковнику Аракчееву отпуск. С просьбой о нем обратился сам Алексей. Два с половиной месяца пробыл он в доме своих родителей. Андрею Андреевичу шел уже седьмой десяток лет - жизнь его подходила к концу, и каждое свое свидание с Алексеем он воспринимал как последнее. Оттого и хотел, чтобы сын побыл дома подольше. Но Алексей - военная душа - рвался на службу. Прощаясь с отъезжавшим в Гатчину сыном, Андрей Андреевич в сердцах произнес: "Алексей как волк: как ни корми, а все в лес смотрит!"
В 1795 году Андрей Андреевич навестит Алексея в Гатчине и, по всей видимости, именно тогда имел случай познакомиться с цесаревичем Павлом.
29 июля 1796 года Андрей Андреевич отошел в мир иной, не дожив трех с половиной месяцев до такого взлета в карьере своего старшего сына, который он, бедный дворянин и отставной поручик, вряд ли мог вообразить себе в самых смелых фантазиях.
Алексей получил известие о смерти отца спустя несколько дней. Цесаревич поспешил утешить его. "Теперь узнал о печальном известии, полученном вами, - писал Павел Алексею в своей записке. - Зная мое расположение к себе, не можете сумневаться об участии моем, тем более, что я его знал, и был человек старого шлагу (закалки. - В. Т.). Боже, утеши вас".
***
Холодный воздух Гатчины ожесточал Аракчеева. Никто из офицеров не муштровал своих солдат с такой неистовой страстью, с какой выполнял это он. За такое отличие и было дано ему прозвище - "гатчинский капрал".
Муштра войск не была самоцелью для великого князя Павла. Его Высочество отчетливо понимал, что в новых условиях русская пехота не может уповать на штыковые атаки. Главным средством поражения противника должна стать стрельба из ружей. Для эффективной штыковой атаки не требовалось слишком строго соблюдать строевое равнение, поэтому и строевой подготовке боевых частей не придавалось большого значения. Но для того, чтобы стрельба была более эффективной, стрелявшие должны были научиться держать строгий порядок развернутого трехшереножного строя, то есть приноровиться друг к другу размером шага, научиться сохранять равнение во время марша, не отклоняться от заданного направления движения и т. п. Выработка же подобных навыков требовала ежедневной многочасовой строевой подготовки пехоты - проще говоря, муштры.
Вместе с тем в представлении Павла муштра выступала не просто способом отработки строевых приемов - цесаревич придавал ей большое воспитательное значение, видел в ней надежное средство развития привычки к слепому повиновению. Аракчеев был необходим ему и как непревзойденный в Гатчине, а может и во всей тогдашней России, мастер муштры. Сохранилась записка Павла к Аракчееву, полученная последним, судя по сделанной его рукой пометке, 8 июня 1796 года. "Я к вам посылаю свой батальон, которого и, по сегодняшнему его приему, считаю не за благо здесь держать, - писал цесаревич из Царского Села в Гатчину. - Извольте его там приказать учить, не взирая на каникулы. Дух дурен и ничто не берет".
Обращение Аракчеева с подчиненными было и в самом деле жестоким. Но, во-первых, этот угрюмый и злой, ненавидимый своим окружением человек не менее жестоко относился и к самому себе, не жалея ни физических, ни душевных сил ради того только, чтобы выполнить приказ начальства и заслужить его благоволение. Во-вторых, в жестокости своей Аракчеев все же не преступал определенной грани. Не учил он солдат "по 12 часов кряду", не срывал у них усов и не бил их "нещадно", как это приписывали ему некоторые современники в своих мемуарах (Н. И. Греч, к примеру), а вслед за ними и ряд позднейших историков. Более того, Аракчеев часто наказывал младших командиров за слишком жестокое обращение с солдатами, бывало, и в рядовые разжаловывал за это.
***
Вообще, феномен "павловской Гатчины" нуждается в новом осмыслении. То представление о резиденции наследника престола, которое господствует в литературе, сложилось более на основании слухов и выдумок, нежели на реальных фактах. Рассказы о страшных порядках, якобы имевших здесь место, распространялись во многом сознательно. Сановники, составлявшие ближайшее окружение императрицы Екатерины II, очень боялись непонятного им человека, который, сделавшись императором, будет совершать непредсказуемые для них поступки. Поэтому они всячески стремились дискредитировать великого князя Павла в глазах столичного общества.
Екатерина же угадывала, что Павел несет в себе серьезную угрозу той политической и экономической системе, которую она оставляла после себя, и вынашивала замысел отстранения его от наследования престола. Оттого она не только не препятствовала распространению клеветнических слухов о своем сыне, но даже подбрасывала клеветникам пищу. В 1796 году указанный замысел состарившейся императрицы уже начинал осуществляться, лишь смерть Екатерины не позволила довести его до окончательного исполнения.
По сравнению с анархией, которая существовала в российском управлении и армии в последние годы царствования императрицы Екатерины II, тот порядок в административных, военных и хозяйственных делах, каковой сумел установить и поддерживать в своей Гатчине цесаревич Павел, даже если б он и являлся менее строгим, все равно казался бы страшным для нерадивых офицеров.
Непредвзятый взгляд на результаты гатчинской деятельности великого князя Павла позволяет увидеть в них много разумных, предвосхищающих будущее нововведений. Причем особенно плодотворными оказались те из них, в осуществлении которых первостепенную роль сыграл Аракчеев. Это нововведения в области артиллерии. Созданный Павлом в Гатчине артиллерийский полк стал образцовым подразделением для остальной русской артиллерии. В его рамках были выработаны новые принципы организации артиллерии, новые способы применения ее в бою. Привитые в последующем всей русской артиллерии, они вывели ее из состояния отсталости и превратили ко времени Отечественной войны 1812 года в самую эффективную артиллерию во всем тогдашнем мире.
Гатчинская артиллерия создавалась с самого начала как артиллерия мобильная - способная быстро менять свои позиции. Остальная русская артиллерия передвигалась в то время с большим трудом и не могла с достаточной быстротой перенестись с одной позиции на другую.
Гатчинские артиллеристы были выучены стрелять не только по площадям, но и по конкретным целям. И могли даже соревноваться между собой в меткости стрельбы. Состоявшие на службе в русской армии другие артиллеристы не только не способны были поражать конкретные цели, но считали меткую стрельбу из орудий совершенно невозможным делом.
Гатчинская артиллерия отличалась от всей остальной тогдашней русской артиллерии быстротой стрельбы. При этом использовались специальные приемы, устраняющие несчастные случаи при скорой пальбе.
Применительно именно к гатчинской артиллерии впервые была предпринята попытка привести различные детали материальной части к одинаковым параметрам, а калибры одноименных орудий - к единообразию. Распространение этих требований на всю русскую артиллерию дало возможность артиллеристам быстро заменять поврежденные детали на новые и тем самым приводить расстроенную боем материальную часть артиллерии в состояние полной готовности для повторного вступления в бой.
Все это предполагало наличие у людей, обслуживающих орудия, таких знаний и навыков, которые отсутствовали прежде у русских артиллеристов. А они могли быть выработаны только в процессе постоянных и многократных упражнений. Именно этого, то есть интенсивной учебы, каждодневных, многочасовых упражнений в военном деле и требовал от своих офицеров великий князь Павел, а офицеры в свою очередь требовали того же от своих подчиненных.
Историк К. Валишевский привел в своей книге о Павле "Сын Великой Екатерины" следующий факт: "Полвека спустя, при реставрации Гатчинского дворца, в напоминание о военных подвигах, зародившихся тут, хотели было записать на мраморных досках имена храбрецов, вышедших из школы Павла и прославившихся на поле сражения. И не нашли никого, достойного этой чести! Школа Павла не была рассадником героев".
Действительно, Гатчина не произвела ни одного яркого военачальника, наподобие Суворова, Кутузова или Багратиона. Да и вряд ли могла при той заорганизованности жизни, которая была ей свойственна. Но нельзя не обратить внимания на то, что среди администраторов среднего слоя, на которых, в сущности, держится любая система управления, особенно выделялись бывшие гатчинцы. Они были непревзойденными администраторами по своей исполнительности, работоспособности, внутренней приверженности к порядку. Гатчинцем был, к примеру, Иван Христианович Сиверс, который в 1799 году в чине генерал-майора командовал артиллерией в знаменитых походах Суворова. Другой гатчинец - Петр Михайлович Капцевич - в 1822 году стал генерал-губернатором Западной Сибири, осуществлял реформу Сибирского управления, разработанную Сперанским. Гатчинец Петр Хрисанфович Обольянинов успешно работал генерал-провиантмейстером и генерал-прокурором. Славился он не только строгостью к подчиненным, но и честностью, личной порядочностью. Недобрая слава, созданная императору Павлу обиженными им сановниками, покрыла своей тенью и этих людей. О гатчинцах сделалось обыкновением говорить только плохо или не говорить ничего. И мало кто из современников не последовал данному обыкновению в своих мемуарах. Один из них - Лев Николаевич Энгельгардт - отметил в своих "Записках", что среди гатчинцев было несколько и "благонравных людей, хотя без особливого воспитания, но имеющих здравый рассудок и к добру склонное расположение". По его словам, "приобыкши к важнейшим должностям, они служили с пользой государству".
Впоследствии имена большей части гатчинцев, игравших немаловажные роли в российском управлении, были надежно забыты - их всех затмил собою Аракчеев.
Сам же Алексей Андреевич никогда не забывал Гатчины. Ей он был обязан всей своей последующей карьерой. В начале октября 1822 года супруга Павла I императрица Мария Федоровна пригласит Аракчеева в Гатчину на освящение нового церковного храма. Граф ответит на это приглашение немедленно: "Удостоясь сей час получить милостивый Вашего Императорского Величества Рескрипт, я спешу прежде еще приезда своего принесть мою душевную и истинную верноподданную благодарность за изволение мне находиться на освящении Храма Божия в Гатчине, в сие место начала моего счастия, где я будучи воспитан и наставлен в службе и всех моих понятиях покойным моим благодетелем, Государем и отцом, коего память вечно пребудет в моем истинно преданном Августейшему Вашему Дому сердце".
Помимо благоволения Павла и навыков административной деятельности гатчинская служба дала ему еще нечто важное для будущей его судьбы - знакомство с великим князем Александром Павловичем.
Произошло оно в 1794 году. Причем сближению Аракчеева с Александром способствовал сам Павел. И это был очень добрый для Алексея знак, показавший, что он, простой артиллерийский офицер, стал пользоваться особым доверием со стороны цесаревича.
Есть основания полагать, что Аракчеев сыграл какую-то роль в противодействии Павла замыслу императрицы Екатерины II передать престол не ему, а Александру. Сохранилось письмо великого князя Александра Павловича Алексею Андреевичу от 23 сентября 1796 года, в котором Александр именует своего отца не "Его Высочеством", а "Его Императорским Величеством" - и это при живой еще императрице! Дав Екатерине II свое согласие на наследование после нее российского престола вместо Павла, великий князь Александр в то же самое время втайне от своей августейшей бабки заключит со своим отцом соглашение о том, что взойдет на престол только после него. Историк Н. К. Шильдер предполагал даже, что "Павел Петрович, не довольствуясь признанием своих прав со стороны сына, привел его к присяге себе как законному императору, свидетелем же этой присяги был Аракчеев". Здесь историк видел "исходную точку необъяснимой дружбы, связавшей на всю жизнь Александра с гатчинским капралом". Объяснение любопытное, но из-за отсутствия документальных подтверждений (а быть их и не могло по причине щекотливости ситуации, особенно для Александра) ему суждено навеки остаться лишь предположением.
Как бы то ни было, в 1796 году "гатчинский капрал" имел все основания надеяться на то, что станет скоро российским генералом. Надо было лишь дождаться своего часа. И этот звездный для его карьеры час наступил.